ГЕННАДИЙ ДМИТРИЕВ

От редакции: рассказ Геннадия Дмитриева «Девочка и кошка»,
сюжетно предваряющий нынешнее повествование,
вышел в третьем номере журнала за 2013 год.

ДЕВОЧКА И КОШКА.
ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
рассказ

Наш небольшой провинциальный городок, расположенный на самом берегу моря, пожалуй, мог бы служить иллюстрацией к произведениям Александра Грина, было в нём что-то от Лисса, а, возможно, и от Зурбагана. Узкие, сбегающие к морю улочки, поросшие фруктовыми садами прибрежные дачи, красные черепичные крыши которых создавали особый, неповторимый колорит, причалы и портовые сооружения, пришвартованные и стоящие в бухте на рейде суда – всё это придавало городу нечто такое, чего нет и не может быть у других, далёких от моря городов. Сходство нашего города с гриновским Лиссом дополнял расположенный на северной окраине аэродром местного авиационного клуба, ведь и в Лиссе был клуб воздухоплавателей. Жизнь в городе протекала тихо и спокойно, без особых событий, и только летом, в курортный сезон сюда съезжались гости из разных мест, лишённых близости моря и обилия солнца. Приезжали и столичные знаменитости, устраивали концерты, театральные представления и творческие вечера. И тогда вся городская элита и простые обыватели, сменив пляжные костюмы на вечерние платья, наполняли театры и концертные залы.

Но то, о чём я хочу рассказать, не имеет никакого отношения к тем знаменательным событиям, которые заинтересовали бы всех обитателей нашего провинциального городка. Дело в том, что в нашем авиационном клубе намечалось соревнование по планерному спорту. И если футбольные матчи, которые иногда проходили и в нашем городе, собирали на стадион толпы обывателей, но авиационные соревнования никак не отражались на городской жизни. И всё-таки, планерные соревнования – это необычное, красочное зрелище, когда десятки планеров, словно большие белые птицы, кружат в восходящем потоке, набирая высоту, они поднимаются выше и выше в полной тишине, не нарушаемой звуком моторов. Победить в соревновании может только тот, кто чувствует небо, умеет читать его знамения, называемые в метеорологии сухим термином – местные признаки погоды. Говорят, что планерист, как шахматист, должен смотреть на два хода вперед, уметь прогнозировать развитие погодных условий лучше синоптика, который руководствуется снимками из космоса, данными метеозондов и прочей информацией, планерист руководствуется только своим чутьём. Организация соревнований – непростое дело, занимается ей не один человек, мне же было поручено разработать маршрут полётов. Казалось бы, что может быть проще? Построить на полётной карте равносторонний треугольник с периметром в сто километров – и маршрут готов, но не всё так просто, как кажется. Нужно учесть многое: рельеф местности, маршруты авиалиний, зоны, полёты над которыми запрещены, направления ветров и особенности погоды, характерные для этих мест, площадки, подходящие для посадки планеров, в случае потери потока и невозможности далее продолжать полёт, при этом нужно ещё обеспечить посадку самолёта-буксировщика для подъёма этих планеров. Когда всё это продумано, и маршрут нанесён на карту, нужно пролететь его на самолете, приземляясь в местах поворотных пунктов, выбрать, где разместить судей. Задача судьи на поворотном пункте простая – увидев планер, связаться по радио с пилотом, уточнить его позывной и занести в журнал время прохождения им поворотного пункта.

Я смотрел на карту и думал, где разместить поворотные пункты? Получалось так, что треугольник маршрута упирался одной из своих вершин в береговую линию, я немного развернул его и нарисовал кружок поворотного пункта возле населённого пункта Береговое. Название этого небольшого посёлка заставило меня улыбнуться, я вдруг вспомнил, как десять лет назад, встретил там девочку, которая жила в своём, придуманном мире, мечтала о кошке и убеждала меня, что это маленькое село – Каперна, что расположена между Лиссом и Зурбаганом, да так, что я и сам поверил, будто вдруг каким-то непонятным образом перенесла меня судьба в волшебный мир, выдуманный Александром Грином. Где эта девочка и что стало с ней?

Я показал маршрут начальнику аэроклуба и, получив одобрение и разрешение пролететь по нему на самолете, пошёл к стоянке, где, как символ времён юности, стоял старый «Як-12». Сейчас для буксировки планеров есть другие, более современные машины, например, польская «вильга», но я не любил этот самолёт, напоминающий неуклюжее горбатое насекомое на длинных тонких, неестественно подогнутых ногах, и по-прежнему предпочитал старый, добрый, хоть и прожорливый, по современным меркам, «Як-двенадцатый».

Когда населённый пункт под названием «село Береговое», отмеченный на карте кружком поворотного пункта, оказался под крылом самолёта, я снизился, выискивая место для посадки и размещения судьи. Того посёлка, напоминавшего рыбацкие поселения, сошедшие со страниц рассказов Грина, я не узнал – вместо низких хат под красными черепичными крышами подо мной раскинулось множество разноэтажных домов с вычурной архитектурой, но совершенно различной по стилю, каждый из которых представлял собой, несомненно, некое произведение искусства, но все вместе они выглядели уродливо и крикливо.

Посадив самолёт в поле, я направился было в поселок, к морю, но, куда бы я ни шёл, на пути моём возникал забор с надписью: «Частная собственность. Проход и проезд запрещён». Обнаружил я и въезд, выполненный в виде крепостных ворот, размещённых между двумя башенками с узкими окнами-бойницами, на воротах красовалась табличка: «Частная собственность. Вход и въезд только по спецпропускам». Я оставил попытки проникнуть в посёлок, поняв, что мне там делать нечего, и вернулся к самолёту. Меня волновал вопрос: не нарушил ли я право чьей-то частной собственности, приземлившись на этом, не засеянном ничем поле? Ведь, если это выяснится уже в ходе соревнований, и судью, нарушившего границы частных владений, попросят убраться отсюда, то результат будет печальным, соревнования окажутся сорванными. Нужно было связаться с местным поселковым советом, но как это сделать, если пройти на территорию поселка невозможно? Я подошёл к единственной ведущей в посёлок дороге и стал ждать, пока кто-нибудь ни будет ехать в посёлок или выезжать из него.

Не прошло, наверное, и двадцати минут, как из ворот выехал джип кофейного цвета и направился в мою сторону, я поднял руку, машина остановилась. За рулём сидел молодой человек, стекло со стороны пассажира опустилось, и из окна выглянула молодая симпатичная особа, вопросительно уставившись на меня.

– Извините, – сказал я, обращаясь к ней, – хотел спросить…

Но вдруг дверца машины открылась, девушка выпорхнула из неё с возгласом:

– Боже мой! Да, это Вы?! Ну конечно же, это Вы! Разве Вы не узнаёте меня?! Прошло столько времени! А я Вас сразу узнала!

– Алиса?! Неужели?! – воскликнул я. В ней трудно было узнать ту маленькую девочку, которая жила в своём выдуманном мире, но что-то неуловимое во взгляде, в жестах, в интонациях, подсказывало, что это она. – Так это Вы? Девочка, которая жила в Каперне, что между Лиссом и Зурбаганом и мечтала о кошке?

– Да, да, это я! – засмеялась она. – Только Каперны больше нет, – взгляд её стал грустным, она вздохнула, – теперь это дачный поселок под названием «Пальмира», или, как называют его местные жители, «Палермо», тут главарей мафиозных кланов больше чем на Сицилии. И кошки у меня по-прежнему нет. Помните тот парусник, что стоял у причала? Отец продал его и купил современную моторную яхту, говорил, что содержать парусник слишком дорого, впрочем, и яхта эта никому не нужна, мы всего три раза отходили от причала, катались вдоль берега, а в остальном отец принимает на ней партнеров по бизнесу, ведёт переговоры, такой плавучий офис, не больше.

– Всё меняется, – ответил я, – я тоже не узнал этот посёлок с воздуха, Вы повзрослели, и сказка кончилась.

– Это Ваш самолёт? – спросила она. – Можно посмотреть?

– Конечно, идёмте.

– Жди меня здесь! – строго сказала она молодому человеку, который так и оставался сидеть за рулём, и в ответ на распоряжение, только молча кивнул.

– Ваш водитель? – поинтересовался я.

– Нет, – ответили она с вызовом, – мой жених!

– Странно, – пробормотал я.

– Что странно? Что он никак не прореагировал на Ваше присутствие? Мы не любим друг друга, отец решил расширить бизнес, объединить наши капиталы и капиталы отца этого телёнка. Я просто обязана выйти за него замуж, если я откажусь, банк его отца может постигнуть крах, он знает это, и ни в чём не перечит мне. Иногда меня это забавляет, иногда бесит, но больше всего мне хочется бросить всех и всё и бежать. Но не могу, не имею права, да и бежать мне некуда. В детстве можно было убежать в свою, выдуманную страну, жить в своём, придуманном мире, спрятаться в нём, как в норке, отгородиться ото всех бед и несчастий. Но детство кончилось, и однажды, проснувшись утром, я поняла – нет никакой Каперны, нет ни Лисса, ни Зурбагана, и яхта, что называлась «Бегущая по волнам», больше не стоит у причала. Больше негде укрыться от реальности, нужно воспринимать мир таким, каким он есть, злым и жестоким, нужно научиться жить по его законам. И когда я поняла это, вся жизнь внезапно потеряла смысл.

– Я где-то читал, уже не помню где и когда, что мир не добр и не жесток, он таков, каким мы его делаем сами. Да, детство кончилось, нельзя убежать в свой выдуманный мир, но появляется иная возможность, которой не было у нас в детстве – мы может сами строить свой мир таким, в каком жить будет хорошо и просто, правда построить его нелегко, но это реально, каждый сам строит свой мир.

– А Вы? Вам удалось построить свой мир?

– Я стараюсь, каждый день я кладу маленький кирпичик в основание своего мира, главное, не разрушить то, что уже построено.

Мы подошли к самолёту, она посмотрела, тронула рукой обшивку фюзеляжа и сказала:

– Странный самолёт, как из прошлой жизни, сколько же ему лет?

– Больше, чем Вам, – ответил я, – он, действительно, из прошлой жизни, старый, несовременный, но до сих пор ещё летает.

– У меня была мечта, я хотела летать, как птица, Вы исполнили эту мечту, тогда, помните, когда взяли меня в полёт.

– А теперь? Теперь у Вас есть мечта?

– Вы будете смеяться, но у меня всё та же мечта: я хочу летать, как птица, летать над миром, как летал Друд, и ещё хочу, чтобы у меня была кошка. В этом мире нет ни одного живого существа, которому нужна была бы моя любовь.

– А Ваши родители? Ведь они любят Вас и нуждаются в Вашей любви.

– Наверное, любят, – сказала Алиса, и взгляд её стал каким-то горьким, печальным, – но главное для них – деньги, бизнес, они и меня выдают замуж ради денег, а не ради моего счастья, да и счастье у них определяется количеством денег. Я же не имею права ни на что, я только средство расширения бизнеса, понимаете?

– Родители всегда желают счастья для своих детей, просто все понимают это по-разному, они хотят, чтобы Вы были обеспечены всем, чтобы жили в достатке, им непонятны Ваши мечты.

– Когда я была маленькой, то думала, что люди могут летать, ну так, как Друд в «Блистающем мире», потом я поняла, что это невозможно, но тот полёт на планере я никогда не могла забыть. Я хотела заниматься в аэроклубе, но отец не дал денег, он сказал, что не надо заниматься глупостями, если потребуется куда-то полететь, то он закажет мне билет бизнес-класса в любой авиакомпании. Скажите, а много нужно платить за то, чтобы заниматься в аэроклубе?

– Кода-то, когда я только начинал летать на планерах, это всё было бесплатно, нас даже кормили бесплатно, а потом… После развала Советского Союза нужно было платить за горючее и за всё остальное, это было по средствам только весьма состоятельным людям. Но теперь многое изменилось, когда выбрали нового мэра города. Он бывший военный лётчик, начинал летать в нашем аэроклубе, сейчас он человек не бедный, у него заводы, строительные фирмы, он спонсирует аэроклуб, для студентов нашего университета занятия вообще бесплатны, так что, поступайте в университет и не будет никаких проблем.

– Да?! – обрадовано воскликнула Алиса, но тут же взгляд её помрачнел, она вздохнула и с печалью в голосе сказала: – Отец хочет отправить меня на учебу в Англию, он даже и слышать не желает о том, чтобы я училась здесь. Хочет, чтобы я училась банковскому делу.

– А Вы? Вы сами чему хотите учиться?

– Меня всегда влекла тайна рассказов и повестей Грина, волшебство слов, мелодия текста, я хотела поступать на филологический, но… Меня тревожит одно обстоятельство, если тайна будет раскрыта, что станет с волшебством? Знаете, как в цирке, когда фокусник очаровывает зрителей своим волшебством, и вдруг нам рассказывают тайну фокуса, волшебство исчезает, всё становится обыденным и скучным, очарование пропадает, и уже незачем идти в цирк, – ведь мы знаем, что это вовсе не волшебство, а просто обман. Что будет, если тайна очарования рассказов Грина будет раскрыта? Если мелодию звуков заменят научные термины? Не пропадёт ли очарование?

В отличие от фокусника, писатель не обманывает читателя, он рисует картину, скажите, разве может исчезнуть очарование картины, если мы узнаем состав красок? Не бойтесь, поступайте на филологический.

– А как же отец? Он не позволит.

– Вы уже взрослая, Вы окончили школу, и можете сами строить свою жизнь, нет, я не призываю Вас ссориться с родителями, но всегда можно договориться, ведь они любят Вас и желают Вам счастья. И потом, чем может помешать филологическое образование финансовому?

– Да, наверное, Вы правы, я попробую поговорить с отцом. Нет, сначала нужно поступить в университет, потом поговорю, но в этом году уже поздно. Поздно, как Вы думаете?

– Нет, Алиса, ещё не поздно, приёмная комиссия работает до конца этой недели, Вы ещё успеете подать документы.

– Вы уверены? Откуда Вы знаете, что она работает до конца недели?

– Дело в том, что я сам член приёмной комиссии, я преподаю в университете, на мехмате, приходите завтра в университет, я буду там.

Мы договорились встретиться завтра в вестибюле университета, а сейчас нужно было возвращаться, и я предложил Алисе лететь со мной. Она радостно воскликнула, повернулась ко мне, и взгляд её сделался восторженно удивлённым, как десять лет назад, когда я предложил ей сделать на планере круг над посёлком. Мой «як» был оборудован двойным управлением, и я разрешил Алисе мягко держаться за штурвал, повторяя мои движения.

Мы взлетели, развернулись над посёлком и, набрав высоту, направились в сторону города. Чтобы выйти на прямую перед аэродромом, я развернулся над портом вправо, Алиса посмотрела вниз, на причалы и, удивлённо воскликнув, бросила штурвал, жестом привлекая моё внимание, она показывала вниз, на причалы, которые, медленно вращаясь, проплывали под крылом. Там, у третьего причала стоял парусник.

– Это же наш парусник! Я сразу узнала его! – кричала Алиса сквозь гул мотора, начисто забыв мои объяснения, о том, как пользоваться самолётным переговорным устройством.

Когда мы приземлились, и начальник аэроклуба утвердил разработанный мной маршрут, я предложил Алисе подвести её в город на своей машине.

– Это, конечно, не «мерседес», а всего лишь старенький «жигулёнок», но пока ещё бегает, или Ваш жених приедет за Вами?

– Он будет ждать меня дома, а мы сможем по дороге заехать в порт? Очень хочется посмотреть на наш парусник.

– Конечно, заедем, спешить нам некуда.

Пока я утверждал маршрут, показывал Алисе наши самолёты и планера, солнце стало клониться к закату, а когда подъехали к порту, начало смеркаться. Мы подошли к причалу, где стояло судно, Стройные обводы его проступали сквозь сумерки, на причале напротив кормы парусника висел фонарь, свет его косо падал на корму судна, образуя границу света и сумерек. Алиса бросила короткий взгляд в направлении света, и как-то вся встрепенулась.

– Смотрите! – она показала рукой в направлении своего взгляда, – «Слово “Бегущая” лежало в тени, “по” было на границе тени и света, и заключительное “волнам” сияло так ярко, что заметны были трещины в позолоте», – продекламировала она фразу из «Бегущей по волнам», – в точности, как у Грина!

– Действительно! – подтвердил я. – Какое дивное совпадение! А, если это так, то тот человек, что стоит на корме, облокотясь на фальшборт, не кто иной, как сам капитан, Вильям Гез.

Человек, что стоял на корме и смотрел на нас, тихо засмеялся.

– Это вовсе не совпадение, я специально поставил судно на причале таким образом, чтобы все, кто подходит к нему, увидели «Бегущую» именно так, как увидел её герой романа Грина. Целый час перетягивались туда-сюда вдоль причала, пока выбрали именно это положение.

– Вы любите Грина? – спросила Алиса странного незнакомца.

– Впервые я прочёл его книги в десять лет, и решил, что непременно стану моряком. Капитан дальнего плавания, Александр Иванович Корецкий, теперь уже, правда, на пенсии, – представился незнакомец. – А Вы, вижу, знаете Грина наизусть, – сказал он, обратившись к Алисе.

– Не всё, конечно, но многое, – ответила она, – особенно из «Бегущей по волнам», это моё любимое произведение. А давно у Вас этот парусник? Когда-то он принадлежал моему отцу, потом он продал его.

– Я нашёл «Бегущую» на причале местного яхт-клуба, яхт-клуб приобрёл парусник лет десять назад, но так и не нашёл ему должного применения, в качестве гоночной яхты он не годится, а устраивать на нём морские прогулки для отдыхающих нерентабельно. Он был в ужасном состоянии, я выкупил его почти за бесценок, полностью перестроил, и вот теперь собираюсь выйти в море на ходовые испытания. Да что вы стоите там, внизу, поднимайтесь на борт!

Мы поднялись по трапу на корму, и теперь разговор наш продолжился уже на палубе корабля.

– Как вы видите, это двухмачтовый бриг, – продолжал рассказ наш новый знакомый, – точнее его несколько уменьшенная копия, построен на голландских верфях ещё в позапрошлом веке. Прежде чем попасть к Вашему отцу, бриг этот сменил немало владельцев.

– Мой отец практически не плавал на нём, потому и продал.

– Неудивительно, – ответил Александр Иванович, – для управления парусником требуется квалифицированная команда матросов, причём таких, которых на современных судах просто нет. Управлять вручную парусами – трудная задача. Но я всё перестроил, теперь паруса на этом бриге управляются электромоторами с пульта в капитанской рубке, в принципе, теперь судном может управлять и один человек, но у меня команда из четверых – капитан, старший помощник, штурман и судовой механик. В скором времени мы собираемся выйти в море, посмотрим, какова эта красавица в ходу. Помимо парусного вооружения, у «Бегущей» имеется неплохой дизель, дающий и в безветренную погоду ход более двадцати узлов, точнее можно будет сказать только по завершении ходовых испытаний.

Александр Иванович пригласил нас спуститься вниз. Ещё сходя по ступеням лестницы с перилами из полированного дерева, я смог оценить великолепие внутренней отделки этого брига, когда же мы оказались в просторном салоне, я был просто поражён. Поражен тем, что салон был оборудован и обставлен именно так, как описывал Грин убранство внутренних помещений судна, которое так возбудило воображение его героя.

– Я хорошо помню этот бриг, – сказала Алиса, – и этот салон, когда судно принадлежало моему отцу, здесь всё было несколько иначе. Полагаю, переоборудование обошлось Вам недёшево.

– Да, – ответил Александр Иванович, – всё вместе: и ремонт, и механизация работы с парусами, и переустройство внутренних помещений вылилось в сумму, значительно превысившую ту, что я заплатил при покупке брига, но мне помогли. Были выделены деньги из городского бюджета, наш мэр, Анатолий Андреевич, предложил сделать «Бегущую по волнам» одним из символов города, он вложил сюда и свои личные средства.

– Я знаком с Анатолием Андреевичем по аэроклубу, он и существует ныне только благодаря его усилиям. Простите, я не представился, – с опозданием попытался исправить я свою ошибку, – Сергей Иванович, лётчик-планерист, командир планерного звена нашего аэроклуба, а по совместительству преподаватель университета, или наоборот.

– Планер и парусное судно имеют много общего, – ответил капитан, – оба они зависят от стихий, недаром в старые времена парусники называли невестами ветров.

Взгляд мой, обойдя салон, остановился на стене, где висела искусно выполненная картина, как нельзя лучше гармонировавшая с названием судна. Я заметил, что и Алиса пристально всматривается в эту картину. На ней была изображена девушка в лёгком белом платьице, свободно бегущая по волнам, положение её тела, развевающиеся на ветру волосы, складки одежды – всё передавало стремительность и свободу полёта. Одна ножка её, оттолкнувшись от поверхности воды, летела над волнами, вторая уже коснулась пенного гребня, и клочья пены охватили её изящный башмачок, но было видно, что нога не погружается в воду, а опирается на неё, как на твёрдую поверхность.

– Нравится? – спросил Александр Иванович, заметив, что мы с Алисой внимательно рассматриваем картину.

– Великолепно, – отозвался я, – это лучшее изображение Фрези Грант, которое мне когда-либо приходилось видеть, откуда она у Вас и кто автор?

– К сожалению, автор мне не известен, я приобрёл её на выставке, год назад.

– Это моя картина, – тихо сказал Алиса, – я написала её давно, этот образ сопровождал меня с раннего детства, и я решила запечатлеть его на полотне, я не собиралась выставлять её, но меня уговорил мой учитель по изобразительному искусству, я передала её на выставку, организованную по случаю юбилея нашего города, картину сразу же купили, я даже не знаю кто, ведь и своё имя я не указывала.

– Теперь знаете, – Александр Иванович посмотрел на Алису с явным восхищением, – у Вас, Алиса, большой талант, уверен – Ваше имя займёт достойное место в ряду известных художников, хотелось бы взглянуть на Ваши другие работы.

– Это невозможно.

– Почему?

– Потому, что их нет.

– Как нет?

– Просто нет, это моя единственная картина. Я ничего не писала до этого, и, возможно, ничего больше не напишу, то, что изображено на полотне, – это не картина, это нечто большее для меня, это состояние моей души, состояние души, возникшее однажды, и не покидающее меня до сих пор. Теперь Вы понимаете, почему я не смогу написать ничего другого? Это то состояние, которое приходит к человеку один раз и остаётся с ним навсегда.

– Я верну Вам эту картину, Алиса, простите, – тихо сказал Александр Иванович.

– Нет-нет! – ответила она поспешно, но уверенно. – Картина должна непременно остаться здесь, на «Бегущей», это единственное место, где она может находиться, другого просто нет, нет, и быть не может. Она должна принадлежать тому миру, откуда возникла, это даже не моё желание, я просто знаю, что так должно быть.

Когда мы покинули борт судна, на город уже опустилась глубокая ночь, я отвёз Алису домой и вернулся к себе, уснуть до утра я уже не смог, а утром поспешил в университет, в приёмную комиссию, где мы договорились встретиться с Алисой.

Через два дня в аэроклубе начались соревнования, я пригласил Алису посмотреть их, и она с радостью согласилась. Машину свою, небольшой «ниссан» красного цвета, она оставила на площадке возле шлагбаума аэродрома, и, приветливо взмахнув рукой, бежала ко мне по зелёной траве аэродрома к стоянке планеров, где я вручал пилотам карты с маршрутом, поясняя некоторые детали. Когда я наконец освободился, она подошла поближе и радостно сообщила:

– Я подала документы на филфак, экзамены уже через неделю, уверена, что поступлю, у меня хорошая подготовка по всем предметам.

– Не сомневаюсь в этом, непременно поступите, а сейчас увидите, как планера поднимаются в воздух, как набирают высоту, потом они уйдут на маршрут, и уже ничего видно не будет, а если дождётесь, то посмотрите их посадку. Я мог бы посадить Вас в кабину к какому-либо пилоту, но на соревнованиях этого делать нельзя. Планер – очень лёгкий летательный аппарат, и от того, сколько человек в кабине, зависит центровка и вес, а значит, и лётные характеристики. Поскольку на соревнованиях все спортсмены должны находиться в одинаковых условиях, правилами предусмотрено присутствие только одного пилота в кабине. Скоро Вы и сами будете участвовать в подобных состязаниях, а пока можно только смотреть.

– Это ничего, я поступлю, обязательно поступлю в университет, тогда мы сможет приступить к полётам?

– Занятия в университете начнутся первого сентября, конечно, в аэроклубе ещё будут полеты в это время, но для того, чтобы начать учиться летать, нужно прежде пройти теоретическую подготовку. Занятия начнутся только в декабре, Вы изучите устройство планера, наставления по производству полетов, самолётовождение, это наука аэронавигации, метеорологию, сдадите экзамены, и только весной мы приступим к реальным полетам.

– Боже! Как долго! Но не сомневайтесь, – взгляд её стал серьёзным, – я буду прилежной ученицей.

– В этом я не сомневаюсь!

Соревнования начинались, пилоты выкатывали свои легкокрылые машины к месту старта, самолёты-буксировщики прогревали моторы и выруливали на старт, чтобы подцепить планера и поднять их ввысь, откуда они начнут свой путь по маршруту.

К шлагбауму аэродрома подъехал джип кофейного цвета, тот, на котором выехала из посёлка Алиса со своим женихом во время нашей недавней встречи там, где планировал я разместить судью первого поворотного пункта. Он резко затормозил, так, что из-под колёс поднялись клубы пыли. Хлопнула дверца, и из машины вышел молодой человек, быстрой нервной походкой он направился к нам.

– Это мой жених, Андрей Туманский, – представила его Алиса, когда он подошёл, – а это, – сказала она, представляя меня своему жениху, – Сергей Иванович, мастер спорта по планеризму.

Я протянул руку Андрею, но он не принял её, теперь он вовсе не был похож на того телёнка, каким казался и как отозвалась о нём Алиса во время нашей первой встречи. Он смотрел на меня маленькими, глубоко посаженными глазами, в них отражалась злоба и неприкрытая неприязнь, затем он отвернулся от меня и резко сказал Алисе:

– Что ты здесь делаешь?

– Приехала посмотреть, – спокойно ответила она.

– Нечего тут смотреть! Ты что задумала? Собралась поступать в университет? Через месяц мы с тобой должны лететь в Англию! Или ты забыла? А Вы, – обратился он ко мне, – вместо того, чтобы заниматься делом, морочите голову девчонке!

– Алиса уже не ребёнок, – возмущённо ответил я, – думаю, она сама вправе решать свою судьбу.

– Не лезьте не в своё дело! – резко ответил Андрей. – А ты, – он повернулся к Алисе, взгляд его был жёстким и неприятным, – сейчас же, слышишь, немедленно едешь со мной, твою машину я заберу потом, нас ждут мои родители, нужно оговорить все условия нашей свадьбы!

– Я никуда не поеду, – ответила она тихо, но твёрдо, – и мы ничего не будем обсуждать, никакой свадьбы не будет.

– Но это невозможно! Ты совсем голову, потеряла? Всё уже решено!

– Кем?! Кем решено? Вами? Тобой и твоим папашей? А меня? Меня кто-нибудь спросил? Чего хочу я?

– Чего хочешь ты, никого не волнует, твой отец дал согласие, этого достаточно!

– Это вам не средние века! Мой отец, конечно, человек жёсткий, но он не изверг и не тиран! Он никогда не выдаст свою единственную дочь замуж помимо её воли! Так и передай своим родителям! Свадьбы не будет! Всё, уезжай, я вернусь на своей машине, и не к вам, а в свой дом, к своим родителям!

– Ты ещё пожалеешь об этом! А Вы, – он повернулся ко мне и смерил меня с ног до головы испепеляющим взглядом, – не лезьте в чужие дела, иначе… – Он не договорил, оборвав уже начатую фразу угрозы, резко повернулся и быстро пошёл к своей машине. Взревел мотор, и машина рванула с места, раздался визг пробуксовывающих колёс, и поднялось облачко пыли, вскоре она исчезла за поворотом.

– Извините, – сказал я Алисе, – что стал невольным свидетелем Вашей ссоры с женихом.

– Это не ссора, это разрыв всех отношений, полный и окончательный!

– Не спешите делать выводы, всё ещё может поменяться.

– Нет, – сказала она спокойно и тихо, – ничего уже не поменяется. Никогда. С тех пор, как я решила поступить в университет, выяснилось многое, такое, о чём я и не подозревала, ни я, ни мои родители. Знаете, как бывает, в болоте стоит вода, она кажется всем чистой и прозрачной, а там, на дне, грязь и ил, но грязи не видно. Стоит только кому-то бросить в воду камень, как всё меняется, грязь поднимается на поверхность, вода становится мутной и тёмной. Так произошло и со мной, моё решение учиться в университете стало тем камнем, что поднял всю муть со дна, всё, что прежде казалось мне чистым и ясным, оказалось грязью, ложью и предательством. Бизнес Туманского на грани банкротства, и Вадим Николаевич решил поправить свои дела, женив сына на мне. Он был уверен, что мой отец, в качестве свадебного подарка, перепишет на меня большую часть своих акций. Да, он собирался переписать часть акций на меня, но не сейчас, а потом, когда я овладею всеми тонкостями управления бизнесом, он хочет приобщить меня к семейному делу. А Вадим Николаевич настаивает на том, чтобы акции были переписаны на меня прямо сейчас, он хотел решить свои проблемы, а я была только разменной картой в его грязной игре. Отец это понял, наконец, он прекратил с Туманскими всякие отношения. Мы много говорили с отцом, сперва он был резок и непреклонен, настаивал, чтобы я непременно отправилась на учёбу за границу. Потом поговорили спокойно, мама была на моей стороне, и он согласился. Он считает моё увлечение и Грином, и авиацией детскими романтическими бреднями, думает, что со временем всё это пройдёт, да и, в конце концов, филология и авиация не помешает серьёзному занятию бизнесом. А Вы как считаете?

– Я думаю так же. Возьмите, например, нашего мэра, он каждый день начинает с полётов, летает на спортивном пилотажном самолёте. Анатолий Андреевич высококлассный пилот, когда-нибудь увидите, как выполняет он фигуры высшего пилотажа над самой землёй. Но это никак не мешает ему управлять сложным городским хозяйством. Вот и сейчас, он улетел в Болгарию на соревнования по высшему пилотажу, скоро вернётся, думаю, с призами. Идёмте на старт, посмотрим, как взлетают планера.

Первый планер уже выкатили на старт, самолёт-буксировщик вырулил на взлётную полосу, и остановился перед планером, развернувшись в направлении взлёта. Пилот занял место в кабине планера, я подсоединил буксировочный фал, прицепленный к самолёту, к буксировочному замку планера, хлопнул по фонарю кабины, давая понять пилоту, что фал подцеплен. Затем я поднял крыло планера за законцовку, и стал подавать рукой знаки пилоту самолёта, что можно выбирать слабину. Пилот самолёта-буксировщика увеличил мощность мотора, и самолёт медленно пополз вперёд, натягивая фал, который до этого просто лежал на земле. Когда же, наконец, слабина была выбрана и фал натянулся, как струна, я поднял руку, показывая пилоту буксировщика, что слабина выбрана и можно взлетать. Самолёт замер на несколько секунд, затем, оглашая пространство рёвом винта на взлётном режиме, начал разбег. Планер двинулся вперёд, я сделал несколько шагов, поддерживая его за законцовку крыла, затем отпустил. Планер, набрав скорость, оторвался от земли и летел в полуметре от поверхности полосы, а самолёт все ещё бежал, набирая скорость. Пыль, поднятая колёсами его шасси, летела навстречу, потом она улеглась, самолёт уже поднялся в воздух, и, выдержав некоторое время, начал набор высоты, планер шёл за ним на буксире. Следом за первым в воздух поднялся второй, третий планер. Аэропоезда – самолёты с планерами на буксире кружили над аэродромом, набирая высоту. Набрав высоту и нащупав восходящий поток, пилот самолёта покачал крыльями, давая знак планеристу, что можно отцеплять буксировочный фал. Отцепленный от планера фал змеёй ушёл вслед за самолётом, который, накренясь на крыло, пошёл на снижение и, сделав круг, зашёл на посадку. Планера один за другим поднимались в воздух, набирали высоту.

Алиса, прикрывая ладонью от солнца глаза, с восхищением смотрела, как планера, кружась в восходящем потоке. Они поднимались всё выше и выше, становясь похожими на стаю аистов, парящих в поднебесье. Потом, набрав достаточную высоту, стали выходить из потока и ложиться на курс. Они не шли друг за другом в определённом порядке строя, которого придерживается в полёте группа самолётов или даже стая птиц, полёт их казался беспорядочным, и Алиса спросила меня, почему они летят так, каждый по-своему?

– Удивляешься, почему они не летят так, как бегут спортсмены на беговой дорожке?

– Ведь цель у них одна? – подтвердила Алиса свой, выраженный удивлённым взглядом, вопрос.

– Цель одна, но каждый выбирает свою дорогу к цели, помнишь О. Генри, «Дороги, которые мы выбираем»? Для планериста в небе, как, впрочем, и в жизни для каждого из нас, нет проторенных дорог, нет указателей, нет знаков, предупреждающих об опасности, восходящие потоки невидимы, и ты не знаешь, где тебя поднимет вверх, а где бросит вниз, есть лишь определённые признаки, знамения, которые нужно уметь читать и строить свой маршрут так, чтобы долететь до цели. У планера нет мотора, и он, освободившись от самолёта-буксировщика, оказывается во власти бескрайней воздушной стихии, как парусник во власти ветра, для того, кто знает и понимает эту стихию, она поможет ему достичь своей цели, для того же, кто полагается лишь на удачу, стихия эта может погубить его.

Планеров уже не было видно, их очертания вскоре растаяли в небесном просторе, и только громкоговоритель, установленный на стартовом командном пункте, разрисованном чёрными и белыми квадратами, как шахматная доска, повторял доклады пилотов и судей о прохождении поворотных пунктов.

Прошло время, и вот на горизонте снова возникли планера, сначала это были лишь точки, едва заметные по бликам солнца, отражённого плоскостями, затем очертания их становились всё реальнее, всё ближе подходили они к аэродрому. Первым шёл планер под номером семнадцать, он летел низко над землёй, заходя на посадку с прямой, достигая максимальной скорости, какую только позволяла ему достичь высота.

– Это называется – «идти на долёт», – объяснял я Алисе, – в обычных условиях для захода на посадку нужно строить прямоугольный маршрут, и после четвёртого разворота выйти на посадочный курс, но на соревнованиях, когда победу решают минуты, разрешается заходить на посадку с прямой, используя высоту для того, чтобы развить максимальную скорость при подходе к аэродрому.

Планера приземлялись один за другим, и дежурные по старту, быстро откатывали приземлившийся планер с посадочной полосы, освобождая место для других. Долетели все, никто не сел на вынужденную посадку, потеряв восходящий поток, оставалось вернуть все машины на стоянку и подвести итоги соревнований, хотя было ясно, что победитель уже определился.

– Я еду в город, – сказала Алиса, – Вас подвезти?

– Нет-нет, я ещё задержусь, нужно подвести итоги, провести разбор полётов, потом на своей доберусь.

Когда летательный аппарат совершает посадку, полёт ещё не заканчивается, вот и планера уже на стоянке, зачехлены и прочно привязаны к земле, а душа пилота всё продолжает лететь, то набирает высоту в потоке, то разгоняет лёгкую машину на переходе к следующему потоку, отыскивая ошибки в выбранной тактике полёта. Планеристы сходятся в кружок, и эмоционально, помогая себе жестами рук, делятся впечатлениями, словно истребители после горячего воздушного боя.

Итоги соревнований подведены, все страсти улеглись, все разъезжаются по домам, с сожалением покидая лётное поле. Я выехал на дорогу, ведущую в город, и разогнал свой старенький автомобиль, наслаждаясь быстрым ритмом движения, машин на дороге было мало, час пик уже закончился, темнело, и я включил фары. Сзади ко мне пристроился какой-то джип, несколько минут он следовал за мной, затем обогнал и, подрезая мой путь, прижимая меня к обочине, резко затормозил. В свете фар блеснул борт кофейного цвета, и я узнал машину Андрей, жениха Алисы.

– Какого чёрта? – закричал я, открывая дверцу.

Но из джипа выскочили двое, один из них действительно оказался Андреем, второго я видел впервые. Они вытащили меня из машины и затолкали в джип на заднее сидение. Андрей сел за руль, второй уселся рядом со мной, уткнув мне в бок ствол пистолета.

– Что всё это значит? – крикнул я. Андрей только усмехнулся, полуобернувшись назад, а второй, усилив давление стволом в мой правый бок, сказал:

– Молчи и не задавай вопросов. Тебя предупреждали. Ты вмешался не в своё дело, перешёл дорогу очень серьёзным людям. Они шутить не любят.

Мы въехали в город на широкий освещённый проспект, и я смог рассмотреть лицо второго похитителя. Это был немолодой уже человек, значительно старше Андрея, из-под густых бровей на меня смотрели бесцветные поросячьи глазки, голова была стрижена «под ёжик», края губ, несимметрично опущенные вниз, к крутому, массивному подбородку, придавали лицу презрительно-насмешливое выражение. Пистолет, приставленный к моему боку, был серьёзным аргументом в пользу того, что ни задавать вопросы, ни предпринимать какие-либо действия не стоит. В центре города мы свернули на улицу, ведущую в порт, въехали на территорию порта и остановились у причала, где стояли частные яхты и катера.

– Выходи! – сказал второй похититель, продолжая держать меня под прицелом, меня подвели к небольшой моторной яхте, и Андрей ехидно произнёс:

– Прошу подняться на борт, сэр!

– И тихо, – продолжил второй, – без шума.

Я подчинился, ничего другого мне не оставалось. Мелькнула мысль, броситься в воду и поплыть, но, зажатый между ними, Андрей шёл впереди, второй – сзади, я не смог бы сделать и шага, в том, что второй бы выстрелил, я не сомневался. Меня затолкали в какое-то тёмное помещение, отобрали документы, часы и мобильный телефон. Дверь закрылась, и я очутился на полу среди канатов и прочих снастей, рассмотреть помещение я толком не мог, свет не проникал ниоткуда, внутреннего освещения не было. Взревели моторы, и яхта отошла от причала. Я не понимал, куда меня везли и зачем. По-видимому, моё похищение было связано с тем, что я всё же оказал влияние на решение Алисы поступать в университет. Недовольство её жениха, даже более, чем недовольство, я ощутил ещё тогда, на аэродроме, но не придал этому значения, не думал, что всё это может иметь столь серьёзные последствия. Куда меня везут? Зачем? Что они задумали? Если бы меня хотели просто утопить, то это можно было бы сделать и не уходя так далеко от причала? Я ещё надеялся, что меня оставят в живых, вывезут куда-нибудь на остров и бросят. Сколько времени мы плыли и что сейчас, ночь или день, я не знал, ощущение времени, обычно свойственное людям в нормальной обстановке, меня покинуло, мне казалось, что плыли мы долго, очень долго, хотя в часы ожидания, бездействия, особенно бездействия вынужденного, тревожного, минут превращаются в часы, часы кажутся бесконечными. Судно раскачивалось, слышался свист ветра в снастях, похоже, погода портилась. Наконец, моторы стихли, яхта легла в дрейф. Дверь отворилась, и голос второго похитителя сказал:

– Выходи, приехали. Туда, вперёд!

Мы прошли вдоль борта, Андрей впереди, а позади меня тот, второй с пистолетом. Была глубокая ночь, только тёмные волны, да сплошная пелена облаков, тусклый фонарь на мачте едва освещал пространство. Я заметил у правого борта, вдоль которого меня вели, спущенную на воду шлюпку.

– Прошу Вас, мистер, как Вас там, карета подана, – ехидно сказал Андрей, – Вы, кажется, большой любитель Грина? Что ж, поиграем в «Бегущую по волнам»? Сейчас Вам представится уникальная возможность испытать все те ощущения, которые испытал герой известного романа, когда капитан Гез оставил его одного в шлюпке посреди открытого моря. Садитесь в шлюпку, и, как говорится, счастливого плавания.

– Ну? – спросил его товарищ, – Тебя ещё уговаривать надо? Сейчас спихну тебя за борт без всякой лодки, так что, топай быстрей, не задерживай, нам ещё обратно плыть.

– Если Вы уж читали Грина, молодой человек, – обратился я к Андрею, – то должны помнить, чем завершилась эта история для капитана Геза, он получил пулю в лоб.

Андрей засмеялся:

– И не надейтесь! В этом районе моря нет судоходства, мы ушли далеко от морских путей, так что, ждать помощи Вам неоткуда, разве что от «Бегущей по волнам», – он снова засмеялся, но смех его был каким-то нервным, неестественным, – поднимается ветер, волны тоже нехилые, шлюпка перевернётся, и адью, на корм рыбам.

– Слышь, шеф, – сказал второй, – может у него вёсла забрать?

– Оставь, Бобёр, пусть погребёт, помучается, на веслах до берега и в полный штиль не дойти.

Снова взревели моторы яхты, и вскоре её ходовые огни растаяли во мраке ночи, я остался один среди тьмы, волн и холодного ветра. На небе, сплошь затянутом облаками, не проглядывала ни одна звезда, по которой я бы мог хоть примерно определиться с направлением. Волнение усилилось, на волнах появились белые гребешки, и мне не оставалось ничего, кроме того как удерживать лодку носом к волне, чтобы её не опрокинуло.

Как ни старался я экономить силы, но вскоре почувствовал усталость, спина болела, руки не гнулись, каждое движение вёслами причиняло боль. Оставить вёсла и отдохнуть я не мог, если я перестану держать лодку, её развернет бортом к волне и опрокинет. Я лётчик, а не моряк, работать вёслами так долго мне ещё не приходилось, но постепенно я приспособился и стал тратить меньше сил, чем вначале, я расслаблял руки и спину в промежутках между гребками, да и грести стал несколько иначе, я не налегал на вёсла в полную силу, а лишь слегка подправлял движение лодки, не давая ей развернуться бортом к волне.

С неопределённой надеждой ждал я рассвета, возможно, когда появится солнце, мне удастся сориентироваться, хотя, если я и смогу определиться со сторонами света, мне это ничего не даст, чтобы достичь берега, нужно плыть на север, но силы мои, которые тают с каждым часом, вскоре покинут усталое тело, и я больше не смогу бороться с ветром и волнами. Теперь я уже не работал вёслами, а лишь опускал в воду поочерёдно то одно, то другое весло, парируя стремление шлюпки к развороту, я действовал вёслами, как рулями самолёта, это могло несколько продлить последние часы или минуты моего существования.

Наконец наступил рассвет, тусклый и сумрачный, небо по-прежнему было затянуто облаками, и, хотя совсем рассвело, вокруг ничего не было видно, кроме мрачного неба и волн. К полудню начались галлюцинации, воспалённое воображение моё рисовало неясные силуэты судов на горизонте, но как ни всматривался я в даль, ничего кроме воды и неба разглядеть не мог. Как-то мне почудился звук авиационного мотора, но напрасно вслушивался я в пространство, только печальное завывание ветра да плеск волн за бортом доносились до моего слуха. Вероятно, скоро и здравый рассудок вскоре покинет меня. Я понимал, что искать меня никто не будет, что произошло со мной, никому, кроме двоих похитителей, неизвестно. Моё отсутствие на аэродроме не вызовет удивления – погода нелётная, в университете меня тоже никто не ждёт, работа приёмной комиссии, членом которой я был, закончена, до начала занятий ещё далеко, а когда кого-нибудь и насторожит моё отсутствие, и меня примутся разыскивать, то никому и в голову не придёт искать меня среди волн в открытом море, скорее всего, о моей судьбе никто никогда не узнает.

День завершился таким же тусклым бесцветным закатом, снова наступила ночь. Ветер, который не утихал, но и не усиливался, немного раздвинул облака, и в разрыве их показалась луна, матовым светом освещала она небо и волны, иногда она ныряла за тучи, потом снова выглядывала из-за них, освещая своим бледным безжизненным светом тёмные тяжёлые волны, бег её сквозь рваные облака несколько отвлекал меня от мрачных мыслей, но помочь ничем не мог. Я стал следить за её движением и за тусклыми жёлтыми бликами, которые оставлял на волнах её призрачный свет.

Эти неясные лунные блики рождали призраки в моём воспалённом сознании, мне чудились мачты и паруса корабля, что бежит сквозь тусклую мглу по зыбкой лунной дороге, казалось, парусное судно приближается ко мне, очертания мачт и парусов становятся всё яснее, всё реальнее, но я понимал, что это лишь игра угасающего сознания, которое, не желая смириться с неизбежной гибелью, рисует миражи невозможного, но такого желанного спасения.

Мне показалось, что на мачтах парусника горели ходовые огни, это убедило меня в том, что я просто брежу, на парусниках прошлых времён ходовых огней ещё не было, но они не пропадали, а делались всё ярче, всё реальнее, контур корабля чётко вырисовывался на фоне залитого лунным светом пространства, на борту блеснул луч прожектора, скользя по тёмным волнам.

Двухмачтовый бриг, идя галсами против ветра, приближался ко мне, я узнал его, ошибки быть не могло, стройные очертания корпуса, характерный наклон мачт – всё говорило о том, что передо мной «Бегущая по волнам», та самая, что так поразила моё воображение там, в порту, когда мы с Алисой с восторгом глядели на неё. Приблизившись к шлюпке, насколько позволяло волнение, она убрала паруса и легла в дрейф.

– Эй, на лодке! Сможете подойти к борту? – крикнули мне с палубы.

Я налёг на вёсла, силы, уже, казалось, покинувшие меня, вернулись вновь, и вскоре нос лодки коснулся обшивки борта «Бегущей», мне бросили конец каната и верёвочную лестницу. Я закрепил канат и схватился за лестницу.

– Сможете сами подняться на борт? Поднимайтесь, лодку Вашу мы возьмём на буксир!

Я подтянулся, перевалился через борт и очутился на палубе.

– Идёмте вниз, – сказал человек, помогая мне подняться на ноги.

Когда мы спустились в салон, где было светло, тепло и сухо, я узнал его, это был капитан, Александр Иванович, он тоже узнал меня.

– Сергей Иванович? Вы? Что случилось? Как оказались Вы один в открытом море? Вам нужно переодеться и обсушиться.

– Петрович! – крикнул он кому-то. – Принеси одежду и рому.

– Уже принёс, – ответил Петрович и положил передо мной морской бушлат, тельняшку и брюки.

– Ну, вот, – сказал он, когда я переоделся, – теперь Вы заправский моряк, морское крещение Вы уже получили, теперь немного рому, Вам нужно согреться, это настоящий ямайский ром, попробуйте.

Петрович налил рому мне, себе и Александру Ивановичу, я поднял бокал:

– За Вас, за тот счастливый случай, которому обязан я своему спасению!

– Не случай нужно благодарить, а нашего мэра. Он возвращался после соревнований на своём самолёте, маршрут пролегал над морем, заметил одинокую лодку, определил её координаты и передал спасательной службе, они оповестили все суда, мы оказались ближе всех к Вам, как раз вышли на ходовые испытания, ветер благоприятствовал тому, чтобы опробовать ход «Бегущей» под парусами, выбрали район подальше от морских коммуникаций, чтобы никому не мешать, и тут сигнал бедствия – начали поиски. Что же всё-таки случилось с Вами? Когда мы приняли SOS, сперва решили, что какого-то незадачливого рыбака унесло в море, но по Ваша одежда никак не похожа на рыбацкую, да и рыболовных снастей в шлюпке мы не обнаружили.

– Меня похитили двое негодяев, вывезли на яхте в открытое море и оставили одного в шлюпке посреди волн.

– Они получат своё, не сомневайтесь, а пока Вам нужно хорошо отдохнуть, поешьте и ложитесь спать, Петрович, мой штурман, уже постелил Вам в каюте, успеете выспаться, пока мы дойдём до порта.

Я провалился в сон, как только голова моя коснулась подушки, мне снилось море, тёмные волны, ветер и лёгкая фигурка девочки в белом платьице, бегущей по тёмным волнам, она присела на корму моей лодки и что-то говорила тихим мелодичным голосом, я не понимал слов, но голос, интонации – казались мне удивительно знакомыми, мелодия её голоса звучала, как ручеёк родника, вызывая во мне спокойствие и уверенность в благополучном исходе пути.

Александр Иванович разбудил меня, когда «Бегущая» уже швартовалась у причала.

– Как Ваше самочувствие? – спросил он. – Успели отдохнуть? Поспали немного?

– Всё нормально, – ответил я, – поспал, даже видел удивительный сон.

– Ну вот и хорошо, мэр наш, Анатолий Андреевич ждёт Вас на причале, я сообщил ему обо всём, что с Вами произошло, уверен – негодяи, что Вас похитили, понесут заслуженное наказание.

Анатолий Андреевич встретил меня у трапа:

– Садитесь в мою машину, поедем в полицию, напишите заявление. Пока я ещё хоть что-то значу в этом городе, беспредела не допущу! Сможете опознать похитителей?

– Смогу, одного из них я знаю – это Андрей Туманский, сын известного бизнесмена.

– Знаем мы этого бизнесмена, – с усмешкой сказал Анатолий Андреевич.

– Второго Андрей называл Бобром.

– Ха! Сенечка Бобров! Известная в городе криминальная личность, авторитет. Сейчас он охранником у Туманского служит, но когда-то, совсем недавно, Туманский у него в шестёрках ходил. Роли поменялись, но, думаю, чисто формально, реально же, именно Бобров заправляет всем криминалом в городе, а бизнес только числится на Туманском. Ничего, сядет и Бобров, и Андрей Туманский, да и папаше его обеспечим безбедную старость где-нибудь на просторах реки Колымы.

– Не сомневаюсь, что похитили меня не без ведома Вадима Николаевича, но доказать его участие в этом деле вряд ли удастся.

– Это не важно. У меня и на Вадима, и на Сенечку Бобра материалов – на пожизненное хватит. Зацепить было не за что. Вот теперь потянем за эту ниточку, весь клубок размотаем. Туманского с Бобром связывает бурное криминальное прошлое, да не и только прошлое. Возьмём в оборот Боброва – он хозяина своего с потрохами сдаст. Туманскому легализоваться помог Бобров, Вадим Николаевич был моим конкурентом на выборах, хотели его в мэры продвинуть, и таким образом криминал пытался получить полную власть в городе, но, несмотря на все махинации и фальсификации, он и пяти процентов не набрал.

В отделении полиции я написал заявление, и следователь, Виктор Борисович, так он мне представился, открыл уголовное дело.

– Скажите, Сергей Иванович, – спросил он, – у Вас есть какие-то соображения о причинах Вашего похищения? Вам кто-то звонил, угрожал?

– Есть. Не только соображения, я знаю причину, прекрасно понял, кому перешёл дорогу. Андрей Туманский считает, что на решение его невесты, Алисы, дочери банкира Карпова, поступить в университет и её на отказ выйти замуж за Андрея именно я оказал определённое влияние. Она должна была уже на этой неделе лететь в Англию на учёбу с Андреем, после разговора со мной решение своё она изменила.

– Вы отговорили её от брака с Туманским?

– Нет, разговор шёл только об университете, но её решение всколыхнуло такие интриги, о которых она прежде и не догадывалась. Андрей нашёл Алису у нас на аэродроме и устроил ей сцену, невольным свидетелем которой оказался я. Он высказал в мой адрес неопределённые угрозы, но я не придал им значения, мало ли что можно наговорить в порыве ревности.

– А напрасно, насколько я понимаю, Вадим Туманский хотел, женив сына на дочери банкира, решить свои финансовые проблемы, Вы невольно нарушили их планы. Ревность здесь ни при чём, Вы стали на пути у крупных криминальных структур. Не знаю, почему они сыграли с Вами такую шутку, могли просто утопить – привязать груз к ногам и бросить в море, никаких следов бы не было.

Я не стал рассказывать следователю о том, почему меня оставили одного в шлюпке посреди моря, аллюзии с романом Грина вряд ли помогут следствию. На следующий день Андрея и Боброва арестовали, но адвокат доказал следствию, что оснований для ареста Боброва нет, ограничились подпиской о невыезде, а ещё через день, под залог, внесённый Вадимом Туманским, выл освобождён из-под стражи и Андрей.

Через день после освобождения Андрея мне позвонили, номер не определился, но абонент и не скрывал своего имени:

– Здравствуйте, Сергей Иванович, Вас беспокоит Туманский, Вадим Николаевич, я попрошу Вас приехать ко мне сегодня, – он назвал время и адрес, – у нас есть к Вам одно предложение, думаю, Вы им заинтересуетесь.

Я понимал, станут добиваться, чтобы я забрал из полиции своё заявление, и первой мыслью было отказаться от этого визита, но подумал, что этим дело не закончится, будут искать иные способы надавить на меня, и решил поехать на встречу, чтобы решительным отказом раз и навсегда поставить точку в этом деле.

Когда я вошёл в дом, меня уже ждали, встретил меня сам Вадим Николаевич, он провёл меня в гостиную и пригасил присесть в кресло, сам же устроился на диване напротив, между диваном и креслом стоял журнальный столик, справа от меня в таком же кресле сидел Бобров, а напротив него, у окна, стоял Андрей и нервно курил.

– Я пригласил Вас, чтобы решить один весьма важный вопрос, – сказал Вадим Николаевич.

– Как я понимаю, Вы хотите, чтобы я забрал своё заявление?

– Вы правильно понимаете, но не будем спешить, сперва выслушайте меня, выслушайте внимательно. Вы забираете своё заявление, а мы, в свою очередь…

– Как же я объясню это следователю? Как я оказался один в открытом море на шлюпке?

– Вы скажете, что просто выехали на лодке покататься, ну, или, там, порыбачить, к примеру, поднялся ветер, лодку отнесло далеко от берега. Андрей и мой охранник оказались в море на нашей яхте, они хотели помочь Вам, но у яхты отказал двигатель, лодку отнесло от яхты на значительное расстояние, а когда неисправность мотора была устранена, Вас искали, но не нашли.

– А как же похищение?

– Никакого похищения не было, Вы долгое время провели в море, один среди волн и ветра, Вы не помнили, как Вы оказались в море, и рассудок Ваш, несколько помутнённый, нарисовал Вам такую картину.

– Но это же бред! Кто этому поверит? У меня есть свидетели!

– Вас обследует врач, он подтвердит Ваше состояние.

– Прелестно! Хотите выставить меня сумасшедшим?

– Ну что Вы, бог с Вами, Сергей Иванович! Учтите, как только Вы заберёте своё заявление, на Ваш счёт будет перечислена вот эта сумма.

Он написал на листе бумаги цифры и пододвинул лист ко мне. Я тут же, даже не взглянув на цифры, отодвинул листок обратно.

– Предложение Ваше меня не устраивает, я не заберу заявление.

– Ну, если Вас не устраивает предложенная сумма, можно её несколько увеличить, в разумных пределах, разумеется.

– Меня не интересуют деньги. Я хочу, чтобы все виновные понесли заслуженное наказание. По закону.

– По закону? А Вы знаете, кто определяет законы в нашем городе? Думаете, мэр? Надеетесь, что знакомство с Анатолием Андреевичем поможет Вам? Ошибаетесь, дорогой мой, ошибаетесь. Законы в этом городе устанавливаем мы. А мэр… да под ним уже кресло качается! Не сегодня, завтра его снимут, кто тогда замолвит словечко за Вас? Люди недовольны его правлением, уже на площадях собираются многочисленные митинги с требованием отставки мэра.

Я видел эти митинги, и по телевизору и так, проходя по городу, наблюдал толпы, многочисленными которые даже с большой натяжкой назвать нельзя. Это были кучки не слишком опрятно одетых людей, явно получивших определённую мзду за своё участие в этих мероприятиях. Причём, когда тележурналисты с камерами пытались с ними беседовать, никто из них не мог ясно высказать свои требования, постановка и режиссура этих сборищ была явно не на высоте.

– Дни нашего мэра на своём посту сочтены, – продолжал Вадим Николаевич, – а мы предлагаем Вам дружбу, пока мы хотим решить вопрос по-хорошему, – он сделал ударение на слове «пока».

– А если я откажусь от Вашей «дружбы»? Что тогда?

– Тогда Вы просто исчезнете. Исчезнете навсегда. А ввиду отсутствия потерпевшего дело просто развалится, как там говорят юристы: «Нету тела – нету дела»? Поверьте, тела вашего никто никогда не найдёт.

В подтверждение слов Туманского, Бобров достал пистолет, снял его с предохранителя, передёрнул затвор и навёл ствол на меня.

– Спрячь волыну, Бобёр! – крикнул Туманский. – Ты что, совсем идиот? Не сейчас и не здесь!

Неожиданно хлопнула дверь соседней комнаты, там кто-то был. Бобров обернулся на звук открывающейся двери, рука его с пистолетом ушла в сторону. Раздался выстрел, и пуля попала прямо в лоб Андрею, стоящему напротив кресла, на котором сидел Бобров. В сознании моём молнией блеснула фраза из романа Грина: «Он получит пулю в лоб». Я ощутил страшный удар по голове, сознание помутилось, и я провалился в темноту.

Очнулся я уже в камере, я лежал на топчане, голова кружилась, меня подташнивало. Доктор, склонившись надо мной, обрабатывал рану на голове, затем он закатал рукав моей рубашки и сделал какой-то укол. Сознание прояснилось, тошнота прошла.

– Как себя чувствуете? – спросил он.

– Можно сказать, удовлетворительно, – ответил я.

– На вопросы отвечать можете?

– Могу. Я поднялся с топчана и сел, напротив меня за столом сидел уже знакомый мне следователь, Виктор Борисович.

– Я назначен следователем по Вашему делу, – сказал он, – мне необходимо задать Вам насколько вопросов.

– Да, я помню, Вы ведёте дело о моём похищении.

– Сейчас речь о другом. Дело о похищении, конечно, ещё не закрыто, но речь идет о другом деле, Вам предъявлено обвинение в убийстве.

– В убийстве? – я вообще не понимал, что он говорит. – Я никого не убивал.

– Вас обвиняют в убийстве Андрея Туманского. Двое свидетелей утверждают, что в Андрея стреляли именно Вы, но и это не всё, на орудии убийства обнаружены отпечатки Ваших пальцев. Вы будете отвечать на вопросы?

– Я могу не отвечать?

– Да, можете, можете не отвечать на вопросы без адвоката. Адвоката Вам предоставят.

В это время дверь камеры открылась, и вошёл сержант.

– Виктор Борисович, – обратился он к следователю, – там девушка требует свидания с подследственным.

– Я разберусь, – ответил следователь и вышел, я остался в камере один с доктором. Через некоторое время он возвратился.

– Это Алиса Карпова. Будете с ней говорить?

– Конечно, буду! – ответил я.

Меня провели в комнату для свиданий, там уже была Алиса, а рядом с ней незнакомый мне пожилой человек, одетый в строгий серый костюм явно дорогого сукна, он был лысоват, на аккуратном прямом носу сидели очки в золочёной оправе, из-под идеально наглаженных брюк выглядывали лакированные туфли.

– Это господин Гордон, адвокат, – представила мне его Алиса, – это лучший адвокат в городе, мой отец оплатил его услуги, я уверена, он поможет Вам, я знаю – Вы ни при чём, это какое-то досадное недоразумение!

– Меня зовут Марк Соломонович, я Ваш адвокат, – он протянул мне руку, – не переживайте, мы всё уладим. А сейчас, – обратился он к Алисе, – идите домой, моя милая, мне нужно поговорить с подзащитным наедине. Идите, идите, и ни о чём не беспокойтесь. Если уж за дело взялся сам Марк Соломонович, то успех гарантирован, я не проиграл ещё ни одного дела.

Алиса ушла, и мы с Марком Соломоновичем остались одни.

– Ну-с, молодой человек, давайте обсудим линию защиты. Это правильно, что Вы отказались отвечать на вопросы следователя без адвоката. Очень правильно. Вы попали в сложную ситуацию, очень сложную, но не будем отчаиваться, Марк Соломонович вытаскивал людей и из худших передряг. Главное, слушайте меня и делайте то, что я Вам говорю. Сложилось так, что против Вас всё: два свидетеля показывают, что именно Вы стреляли в Андрея, но главное – орудие убийства. На пистолете, из которого был убит Андрей Туманский, обнаружены отпечатки Ваших пальцев, да и мотив налицо, ведь Вас похитили и оставили одного в лодке посреди моря. Но, поверьте, всё не так уж плохо, как кажется.

– Что? Всё гораздо хуже? – с усмешкой спросил я.

– Ценю, ценю, что и в такой ситуации Вам удалось сохранить чувство юмора. Трудное дело, трудное, скрывать не стану, но за то и платят Марку Соломоновичу деньги, чтобы он решал трудные дела. Доверьтесь мне, молодой человек, доверьтесь, я уже продумал линию защиты, и мы вытащим Вас из этой ямы, не сомневайтесь. Главное – слушайтесь моих советов, и ни одного, ни одного слова без согласования со мной.

– Что я должен делать?

– Первое, что Вы должны сделать, дорогой мой, так это написать чистосердечное признание.

– Как?! – я потерял дар речи. Целую минуту я молчал, не понимая, что происходит, что хочет от меня этот одетый с иголочки престарелый щёголь. – Признаться в том, чего я не совершал? Это Вы называете линией защиты!

– Поверьте, улик против Вас достаточно: и показания свидетелей, и орудие убийства, и мотив – с такими фактами суд обойдётся и без Вашего признания. А чистосердечное признание, сотрудничество со следствием – всё это Вам зачтётся. Моя же задача – доказать, что Вы убили Андрея не преднамеренно, выстрел произошёл случайно, просто нелепая трагическая случайность, не более того. И если мы это докажем, а Вы не сомневайтесь – докажем! – то максимум, что Вам грозит – это условный срок. Понимаете меня, условный! Вы направили пистолет на Андрея не с целью убийства, просто хотели его немного испугать. Что-то отвлекло Вас, рука дрогнула, произошёл выстрел. Вспомните, что могло Вас отвлечь?

– Хлопок двери. Да, я слышал, как открылась дверь в соседней комнате.

– Там кто-то был? Вы видели кого-то за дверью?

– Я никого не видел, всё произошло мгновенно – хлопок двери, выстрел, и удар по голове.

– Да-да, именно так, именно так всё и было. Вы обернулись на звук открывающейся двери, рука дрогнула и произошёл выстрел. А по голове Вас ударил Бобров, это была необходимая мера самообороны, и она не превышена. Ведь у Вас в руке был пистолет! Вы застрелили Андрея, следующим мог быть Бобров. Они вдвоём похитили Вас, так ведь?

– Так, но я не убивал Андрея!

– Опять Вы за своё!

– То, что сделали с Вами эти люди – ужасно! Просто ужасно!

– Но не убивать же из-за этого? Вы-то остались живы!

– Да говорю Вам, это не я убивал Андрея! Вы сказали, что условный срок – это максимум, что мне грозит, а в лучшем случае?

– В лучшем случае Вас освободят ещё до суда.

– Каким образом? Если у следствия будет моё чистосердечное признание?

– Успокойтесь, Сергей Иванович, успокойтесь, – он впервые за время нашей беседы назвал меня по имени отчеству. – Более двух суток пробыли Вы в открытом море, один посреди ужасных волн и ветра! Наверняка у Вас были галлюцинации. Ведь были? Признайтесь, были?

– Да, были галлюцинации, мне чудились корабли на горизонте, а однажды мне показалось, что я слышал звук авиационного мотора.

– Вот видите! Те обстоятельства, те ужасы, которые Вам пришлось пережить, помутили Ваш рассудок, Ваша психика не выдержала такой нагрузки, Вы находились в том состоянии, когда просто не могли отвечать за свои действия! Ещё этот удар по голове! Вы наверняка не помните, как нажали на курок.

– Но я не нажимал на курок, у меня вообще не было оружия! Никогда не было. Это не мой пистолет.

– Но отпечатки пальцев на нём Ваши. И от этого факта никуда не деться. Допустим, пистолет лежал на журнальном столике, Вы схватили его, хотели испугать Андрея, но произошёл случайный выстрел. Убийство по неосторожности. Досадная, трагическая случайность. Но, поскольку отвечать за свои действия Вы не могли, стало быть, и вины на Вас нет. Вас обследуют врачи и признают невменяемым. Естественно, врачам придётся заплатить, но, думаю, отец Алисы найдёт такую возможность, ведь смог же он оплатить мои адвокатские услуги, а они, поверьте, стоят очень недёшево! Но работа моя стоит того, если мы докажем, что Вы не можете отвечать за свои действия, то и суда никакого не будет.

– Небогатый же выбор Вы мне предлагаете, или тюрьма, или сумасшедший дом.

– Ну, что Вы, какая тюрьма? Речь идёт об условном сроке! А сумасшедший дом, с чего Вы взяли? Просто лёгкое амбулаторное лечение. Вы готовы дать признательные показания?

– Дайте мне лист бумаги. Лист бумаги и ручку.

– Ну, вот и хорошо, – ответил Марк Соломонович, – идёмте к следователю.

Мы вошли в кабинет.

– Виктор Борисович, – нетерпеливо произнёс Гордон, – мой подзащитный готов дать признательные показания!

Следователь посмотрел на меня недоумевающим взглядом, он смотрел так более минуты, смотрел и молчал, потом так же молча положил передо мной лист бумаги и ручку.

– Пишите.

– Да-да, пишите, пишите, – торопливо выпалил адвокат, – пишите всё, что я Вам продиктую.

Я начал писать, я не слушал, что говорил мне Гордон, я писал, писал спокойно, уверенно, а когда я закончил, Марк Соломонович, облегчённо вздохнув, сказал:

– Вот и всё, молодцом! Теперь поставьте дату и подпись.

Я поставил дату, подпись и протянул следователю лист. Виктор Борисович читал, и по мере чтения выражение лица его менялось.

– Вы уверены в этом? Не передумаете?

– Нет! – твёрдо сказал я.

– Ну, что ж, Марк Соломонович, Сергей Иванович отказывается от Ваших услуг.

– Что?! Как?! – воскликнул Гордон, выхватывая исписанный мной листок из рук следователя.

– Да, Сергей Иванович написал заявление об отказе от Ваших услуг, – подтвердил Виктор Борисович.

Адвокат читал моё заявление, его рука, державшая лист, слегка дрожала.

– Но почему?! – повышая голос почти до крика, спросил он.

– Меня не устраивает выстроенная Вами линия защиты.

– Да Вы с ума сошли, молодой человек! Вы хоть понимаете, что наделали? Да этим заявлением Вы приговор себе подписали! Конечно, Вам дадут адвоката, другого, бесплатно, но никто, кроме меня Вам реально помочь не сможет! Да, услуги мои стоят дорого! Но не Вы же за всё это платите! Заберите своё заявление!

– Я понимаю, что делаю, и заявления своего не заберу. Прощайте, Марк Соломонович, я не нуждаюсь в Ваших услугах.

Гордон повернулся, немного помялся в дверях и вышел, следователь вздохнул с облегчением.

– Правильно сделали, что отказались. Когда Вы поняли, что адвокат просто топит Вас?

– Сразу, сразу, как только он предложил мне написать чистосердечное признание. Он не стал вникать ни в какие детали, а ведь не всё так однозначно, как кажется, Вы не находите?

– Вот именно! В этом деле много неясного. Но, боюсь, другой адвокат, тот, которого Вам предоставят, ничего иного не предложит.

– Но, что же это за лучший адвокат, который даже не пытается ни в чём разобраться?

– Господин Гордон считается лучшим в городе, да, он, действительно, не проиграл ни одного дела, здесь он не врёт. Но он обслуживает криминальный мир, а Вы из другого мира. Не сомневаюсь, что Туманский успел перекупить Гордона. Непредумышленное убийство, которое пытался доказать Марк Соломонович, на условный срок, что он Вам обещал, никак не тянет, да и доказать это при такой линии защиты практически невозможно. По версии адвоката, пистолет Вы взяли с журнального столика, где он лежал. Пистолет Макарова зарегистрирован на Арсения Боброва, у него есть разрешение на ношение оружия, ведь он служит начальником охраны у Туманского. Но, если пистолет лежал на столе, то вряд ли он был в боевом положении. И для того, чтобы произвести выстрел, Вам нужно было снять его с предохранителя и передёрнуть затвор, дослать патрон в патронник. А эти действия судья никак не сможет квалифицировать, как непредумышленные, значит – Вы взяли пистолет со стола, имея намерение убить Андрея, а не напугать. Так что, будем ждать нового адвоката, или…

– Или. Я, конечно, не юрист и не разбираюсь в тонкостях юриспруденции, но я математик, и удар по голове не лишил меня способности логически мыслить. Не скрою, сразу, как только мне предъявили обвинение, у меня был шок, я не мог собраться с мыслями, потому и отказался отвечать на вопросы без адвоката, но теперь я всё продумал и готов, как у Вас принято говорить, сотрудничать со следствием.

– Ну, вот и хорошо, давайте сотрудничать. Слушаю ваши соображения.

– Скажите, Виктор Борисович, если человек стреляет из пистолета, он твёрдо и прочно сжимает его рукой, ведь отдача у ПМ неслабая, так?

– Конечно, именно так.

– Следовательно, отпечатки пальцев будут носить определённый характер, подтверждающий то, что пистолет плотно сидит в руке?

– Согласен, продолжайте.

– А если пистолет вложен в расслабленную руку того, кто лежит без сознания, отпечатки пальцев будут носить иной характер?

– Конечно, мы отработаем эту версию с криминалистом. Но этого мало, Сергей Иванович, слишком мало. Против Вас два свидетеля и орудие убийства, судья не станет обращать внимания на характер отпечатков, для него важно, что они есть. Да и на объективность суда Вам рассчитывать не стоит, думаете, если Туманский смог перекупить Гордона, он не сможет подкупить судью? Вам нужен свидетель, хотя бы один свидетель. Вы не заметили, в комнате кроме Вас троих никого не было? Может быть кто-нибудь из прислуги?

– Нет, не было никого.

– Это плохо. Вы говорили, что слышали, как открылась дверь? Значит, в соседней комнате кто-то был? Вы не успели рассмотреть.

– Несомненно, в комнате кто-то был, не сама же дверь открылась, но рассмотреть я никого не успел, всё произошло мгновенно. Хлопок двери. Выстрел. Удар по голове.

– Кстати, чем меня ударили?

– В заключении криминалиста сказано: «Удар был нанесён тупым твёрдым предметом».

– Это могла быть рукоятка пистолета? Меня ударил Бобров, якобы в целях самообороны, но ведь не я, а он держал в руках пистолет!

– Конечно. Похоже, что именно рукояткой пистолета Вас и ударили.

– Тогда, как я понимаю, на рукоятке должны остаться следы? Ну там, частички кожи, капельки крови, понимаю – пистолет протёрли, и всё-таки?

– Даже если пистолет и протёрли после удара, то следы мы всё равно найдём, устранить их полностью за столь короткое время невозможно.

– Ещё, Виктор Борисович. По версии Гордона, во время выстрела пистолет был у меня в руке, как он мог оказаться у Боброва? В течение секунды, которая отделяла выстрел от удара по голове?

– После выстрела Вы могли выронить пистолет, в конце концов, Бобров мог просто выхватить его из Вашей руки.

– Но тогда на пистолете, кроме моих отпечатков, должны быть отпечатки пальцев Боброва?

– Кроме Ваших, никаких других отпечатков на пистолете нет.

– Вот! Значит, перед тем, как вложить пистолет в мою руку, его успели протереть! Значит, стрелял не я!

– Всё это так, Сергей Иванович, всё так, только, всё равно, этого мало, слишком мало, чтобы доказать Вашу невиновность. Свидетели нужны. А все свидетели против Вас.

– Я не понимаю, Виктор Борисович! Ведь Туманский всё видел и точно знает, кто убил Андрея. Знает, что это Бобров. Так почему же он выгораживает его и подставляет меня? Ведь убит не кто-нибудь, а его сын! Родной сын! Как же так?

– Всё просто, Сергей Иванович, очень просто. Если сядет Бобров, то он потянет за собой и Туманского, их связывает многое такое, чего Бобров на себя никогда не возьмёт, и будет топить Вадима Николаевича по всем эпизодам, а за Вадимом есть такое, чего и в криминальном мире не прощают, а там законы пожёстче наших. И если Туманский окажется на зоне, то живым ему оттуда уже не выйти. Так что дело вовсе не в отцовских чувствах, Вадим не только свободу свою спасает, на кону его жизнь. Потому не станет он в Вашу пользу свидетельствовать, – следователь помолчал, тяжело вздохнул и повторил, – свидетель нужен, очень нужен.

– Есть свидетель! – дверь кабинета распахнулась, и в него влетела Алиса. – Я, я свидетель! Это я была в соседней комнате, я всё видела! Всё! В Андрея стрелял Бобров!

– Рассказывайте, Алиса, рассказывайте! Всё, что видели, всё, что знаете, – сказал Виктор Борисович.

– В тот день я пришла к Вадиму Николаевичу, чтобы окончательно выяснить наши взаимоотношения. Я хотела сказать, что никогда не выйду за Андрея. Тогда я ещё и не знала о Вашем похищении. Он сказал, что ждёт кого-то, у него должен с минуты на минуту состояться важный разговор, он попросил подождать в соседней комнате. Я не знала, что они ждали Вас. Говорили тихо, я не могла разобрать слов, но последние слова Вадима Николаевича я хорошо расслышала, он сказал это громко, он кричал на Боброва.

– И что же он кричал?

– Он крикнул: «Спрячь волыну, Бобёр! Ты что, совсем идиот? Не сейчас и не здесь!». Я поняла, что должно произойти что-то ужасное, я открыла дверь и всё увидела. Нет, дайте лист бумаги, я лучше нарисую, кто где находился в момент выстрела.

Следователь дал Алисе лист бумаги и шариковую ручку, и она быстрыми, точными движениями набросала план комнаты.

– Вот. Здесь стоял диван, на диване сидел Вадим Николаевич, здесь – кресло, в нём Сергей Иванович, здесь – второе кресло, в нём сидел Бобров, в руке у него был пистолет, он целился в Сергея Ивановича. Между креслами и диваном – журнальный столик, на столе лежал листик, исписанный рукой Вадима Николаевича. Какие-то цифры. Напротив Боброва, у окна, стоял Андрей, он курил, видимо, нервничал, в пепельнице было много окурков. Когда я открыла дверь, Бобров обернулся и увидел меня, он никак не ожидал, не думал, что я здесь, в соседней комнате. Когда он повернулся, рука с пистолетом ушла в сторону, и оказалось, что пистолет теперь направлен в сторону Андрея. Бобров узнал меня. От неожиданности он вздрогнул и нажал на курок. Пуля попала прямо в лоб Андрею. Потом все вскочили, Бобров задел журнальный столик, и тот опрокинулся, Сергей Иванович тоже вскочил и повернулся, и Бобров ударил его рукояткой пистолета по голове. Сергей Иванович упал. Я страшно испугалась и выбежала из дому.

– Вы наблюдали картину происшествия какие-то доли секунды, ведь так? – спросил Виктор Борисович.

– Да, всё произошло мгновенно.

– Как же Вы успели всё так хорошо рассмотреть? Рассмотреть и запомнить? Да ещё и в таком возбуждённом состоянии?

– Но у меня глаз художника, мне достаточно одного беглого взгляда, чтобы запомнить все мельчайшие детали обстановки. Это помимо моей воли, чисто автоматически, профессионально.

– Вы художник? Никогда бы не подумал, – сказал Виктор Борисович.

– Да, – ответил я, – я видел картину Алисы. Это шедевр!

– Так почему же Вы сразу не рассказали всё?

– Я рассказала, рассказала отцу, он нанял адвоката, и я потом повторила господину Гордону всё, что только что рассказала Вам.

– И что господин Гордон?

– Он сказал, чтобы я об этом никому ничего не говорила, он убеждал меня, что мои показания только навредят Вам, – Алиса смотрела на меня широко раскрытыми глазами, – Марк Соломонович говорил, что он уже продумал линию защиты, обещал, что полностью снимет с Вас обвинения.

– А в чём заключается его линия защиты, он Вам не говорил? – спросил следователь.

– Нет, но он обещал, я поверила ему, ведь он лучший!

– Да, лучший, но не для всех, – сказал Виктор Борисович. – А когда Вы узнали, что он просто топит своего подзащитного? Когда догадались?

– Уже после того, как Вы отказались от его услуг. Марк Соломонович пришёл к моему отцу, чтобы вернуть деньги. Он был очень, очень расстроен, сказал, что этим отказом Вы сами подписали себе приговор. Тогда он и рассказал о своих планах. Я поняла – он вообще не собирался Вас защищать! Ведь я всё, всё ему рассказала, а он сказал, что мои показания не будут иметь в суде никакой силы. Я сразу же прибежала сюда, к Вам. Вот. А что, мои показания, действительно, не будут иметь силы?

– Ну, почему? Почему Вы так решили? Потому, что господин Гордон так сказал? – усмехнулся следователь.

– Ну, ну, я, в некотором смысле, заинтересованное лицо, – растерянно прошептала Алиса.

– Заинтересованное лицо? – удивился Виктор Борисович. – Но Вы ведь не родственница Сергею Ивановичу. Почему? Почему Вы так решили?

– Да потому, – Алиса посмотрела мне прямо в глаза и выпалила на одном дыхании. – Потому… потому… Потому, что я люблю Вас!

– Боже! Алиса! Милая девочка, если бы не эти трагические события, Вы бы никогда не сказали мне этих слов! Да и я бы никогда не посмел признаться Вам в своих чувствах.

– Но, почему?

– Да потому, милая моя Алиса, дорогая моя Фрези Грант, что судьбы у нас разные, ведь мы же с Вами из разных миров.

– Нет-нет, Вы ошибаетесь, ошибаетесь, дорогой мой Гарвей, мы из одного мира, мы оба с Вами из волшебной сказки, из мира, созданного Александром Грином!