К 125-летию А.И. Цветаевой

НАТА ЕФРЕМОВА

«ЛЮБОВЬ ДЛЯ ВСЕХ И КАЖДОГО НЕОБХОДИМАЯ»
биобиблиографические заметки о жизни и творчестве А.И. Цветаевой

«В несчастной жизни моей была счастлива!»

«Любовь есть начало и основание всех христианских добродетелей… Взаимная между собой любовь для всех и каждого», – так говорил в своей проповеди священник отец Владимир, дед сестёр Цветаевых. Для них постижение этой заповеди стало «дорогой к Храму». Правда, Марина Ивановна прервала этот путь насильственной смертью. Марина сделала это тоже во имя любви, безграничной любви к сыну. Что же касается Анастасии Ивановны, то она в самых тяжких испытаниях нашла для себя спасительную формулу: «Жизнь трудна, но она прекрасна и потому жизнь надо терпеть до конца».

Анастасия Цветаева рано начала вникать в смысл собственной жизни. В какой-то степени на неё повлияло духовное наследие цветаевского «священнического» рода. О его корнях и ветвях читателям поведала краевед Г.К. Кочеткова в исследовании «Дом Цветаевых. – Иваново, 1993». Эта книга явилась как бы летописью выполнения Цветаевыми не только церковного долга, но гораздо более глубокого – общественного служения культуре, просвещению. Никто из потомков священника Владимира Васильевича Цветаева не выпал из ряда достойных продолжателей его подвижничества.

Отец Марины и Анастасии Цветаевых – Иван Владимирович в тридцать лет стал всемирно известным учёным, посвятил четырнадцать лет созданию прославленного Музея изящных искусств в Москве. На этот храм науки и искусства его супруга Мария Александровна завещала значительную часть личного состояния, не пожалев «урезать» долю собственных наследников. Своих детей супруги Цветаевы хотели видеть целеустремлёнными, и главное – живущими честно. «Во все дни и годы жизненных испытаний память о таком отце, о такой матери говорила в нас полным голосом», – писала о себе и сестре Марине Анастасия Ивановна.

Наследие Анастасии Ивановны долгое время было мало изучено и библиотекарям 1990-х годов приходилось работать «по живому», извлекая из разных источников драгоценные крупицы нравственных уроков. Сразу замечу, что биография А.И. Цветаевой – это не житье схимницы, и её нельзя выставлять в ореоле традиционной святости. Жизнь Анастасии Ивановны, по-моему, интересна как процесс накопления умения поступить по-христиански, как процесс освоения применения десяти христианских заповедей к современной жизни.

Благодаря отцу и матери Марины и Анастасия Цветаевы сёстры приобщались к культуре разных стран. С ним они путешествовали, жили в Германии и Италии, познакомились с зарубежным литературным миром. Юность сводила сестёр с людьми разнообразных увлечений и убеждений. Об этих встречах Анастасия Ивановна поведала в своих «Воспоминаниях», издававшихся несколько раз. Книга объёмна, насыщена интереснейшим историко-культурным материалом, читатель разного возраста найдёт в ней пищу для плодотворных раздумий.

Анастасии Ивановне запомнилось посещение в 1914 году дома цветаевских знакомых – сестёр Евгении и Аделаиды Герцык. Запомнилось тем, что там «прочно жило уважение к религии». В этом московском доме состоялась встреча юной Анастасии с Львом Шестовым, мыслителем-философом, посвятившим несколько десятилетий разработке оригинальной концепции отношений между Богом и человеком. Анастасия испытала понятное сомнение, давая Шестову на прочтение рукопись своих глубоко атеистических «Размышлений». В них были такие строки: «Какое Бог имеет право создавать людей?.. Мы для него не более, чем для нас муравей, которого давим ногой, не замечая. И странно, что Бог нас не раздавил!». К удивлению Анастасии, Шестов не отверг дерзкого молодого автора. Искренность чувства и оригинальность некоторых размышлений Цветаевой о сложных вопросах бытия показались Шестову заслуживающими внимания, и он рекомендовал Анастасии Ивановне опубликовать её сочинение, предложил помочь в этом деле.

В том же году в Петрограде у Анастасии Цветаевой произошла встреча с известным публицистом, религиозным философом В.В. Розановым. И повторилось то же, что с Шестовым: «Он не ополчился на мой протест против его веры… Он берёт мои руки и смотрит в глаза, и его усталый голос говорит мне о том, какие ещё перемены меня ждут». Для Анастасии эти две встречи запечатлелись, как урок на всю жизнь – урок веротерпимости. И с тех пор она сделала для себя незыблемым принципом – принимать человека не по приверженности к той или иной вере, а по отношению к другим людям, по степени устремлённости к добру. Она училась принимать несовпадения со своими мыслями и чувствами настроя и мировоззрения других людей. Она научилась принимать жизнь в её противоречивости и неделимости на чёрное и белое. Не потому ли, пройдя через многие испытания, Анастасия Ивановна не потеряла интереса к окружающим, не ожесточилась?..

Ей довелось пережить уход первого мужа, смерть второго, потерю младшего сына Алеши. Прошла через бедность и скитания по чужим углам, через предательство некоторых друзей. В голодные и холодные послереволюционные годы не поддалась отчаянью: мастерила кукол, надеялась их продать, преподавала в школе грамоты, шила из верёвок и парусины обувь, осваивала бухгалтерскую премудрость и канцелярское дело. Всё давалось тяжёлым трудом, но зато она с гордостью могла сказать, что «от бедности Цветаевы не умирают».

В самые трудные минуты она верила в то, что найдёт поддержку свыше и всем советовала: «Неважно, верующий вы или нет… Когда тяжело, всегда просите о помощи. Адрес есть и просьба дойдёт». Ей вспоминалось, как отец наставлял старшую дочь Валерию (от первого брака): «Помни, что те, кто ни во что не верит, в тяжёлую минуту кончают самоубийством».

У Анастасии Ивановны испытания оказались долгими: годы заключения, – тюрьмы, лагерей, ссылки. Однако жизнь духа не была сломлена. По возвращении Анастасию Ивановну спрашивали, что ей помогло преодолеть такие тяготы. Она отвечала: «Только вера. Я верила в Бога, в судьбу, в справедливость. Это спасло меня». За умение сопротивляться обстоятельствам, за верность нравственным принципам её прозвали «Марфа Посадница», справедливо сравнивая её с легендарной женщиной, не побоявшейся выступить против всесильного царя Ивана III. Достойна преклонения сила характера Анастасии Цветаевой, сумевшей закалить себя духовно, взрастить свой художественный талант вопреки обстоятельствам: в тюрьме писала стихи, в лагере создала роман «Amor», в ссылке – рассказы о животных. Она поняла, что творчество спасает, что её размышления нужны другим людям и что ей было что сказать и репрессированным, и тем, кто находились на свободе.

«Ничто не трудно для любящего сердца»

В 1994 году (после смерти автора) вышла подборка сказок А.И. Цветаевой. «Сказки» изданы небольшим тиражом и содержали всего три «новеллы». Но как много дали они для расширения нашего представления о жизни и творчестве А. Цветаевой! Её личность раскрылась в уникальном триединстве: мастер мемуарного жанра и публицист, а после выхода сказок она предстала перед читателями и как мудрая рассказчица, достигшая философских вершин в толковании нравственных основ мироустройства. Её повествование свободно от пространных утомительных рассуждений, от наукообразных построений. Всё рассказываемое доставляет удовольствие светлой простотой, чарующей образностью, проникновенностью мысли.

Читатель, неравнодушный к тайнам бытия, с особым интересом воспринимает притчу «Лесной учёный». В ней повествуется об отшельнике, который долгие годы бился над извечной проблемой – сделать мир счастливым. Ему удалось открыть секрет получения золота. Но в конечном итоге это открытие не принесло ему радости: волшебник понял, что «золотой дождь» не осчастливит человечество, потому что не изменит в лучшую сторону самих людей. Надо было придумать, как освободить их от всего, что мешает им быть в гармонии с миром и друг с другом. Возможно ли завершить этот труд? Вот вопрос, переходящий из цветаевской сказки в реальную жизнь. Вопрос, который наследует одно поколение за другим. И возможно ли вообще его разрешить?..

Готовя сказки к публикации, Анастасия Ивановна писала: «Чудом уцелевшие три сказки… Где они все? Сожгли в НКВД? А было их не меньше двух томиков – волшебные, символические, восточные татарские (живя в Крыму)…».

В одной из пропавших сказок высвечивался, как мне кажется, образ Марины Цветаевой, предугадывалась линия её трагической судьбы. Это была сказка о Каменной королеве с такой концовкой: «Не пережив разлуку с любимым, когда он ушёл на войну, не дождавшись его из безвестной дали, она (королева) превратилась в камень… Памятник ожидания, в вечность перешедшую память о нём…».

В перипетиях цветаевских жизней часто случалось так, как заметила Анастасия Ивановна: «Это быль, но и она – сказочна». После 1927 года сёстрам Цветаевым не суждено было больше встретится. Но в 1943 году в тюремном лагере Анастасия Ивановна получила вполне осязаемый и сказочно удивительный последний привет от сестры. В новелле «О Марине, сестре моей» читаем: «Я увидела у одной вскоре освобождающейся женщины… цветок, любимый Мариной, разросшийся в комнатное дерево – серолист. Я сказала о Марине владелице дерева и она подарила его мне». И однажды случилось следующее. Я рисую Марину. Было совсем тихо, никто не шёл по мосткам, ведшим в маленький наш барак, и не было за окном ветра. Внезапно, как бы в порыве сильного ветра, все ветки серолиста всплеснулись шумно. Все мы поражённые смотрели друг на друга, молча, я – оторвавшись от марининого портрета. Дерево медленно успокаивалось. Марина дала знать о себе?»…

Но вернёмся ещё к сказкам. В этих маленьких шедеврах человековедения есть открытый нам источник лучших людских свершений: «Ничто не трудно для любящего сердца». Это звучит как напутствие читателю. Вот в чём главное: если душа будет добрее, может, и наш век, «слезам не верящий», станет хотя бы немного уютнее для тех, кто не оказался на вершинах нового уклада жизни. Но воспитание в себе человеколюбия – это поистине подвижнический труд, мало кем в собственной жизни завершённый!

На едином дыхании прочитывается сборник А.И. Цветаевой – «О чудесах и чудесном», напечатанный в Москве фирмой «Буто-пресс» в 1991 году. Анастасия Ивановна рассказывала мне, что испытывала определенные сомнения: стоит ли издавать рукопись. «Сначала я думала, – говорила Анастасия Ивановна, – что это можно давать только верующим, ведь я пишу о фактах с материалистических позиций необъяснимых» (Авторская запись Н.П. Ефремовой – ред.). Позже её сомнения рассеялись. Стало ясно, что сборник занимателен для верующих и неверующих, потому что за всем чудесным автор открывает нам главное чудо – самого человека.

В жизни тех, о ком повествуют новеллы, чудесно-необъяснимое начиналось тогда, когда они осознавали свою общность с другими людьми, своё единство с земной и космической явью. Персонажи новелл запоминаются своей устремлённостью к творению добра. Такова старица Ефросинья. В свои сто лет она сумела выкопать колодец-купальню для лечения больных и многих там исцелила.

Об утверждении добра заботится и безымянная вещунья, предупреждающая прохожую женщину, чтобы она не обходилась плохо со своими близкими, не ссорилась ними. Особо задушевно повествует Анастасия Ивановна о её давней знакомой – Верочке Молчановской. Эта подруга Цветаевой все десять лет, что Анастасия Ивановна томилась в дальневосточном лагере, слала ей помощь, отказывая себе во многом необходимом: так она понимала высокую обязанность дружбы!

Есть новела и об удивительном случае с самой Анастасией Ивановной, которая в молодости дала себе слово – никогда не лгать и долгие годы не изменяла этому принципу. Но однажды его нарушила: сказала грабителям, что они напрасно ищут у неё деньги. Сказала, забыв, что у неё на поясе висел мешочек с деньгами. Грабители её обыскали, но ничего не обнаружили! Кто знает, чему приписать этот счастливый исход – случаю или провидению.

Говорить правду и только правду для Анастасии Ивановны было нормой повседневной жизни. И в этом смысле она заботилась не только о собственной репутации. Перед лицом потомков она хотела уберечь от искажений и дорогой ей образ сестры Марины, исправить любую неточность, допущенную Мариной Ивановной, любую бестактность. «Марина не всегда была справедлива в оценке людей», – замечала Анастасия Ивановна. И в этом признании звучала и боль сожаления о непоправимом, и уверенность в том, что надо предостеречь читающих цветаевское наследие от заблуждений. Во имя истины она не боялась нанести урон авторитету Марины Ивановны, ради этого не щадила и себя, осуждая за любые случавшиеся с нею нравственные погрешности и просчёты.

«Чудесна жизнь, если есть такие люди»

В повести «Моя Сибирь», законченной ею в 1976 году, Анастасия Ивановна многие страницы написаны как покаяние. Анастасия Ивановна вспоминала с неизжитой болью, как однажды не могла ничем накормить голодную собаку («но не было даже корки хлеба»), как не почувствовала приближение расправы над подружившимся с ней гусем-калекой (сколько раз заступались за него!), а однажды не нашла в себе сил, чтобы в холодной избе подняться с постели и открыть дверь знакомым детям («хотя и не по делу пришли, а движимые только желанием общаться»). На первый взгляд всё это вроде бы мелочи, не достойные воспоминаний. Но только не для Анастасии Ивановны – для человека, завещавшего нам «жить по правде», как когда-то завещала ей мать.

Заголовок «Моя Сибирь» – вызывал ожидание современников, что в книге прежде всего состоится разговор о том режиме, который называется «сталинским», о политической атмосфере того времени, о репрессиях. Но такого в книге было менее всего. Почему? Наверное, для Анастасии Ивановны это не представляло интереса, не содержало ничего, подлежащего открытию и обдумыванию. Зато во всём другом, прежде всего в людях, она видела необходимое пространство для осмысления.

В Сибири, в экстремальных условиях, когда легко было огрубеть и даже «озвереть», А.И. Цветаева предстаёт перед читателем человеколюбивой Асей из интеллигентной русской семьи, наделённой неизбывной душевной щедростью. Вот она стоит перед выбором: занять место на подводе или преодолеть пешком немалое расстояние, причём по распутице и в самой неподходящей обуви. Вопреки здравому смыслу она вызвалась идти пешком, потому что видела тех, кто обессилел больше неё. Рядом были женщины, стойкостью которых она восхищалась. Одна из них – Антонина Константиновна Топорнина, бывшая заведующая библиотекой в Сызрани: улыбчивая, не оробевшая от унижений, мужественно выполнявшая изнурительную работу на кирпичном заводе. Или Дора Исаковна Тимофеева, ставшая лаборанткой в местной амбулатории: просьбы пациентов она исполняла «с такой весёлой добротой и терпением, точно дала себе слово – не обидеть». Эти женщины жили, не культивируя в себе отмщение за свои сломанные судьбы, не растравляя себе душу памятью о причинённом им зле.

Сибирь встречала поселенцев суровыми условиями, но и по-своему гостеприимно, добрыми обычаями – не запирать двери, не отказывать в просьбах, помочь прибывшим уроками выживания. Сквозь годы сибирского бытия у Анастасии Ивановны проходила эпопея обретения своего жилья – «рождения очага». Дом её вырастал как олицетворение терпения и силы духа: «Заказала новую дверь… Без сладкого поживу до зимы», «хлеба затем не ела девять месяцев, молока не видела полтора года». Уныния она не допускала, испытания воспринимала как способ познания нового для себя мира. «Как сладко и роскошно учиться простой, дикой человеческой жизни!». Ей радостно было видеть, как приживаются посаженные ею растения. Радостно было приютить у себя бездомную кошку, познать собачью преданность.

Но что за дом, если в нём – одиночество, нет близкого человека? За эту «кару», выпавшую на её долю, Анастасия Ивановна искала свою вину в прошлом. И, покаявшись, будто искупила давний грех. Завершением сибирского отшельничества стал приезд к ней внучки Риты. На Анастасию Ивановну легла новая радостная забота – вырастить образованного и доброго человека. Перед ней встал вопрос, мучительный для каждого наставника: не слишком ли сильно воздействие, не чрезмерны ли требования, не ущемляются ли права детства? Но в итоге ждала отрада: цветаевские традиции прививались светлой детской душе, прорастали в будущее.

Когда внучке исполнилось пять лет, Анастасия Ивановна начала рассказывать о своём детстве, о себе и о сестре Марине. Так стала зарождаться книга «Воспоминания». В ней, по словам автора, «всё было документально, правдиво». Анастасия Ивановна подчеркивала, что воскрешала бывшее с почти педантичной точностью, – читатель чувствует честность в каждой строке: о неприятных ситуациях в семье, о сложных отношениях с окружающими, об увлечениях и разочарованиях… Первые читатели «Воспоминаний» отмечали, что автору удалось передать атмосферу детства, рассказать о семейных праздниках, о часах, проведённых за книгами, о поездках на природу. «Как хорошо это было, каким маленьким раем это предстаёт мне теперь», – писала А.И. Цветаева. И сегодня, если кому-то доведётся устроить семейное прочтение этой книги, – она написана без прямых нравоучений, без прописной морали, но искренне, – слова писательницы будут добрыми спутниками каждому, независимо от возраста.

«Есть смысл. Есть масса смыслов»

Десятки людей встают на страницах «Воспоминаний». Эти люди вызывали у автора разные чувства. Но никогда в повествовании читающий не встретит безысходной неприязни или полного отторжения. Всегда Анастасия Ивановна пытается понять и хоть в чём-то оправдать того, кто нанёс ей душевную рану. А сколько в жизни Цветаевых было если не влюбленностей, то восторженного любования едва ли не каждым новым знакомым, желания «утопить в другом свою душу», «жажды служения другому»!

О том, как много значила для неё любовь, А.И. Цветаева поведала в романе «Амор». Эта книга – проза вперемежку со стихами, хроника жизни в лагере, где первоначально досуг она делила между мытьём полов, стряпаньем, починкой одежды и другой – добровольной – помощью обитателям барака. Но главным содержанием жизни стала борьба за своего «героя». Она не питала иллюзий: знала, что он её не полюбит. Ну и пусть! Разве ей это нужно? Ей необходимо было гораздо большее – добиться понимания, открыть другому человеку лучшее, что в нём есть, сделать это явным для всех других. Она призывала героя к ответу «за каждую неверную интонацию», боролась за его душу, а для себя находила важным, что обрела ещё один опыт: чувство любви не было бы ею изведано во всей полноте, если бы в него не вписалась безответность. Так она рассуждала и потому «не ломала себе крыльев», а растила их.

Казалось, уже всё было в жизни изведано, познано. Когда-то юная Ася призналась себе: «Я дня не могу прожить без любви». Но сколько тогда перед ней возникало неразрешимых вопросов: «Где мудрость, а где безумие? Все сметь… или сковать себя по рукам и ногам». Она принимала все «ярлыки», готовые прилипнуть к ней: «Я холодная? Так. Безнравственная? Так… Добрая? Чистая? Сошла с дороги? Ах, вступаю на путь? Так. Так. Так). Её эссе «Королевские размышления» и миниатюры, объединённые под заглавием «Дым, дым и дым», – это обнажение женской натуры без боязни показаться нескромной, без ханжества, но вместе с тем с утончённым чувством меры и вкуса в описании самого сокровенного. В итоге вывод: «Я ни за что не скажу, что любовь всё, иного нет смысла. Есть смысл. Есть масса смыслов».

К 36 годам она выбрала аскетизм как основу личной жизни и вегетарианство как осознанный отказ от истребления «братьев меньших». В юности она упрекнула себя за то, что «прошла мимо служения человечеству», в зрелые годы поняла, что по-христиански надо «служить всем, как служит сестра милосердия», что не может быть реализована любовь к человечеству без проявления любви к ближнему и к отдельному человеку, нуждающемуся в поддержке.

Но даже на исходе жизни она не решилась бы сказать, что на всё найдены ответы и верные решения есть для всего: «Волшебство театра, дивные звуки флейт, – зачем это было? И зачем всё будет?». Меньше всего ей бы хотелось, чтобы читающий откровения юной и «умудрённой» жизнью Аси схватился за голову, «не зная, как же теперь жить, что же делать». Ей было уже важно подарить собеседнику вдохновение, чтобы жить, и напутствие – искать и искать смысл существования.

В последние годы жизни А.И. Цветаевой мне довелось побывать в её однокомнатной квартире, где за ширмой стояла кровать, а над кроватью был иконостас: лики Христа, Божьей Матери, святых. Вера её была «не на показ». Только самые близкие знали, как она молилась на сон грядущий, произнося молитвы не только по-русски, но и на нескольких европейских языках. Литературный помощник А. Цветаевой Станислав Айдинян вспоминал: «Сколько бы раз среди долгой молитвы ни задремала, – проснётся и продолжает молитву до конца».

Вера уживалась в ней с критическим отношением к церковному устройству. В интервью «Московскому церковному вестнику», которое она дала в 1989 году, Анастасия Ивановна отметила, что в религиозном воспитании она не приемлет отстранённость от обыденной жизни, чем это воспитание грешило в прошлом, и от чего не освободилось и в настоящем. Наиболее привлекательной чертой православия ей представлялось его жизнеутверждающее начало, восхождение к радости, к празднику души. Анастасия Ивановна посещала церковь, причащалась, но главным для неё были не внешние проявления веры. От неё я не услышала объяснения, как Марина Цветаева, будучи воспитанной в религиозном духе, смогла покончить жизнь самоубийством. Или она не была верующей? «Марина была по-своему верующей, – ответила А.И. Цветаева. – Но она не была “церковным” человеком, не соблюдала обряды». Нельзя сказать, что этот ответ объясняет поступок М.И. Цветаевой. И никто не может претендовать на исчерпывающее постижение случившегося, ибо сказано, что человек есть тайна великая. И не случайно Анастасия Ивановна писала о невозможности только рационального понимания мира: «Верьте мне! – обращалась она к читателям – Если уж я, так любящая всё делать ясным, доводить контуры вещей до лоска… если уж я говорю, что тут загадка, значит, так».

О самой Анастасии Ивановне нельзя сказать, что её многогранная натура раскрыта историками, литературоведами во всей полноте. Стороны её характера только намечены и в этих заметках…

Хоронили А.И. Цветаеву в Москве на Ваганьковском кладбище. Был пасмурный день, но когда гроб с её телом опускали в землю, вдруг проглянуло солнце. Мне подумалось, что мы получили от Анастасии Ивановны последний привет, и небо ей улыбнулось.