СЕРГЕЙ МАКЕЕВ
Москва

СТАЛКЕР*

               Шёл грека через реку…

…идти по низине, по чёрной воде,
где ивы скелет не найти в лебеде…
ни порванной нитки теченья…
где жжёной сосёнки торчит булава,
где чувства не могут попасться в слова,
и всё не имеет значенья…

где сроки условны, где родины нет,
где был или будет свинцовый рассвет
над стиснутым кряжами полем,
где ворон привязан с далёких годин,
как «змей» за верёвку… внизу – господин –
с цигаркой зажёванной Голем.

идти и считать, не сбиваясь, до ста,
пока не проглотит того пустота,
ногою почувствовать мякоть
высот поналепленных грубо из глин,
понять наконец: ты остался один.
и плакать, и плакать, и плакать…

не ждать ни пощады, ни вящих чудес,
и волком косить в наползающий лес
с водой дождевой, – а не талой,
где ветер поймает её на язык
(ах, он – невидимка – как он многолик!)
шершавый, рябиновый, алый.

проделать весь путь, как бы ни был далёк…
присесть у стены и раздуть камелёк,
шепнуть однозначное «грека» –
и пальцами выдавить капли «Лыхны»…
листать принесённые ангелом сны,
в себе сохранив человека.
_____
* Использованные в стихотворении образы – из произведений Игоря Царёва.

____

СЕРГЕЙ СМИРНОВ
Кингисепп, Россия

ЧЕСТНОЕ СЛОВО

Мы держались на честном слове
(а на чём нам ещё держаться?):
мы когда-то его давали – и остались ему верны.
Посмотри, как тревожно тени тёмной сетью на мир ложатся,
посмотри, как плывут туманы с той, неведомой стороны.
Безответные тонут звёзды в этой ночи чернее ваксы.
Мы остались, согласно слову, на границе, на рубеже,
на часах, на посту, в дозоре, на проклятой собачьей вахте,
мы когда-то давали слово и его не вернём уже.

Ну, а там, за границей света, копошились такие звери,
на две трети – созданья мрака, и созданья мечты – на треть.
Мы в такие шагали дали, мы в такие входили двери,
что ни в сказке сказать словами, а увидеть – и умереть.
Мы такие дымы вдыхали, что нет слаще и нет приятней,
на отеческом пепелище, в изголовье родных гробов.
Мы когда-то давали слово и его не вернём обратно:
встать за веру, хранить надежду
и в сердцах сберегать любовь.

____

НИКИТА БРАГИН
Москва

АПОКРИФ

Проходил селом богатым Спас, а с ним апостолы, –
был в тот день великий праздник, колокольный звон.
Все село тогда молилось, пели алконостами
литургийные стихиры, праздничный канон.

А когда накинул вечер покрывало мглистое,
все сельчане собирались у огней лампад,
и внимали благодати, и молились истово,
и горел закатным златом тихий листопад.

Но не слушал Спас молитвы, не стоял во храме Он,
а сидел в избушке старой на краю села,
где над маленьким ребёнком голубицей раненой
пела песенку сестрёнка, пела и звала…

И апостолы внимали, словно откровению,
и сложили в красный угол хлебы и гроши
догорающему слову, тающему пению,
незаученной молитве, голосу души.

____

ВЛАДИМИР КЕТОВ
Гамбург

ПОЭТ

Повернётся нехотя ржавый ключ,
Колыхнётся походя скарба хлам,
И сквозь штору душную пыльный луч
Перережет комнату пополам.

Где в разводах масляный потолок
И на кухне капает дряхлый кран,
И зачем-то девушку приволок,
Усадил, пунцовую, на диван.

Разве ей почувствовать, как в ночи
Пальцы подбираются к кадыку
В пике полнолуния, – хоть кричи…
Разве ж это мыслимо – чтоб в строку?!.

Но хирург таинственный в две руки
Вдруг раздернет рубище пополам,
Чтобы с кровью вытащить из строки
Душу, неподвластную докторам.

На свободу выпустив этот крик,
Голос окончательно потеряв,
Он сутуло сгорбится, как старик,
Безразличный к формуле «Прав – не прав».

И всего-то выжато десять строк,
А как будто прожито десять лет,
И нелепо пялиться в потолок –
Никакой реакции сверху нет…

Он куда-то выскочит по делам,
Чтобы как-то выправить скудный быт,
Позабывши начисто про диван
И про ту, которая там сидит,

Краску потерявшая на щеках,
Трепетно прижавшая локоток,
Ничего не знавшая о стихах,
Да и в полнолуниях не знаток.

Целый мир открывшая в пять минут,
Выйдет неуверенно за порог,
Чтоб пойти, куда её поведут
Эти непонятные десять строк.

А над пыльным городом из-за туч,
Неподвластен времени и упрям,
Снова выйдет солнечный узкий луч
И разрежет комнату пополам.

____

ВИКТОРИЯ КОЛЬЦЕВАЯ
Ровно, Украина

УТИНАЯ ОХОТА

А кто бы здесь назвал меня по имени –
ни старожила и ни пришлеца.
Две уточки с подрезанными крыльями,
два вскинувших лорнетки озерца.
И душу отразят, и не поморщатся,
и сумрачный не выкажут зрачок.
В реликтовом настенном одиночестве
и звуки, и зрачки – наперечёт.

Так жертвуешь всем этим, будто козырем,
и будто вовсе не игрок уже.
Крошит или раскрашивает озеро
на стёклышки для ложных витражей,
на водоросли, пёрышки и камешки
чужая, не фартовая рука.
Оглянешься на стены и поранишься
о донышко утиного зрачка,
об острое, солёное, гранёное.
О хлебницу и чашку на столе.

Твердеешь и сливаешься с пилонами,
сыреющими заживо в земле.
Но кто бы здесь блаженствовал и нежился,
колено от какого праотца…
Родись ты хоть татарином, хоть нежинцем,
хоть уточкой родись у озерца.

____

ВЕРА КУЗЬМИНА
Каменск-Уральский, Россия

СОВКИ

Давай-ка, мой хороший, по одной –
за нас, дурных, а больше бы не надо…
Моя страна натянута струной
от Сахалина до Калининграда.
Сейчас в неё распахнуто окно,
там огоньки, далёкий лай собачий.
Не виноваты водка и вино,
что мы живём вот так, а не иначе –
Вот так – не отрываясь от страны,
гитарно-балалаечного гула…
Играй «Хотят ли русские войны»
и «Журавлей» Гамзатова Расула,
Играй, страна!
Добавь смешной тоски:
Артек, Гагарин, Жуков, батя юный…
Да, мы совки.
…а дети на совки
В песочнице натягивают струны.
Давай ещё – и по последней, ша!
За Родину, натянутую туго.
За каждого смешного малыша.
За то, что удержали мы друг друга.
Да, перебрали. Улицы страны
дрожат струной, неровные такие…
Споем «Хотят ли русские войны»,
чтоб слышали Берлин, Париж и Киев?

Живёт страна, пока живут совки:
смешные дети, мужики и бабы.
А Господу – подтягивать колки,
стараясь, чтоб не туго и не слабо…

____

КЛАВДИЯ СМИРЯГИНА
Санкт-Петербург

СЛОВО

Слова произрастали просто так,
высокие и стройные, как свечи.
Порой он их безжалостно калечил,
колол, рубил, топил словами печи
и грелся сам, и грел своих собак.

Слова дождями падали с небес,
несли прохладу, жажду утоляли.
Он в них купался, думая едва ли,
куда они текли, куда впадали,
какой ещё питали дом и лес.

Слова стучались странниками в дверь,
отведав снеди, в путь пускались снова,
он их не помнил, мало ли такого,
не стоящего вздоха или слова,
случается порой среди потерь.

И день пришёл, ударив наповал,
из пустоты, блестя алмазной гранью,
возникло слово, и цветки герани
осыпались навстречу увяданью.
Он принял дар
и крест на плечи взял.

ИЗ ТАЛОГО МАРТА…

Из талого марта сквозь май круторогий,
сквозь марево летнего дня
я вижу, как осень бредёт по дороге,
бубенчиком шейным звеня,
как греют неровные рыжие пятна
её налитые бока,
как шепчутся дуб и рябина невнятно
о том, что зима далека,
что бродит по жилам, гудит понемножку
с весны нерастраченный сок,
покуда дедок на потёртой гармошке
играет осенний вальсок.
Дубовые листья и листья рябины
кружатся на раз-два-три-раз…

Из талого марта мне чудятся спины
осенних обнявшихся нас.

СКВОЗЬ ТРАВНЫЕ ВЕТРЫ…

Сквозь травные ветры, сквозь пеплы метелей
желания наши на тройках летели.
От станции юность до станции зрелость
так нежно мечталось, так много хотелось.
И всё, что сбывалось, и что не сбывалось,
в пыли полустанков на память осталось.

А память ночами относит к причалу,
где мама, ещё молодая, молчала.
Молчала, и только сутулились плечи
в ответ на мои бесшабашные речи,
и только лицо на глазах постарело…

Желания в памяти стали пробелом,
желания, видно, устали сбываться.
На станции зрелость в пыли декораций
хочу одного – на подмостках причала
чтоб я, а не мама тогда промолчала.

____

ОЛЬГА ФЛЯРКОВСКАЯ
Москва

ОТ ВЕКА…

                    Игорю Царёву

«От века поэтовы корки черствы»*,
Зато не бывают поэты мертвы,
Когда бы и пили мертвецки…
И то, что для Дании просто «слова…»,
В России – поэтова с плеч голова
И кровь на страницах и «рецках»…
Поэт – это выход в гудящий портал,
Быть может, там ангел Господень летал,
А может, насвистывал демон…
Слова для поэта – что к небу ключи,
А может быть, небо стихами звучит
В мерцательном пульсе фонемы.
И всё, что на сердце наносит рубцы,
Что жизнь нанизала на наши венцы,
Вернётся энергией рифмы…
И пусть изречённая мысль не нова,
И тяжко подчас достаются слова,
В приливе толкая на рифы…
Сияет гвоздинными язвами твердь,
А шагом к бессмертью становится смерть,
И слава легонько стучится…
Как нитью, потомков прошила строка,
Сердца человеков связав на века
И высветив судьбы и лица…
____
* Из стихотворения Марины Цветаевой «Чердачный дворец мой, дворцовый чердак!..»

ХРАМ СКВОЗЬ МЕТЕЛЬ

Полно плакать и жалиться:
Боль свалила в постель…
Посмотри, приближается
Белый храм сквозь метель!

Сыплют жемчугом молотым
Облаков жернова.
Тусклым светятся золотом
Сквозь метель Покрова.

Слева поле безбрежное,
Справа лес над рекой.
Здесь краюшкою свежею
Пахнет русский покой.

Боль в церковном Предании –
Воли Божией перст.
Ты несёшь не страдания,
А спасения крест.

Где подымутся пажити,
Снег наполнил купель…
Свет нечаянной радости
Сквозь густую метель…

РОДИНА МОЯ В ЧАСЫ ПЕЧАЛИ…

Родина моя, в часы печали
Я гляжу, как плавно над рекой
Голубыми вётлами качает
Среднерусский девственный покой!

Спит река, объятая прохладой,
Видят рыбы сны на глубине.
В тяжкий час душевного разлада
Тишиной лечиться надо мне.

Над речным туманом, над осокой
Чуть дрожит рубцовская звезда,
Так поэта вечер одинокий
В слове отразился навсегда.

Отчего-то странно тянут душу
Огоньки знакомых деревень,
Здесь поют на майские «Катюшу»
И с гармонью бродят целый день.

А когда засвищут в ночь Победы
Пойменные асы соловьи,
На побывку с неба до обедни
Отпускают воинов к своим.

Мужики хлебнут из мятой кружки –
Поминать убитых – не впервой!
И всплакнут, как водится, старушки,
Затянув «Платочек голубой».

Вот и мне, стоящей у осоки
На мостках в желанной тишине
На душе уже не одиноко,
Только страшно думать о войне…

____

ЕВГЕНИЙ ОВСЯННИКОВ
Нижний Новгород

ЛОЗОХОДЦЫ

Так видят руду сквозь прозрачное чрево земное.
Так смотрят на солнце, а слышат гуденье огня.
Змеящийся воздух изъеден коррозией зноя,
И ос вувузелы в осоке высоко звенят.

Так рыбу выводят – уже на крючке – ощущая
Её полупойманность нервной, натужной лесой.
Так мчатся по встречке на чашку небесного чая.
Так в лес уходя от погони, петляет косой.

Так мерит былая больным, обезлюбившим взглядом.
Так дети, играя, случайно находят ключи
От дверцы за гранью…Заходят… Далёкое – рядом.
Так память о прошлом порой потрясённо молчит.

Так снится под утро столетним в тумане деревня,
Легка и бесклёкотна снов журавлиная вязь.
Вот так и живём и плетём – и неровно, и верно,
То матерной сказкой, то словом высоким давясь…

ФОКУС

А снег в предчувствии воды
Плывёт легко и бестелесно
Сквозь арки, стройки и сады,
Ему ни солоно, ни пресно,

Он в кадре тёмного окна
Проявлен фонарём, разглажен
И взгляда закреплён фиксажем,
И блёсток пыль подметена.

А на площадке во дворе
Снег поглощает лепет детский,
Его съедает пёс соседский
Со взглядом старого скопца
И, во щенячество впадая,
Он голубей сгоняет стаю
С перил ближайшего крыльца.

И, воплощённый в сизарях,
Испуг промелькивает в ленте –
В проёме чёрном октября,
В затвором пойманном моменте.

***

Шиты белыми нитками стёжки-дорожки зимы,
И не бог весть какой нужен здесь следопыт-аналитик:
Не науки, напрасно умеющей множество гитик,
А наитий – случайных открытий волшебной сумы.

И за шагом неслышным тогда есть читаемый след
На понятном наречье зверья или мира пернатых,
«Полюби – и поймёшь», и уже в небесах тридевятых
На любые вопросы готов моментальный ответ.

Окрапивило ветром, приправленным снежной крупой.
Где подранок прошёл, там цепочка следов – опечаток
На краю окоёма дрожит в белизне непочатой
Тонкой бисерной нитью, ничейной визирной тропой.

Закуржавел подлесок. Морозом армирован дром.
Бездыханна марена. Измором – и гладом, и хладом –
Крепость-осень взята. Не грусти над её листопадом,
Зимний полдень уже колокольным звенит серебром…