ТАТЬЯНА ОРБАТОВА

ИХ ЛЕЧИЛИ МИРОМ

ПЛЕМЯ

Ветер вывел племя звуков – даль морскую посмотреть,
чтобы хор во тьме агукал, возвышая мир на треть.
Хор ловил на голос рыбу – в чистоте словесных вод,
чтобы дух из рыбы прибыл в галактический живот.
От услышанного в море закипела даже соль,
шапка вспыхнула на воре, в каждом городе на воре
шапка вспыхнула и вдоль горизонта и столетья
поперёк всея Земли рыбий хвост вселенской плетью
бил по шапкам, и несли куры яйца золотые
в сёлах, проданных под снос. Шли по городу святые,
в каждом городе святые шли и сеяли вразброс
в капилляры шумных улиц, в кровотоки площадей,
в каждый дом, в церковный улей – явный повод для идей.
Но молили люди: боже, шапкам всем не дай сгореть…
Их молитвы сонной дрожью обрекали мир на смерть.

СТИХИЯ

Над морем туча тёмная паслась,
из вымени её текли потоки
прозрачной влаги.
Возле Дюка – флаги
с утра сырели, ожидая власть
Ярила, окрыляющего дух
зерна, набухшего с весны –
землёй и кровью.
Темнела туча, тяжестью коровьей
давила волны, укоряя вслух
густую пену, что стремилась вверх
фантомной болью спящей Афродиты,
и вечный берег – тихий, плодовитый –
за каждый колос, что во сне померк.

Был хмурый день,
а в мыслях – масло, холст,
закат, усыновлённый Айвазовским,
и мир свечей – медовым, тёплым воском,
и саженцев неугасимый рост.
Но было мало в фабуле любой
безмолвия,
и звук спешил с ответом –
весомый посох дьявольского ветра
на сушу ярок* гнал из пены –
на убой.
____
*ярки – молодые овцы

ЕСЛИ ВЫБЕРУ

Если выберу слово я, то – «ничья»,
в белом платье, с букетом лесных ромашек,
возле моря иль солнечного ручья,
вдалеке от истовых шлюх и монашек.
Если выберу ягоду – без затей –
голубики медовую нежность или
горечь клюквы, хранящую от страстей,
за которые мы себя не простили.
Если выберу плату я – как всегда –
рассчитаюсь улыбкой или слезами.
Дни стихий, уходящие в никуда,
возвращаются мечеными тузами
и сгорают в поэзии свежих чувств,
чтобы феникс опять воскресал из пепла,
чтоб в империях новых любой прокруст
под свой рост обустраивал рай и пекло.

КАТИТСЯ СВЕТ КОЛЕСОМ

Поле смиряется в точку, июнь – в объектив.
море – волнистая линия на горизонте.
Катится свет колесом, поднебесный мотив
солнечным зайчиком бьётся в оранжевый зонтик.
Бьётся и ветром гонимая дура-пчела
в яркую ткань синтетических цвето-иллюзий,
дом потеряв не сегодня, быть может, вчера, –
сбитая запахом смерти в полуденном блюзе.
Катится, катится, катится свет колесом,
капает время в глаза неизбежную правду –
в каждом вместилище духа набор хромосом
по-пионерски готовый к войне и параду,
в каждом народном гулянии – общий котёл,
дети хлебают по-взрослому жидкую кашу.
В точку смиряется поле, щитовник расцвёл,
в небыли, кажется, будет всё чуточку краше –
сядет на Божьи колени земная пчела,
радостно мёдом запачкает Божии руки…
Где-то, смиряясь по-взрослому, возле котла
горькую кашу глотают пчелиные внуки.

НЕИЗМЕННОСТЬ

Их сажали вблизи границы в большие гнёзда.
Их боялись, им вили сны, их лечили миром.
Иногда отправляли вдаль на прогулку – к звёздам,
ограждая их путь от лешего и сатира.
Возвращались они, как прежде искали небо,
предстоящий утренний свет их совсем не трогал.
Забывались они, укрывшись овечьим пледом,
созывали в обед на вече ЕдиноБога,
преломляли в Нём хлеб души, говорили: жертва,
без сомнений съедали плоть молодых героев,
а затем неизменно жгли, открывая жерла,
заполняя пустоты дня пламенистым роем
несгораемых слов, рождённых от вечной битвы.
Было много в них лиц, подсвеченной алой краски,
и была в них одна лишь точка в конце молитвы,
но они продолжались вновь – военные сказки…

СПАСЁННЫЙ МИР

Играющий событиями впрок –
спасённый Мир с глазами на восток –
смиряет зло в Пасхальную Неделю,
и пьёт любовь, и смотрится в себя,
и обнимает, солнечно любя,
любого, кто на смерть судьбу не делит,
кто в пламени сердечного желтка
спасённым Миром был до Неба ткан,
кто время жатвы в мертвенную плоть
вобрал, и стал Земле и всем – ломоть
исконной силы…
                      Мир весенний зелен –
от первого замеса и доселе.

ИЗ СНА

Из сна стареющей минуты
сочится сукровица мира,
но флёр величия ампира
смягчает прошлого маршруты,
остатки всех цивилизаций,
ролей провальных, самомнений.
Театр жив, покуда Гений
купается в тени оваций.
Покуда путь ведёт по кругу –
из проходных дворов в больные
стихи – стихии проходные,
навстречу новому недугу –
до вкуса смешанных наречий,
где сок кунжута с черносливом
в молоки свежие, для силы,
добавят – с кровью человечьей.

ЭНДОТЕРМИЯ

Свёрнут в бесценный свиток
голос, на гром похожий,
спрятан в глубинах сердца,
но… ощутимый кожей.
Пульс наполняет ритмом –
сводит от эха скулы.
Тайну хранит искусно
полоз ночи безлунной –
душу мою взрыхляет
до подземельных сводов.
Там в темноте безликой
жив ожиданьем всходов
сеятель или пахарь.
Среди корпускул смертных
тихо его дыханье,
будто бы беспредметно.
Но под покровом тела,
вбитый в сердечный клапан,
в выси Икаром рвётся
духа бессмертный атом,
силою тяготенья
вмиг разрывая разум
между полетом в небо
и временным соблазном.

КОГДА БЫ…

Когда бы выйти вон из суеты
живым, без вида на могильный камень,
не лопнув от вселенской полноты –
до жирных клякс в смирительной пижаме.

Когда бы улиц шумную ботву
прогрызть от самых тихих подворотен,
где брата – брат не губит за жратву,
где брату – брат всегда не чужероден.

Когда бы сжать газетную треску
до позвонков отечественных смыслов,
и ясной мыслью в денежном мозгу
сжигать и плавить всё, что в нём закисло.

Тогда бы самый вещий футурист
был посрамлён нелепостью момента…

Но зноен август, путь в мечты горист,
и новый вождь смеётся с постамента.

В ПЛЕНУ МЕТАФОРИЧЕСКОГО ТЕСТА

В янтарных чётках августовских дней
Искомые слова играют в прятки,
И лёгок освящённый сон камней
В узорах нестареющей брусчатки.

К полудню вязок солнечный поток –
В плену метафорического теста,
Воздушно истекающий желток
Находит символическое место

В нагретых гнёздах будущих пустынь,
В ладонях лета масляно-топлённых…
Блаженно ожиданье благостынь
Под небом непорочно оголённым.

Дремотна суть горячих мостовых
И кажется – нет города в пейзаже,
Есть долгий жар беспамятства живых
В природной блажи…