АННА МАТАСОВА

ЯБЛОКО

ЛЁШЕ КОРОЛЁВУ

Окаменели лужи во дворе,
На звёзды загляделся даже Ленин –
Полцарствия в молоках и в икре,
А ты уткнулся Ладоге в колени.

Какие бесконечные мостки!
В одной рубашке поджимаешь ноги…
И шамкает волна – возьми носки,
Укройся в человеческой берлоге.

Горбатятся медвежьи острова
Подсвеченные первыми снегами,
И стайкой любопытная плотва
Чирикает по горлу плавниками.

Кончается небесное кино,
А ты – дурак, ты повторяешь: «Боже…»
И смерти нет – и страшно всё равно,
Когда любовь с ободранною кожей.

Потом бежишь, срываясь, босиком,
В змеиный сад, который весь – засада…
Там яблоко на ветке. С червячком.
Сорви его.
Не бойся.
Так и надо.

ПЕРЕВОДЧИК

рядом со смертью всегда можно встретить бога.
– ну, пошли, – говорит он.
или поползли. или полетели.
у кого какой бог.
теперь уже поздно учить море плавать, а небо – прыгать.
снимаешь скафандр из мяса,
бежишь по небу без ног,
выходишь в открытую тьму,
держишь кого-то за руку,
за руку или за лапу.
переведи меня через майдан, переводчик
переведи меня на золотую карточку света
переведи меня на высунутые языки,
переведи меня под рёбрам клетки
переведи меня сквозь дырку собора
переведи меня через мостик
через красную ниточку на запястье…

***

В счастье блочно-барачном, в загоне
Нефтяном, отче на,
За колючкой в шестом лохотроне
Спи, родная страна.

Тьма из белого моря сочится,
А из чёрного – свет.
Спи, империя, пусть тебе снится
Безымянный поэт.

Он стоит и молчит очумело
Возле трупного рва…
Спи, любимая, после расстрела
Он отыщет слова.

***

Господь насылает любовь, как чуму,
Ты говоришь – темно у тебя в дому,
Спасу тебя, сохраню тебя, обниму…

Тащишь доски. Строишь чумной барак.
Известью засыпаешь гнилой овраг.
Сидишь на нарах, долго глядишь во мрак…

Там, во мраке, бродят чёрные клобуки,
Красные яблоки, в яблоках – червяки,
Крысы приходят есть у меня с руки.

Треснули губы – яблочная кожура.
Температура спала. Шепчешь – ура, ура,
Может быть, теперь доживём до утра…

Но лопнул барак, не вмещая моей чумы,
Расползлись овраги, мертвецами полны,
Любовь вгрызается в брюхо крысиной страны.

Видишь – во мраке красный горит зрачок,
Видишь сердце – в нём сидит червячок…
Откуси мне голову, яблочный дурачок.

***

Помнишь песенку в кафе?
Входит ведьма в галифе,
У ноги – волчара,
Вот зимы начало.

Сколько тесто ни меси –
Хлеб чернеет на Руси,
Подгорает с краю,
Я с тобой играю.

Волк прищурит янтари:
Плачь, неназванный, гори –
Кровью ли, брусникой –
Плачь по жизни дикой.

Смотрит рыжая в упор –
В сердце бухает топор,
Протыкают птицы
Красные страницы.

Тронешь книгу – а внутри
Только дыры, пустыри,
Чёрная телега
Снега, снега, снега.

***

Чума всей бабки на дворе,
Засада всей страны.
В окошко крикнешь детворе:
– Покурим, пацаны?

С картошкой рядом по ларькам
Банановая сласть,
Щебечет ящик старикам:
Авось и нихерась!

Но одуванчик всё белей,
Зажмуристей пчела –
Корми мороженым детей,
Танцуй вокруг стола.

И спички вынь из кулака,
В карманы сунь драже…
Простите, дети, дурака!
Вся жизнь на букву Жэ.

***

хорошо уснуть в феврале, а проснуться летом
а не в этом колком воющем настающем
то ли в самом деле концом и светом
то ли просто ангелом тихо пьющим

хорошо проснуться летом, нащупать тапки
заглянуть в поэзию, как в аптечку
я тебе прощаю стихи, царапки
револьвер, петлю и чёрную речку

подойду к окну в золотых ромашках
в тонкой майке с первыми сквозняками
расплескаю кофе в твоих бумажках
хорошо, что выжили с мертвяками

сколько их расстрелянных изумлённых
молодых потерянных настоящих
до сих пор на целую смерть влюблённых
до сих пор в моей голове горящих

тополиный пух прогоню с предплечья
если хочешь – встретимся на балконе
и да будет август, нечеловечья
и да будет тьма на моей ладони…

***

Туман отдышит город –
Вернутся фонари,
Рога железных горок
С малявками внутри.

Будильники собачьи,
Мальчишьи голоса,
И череп старой дачи
Проросший сквозь леса.

Ледышка под ногами,
И кофе на ходу,
И смерть напишет маме:
– Я больше не приду.

***

Лучше всего рифмуются свет и тьма,
Чёрное море – белая колыма.

Белого снега полная по края
В чёрной телеге едет страна моя.

Ангел рогатый или крылатый бес –
Цезарю слава, слава кэпэ-эс-эс.

И примеряет время шкурку песца,
Красную кожу, содранную с лица.

Что от империй осталось – кости, слова,
Бодрая клюква, жёлтых газет ботва.

Ржавые зубы кладбища, книжный ком,
Музыка с отмороженным языком.

Отче нашшш… боже, боже! – заел станок,
Боже нажимает на позвонок.

Где мясорубка крутится-ца-ца-ца,
Стерпится, сбудется родина без отца.

ЛАСТОЧКА

Низко ласточки летают –
К серебру и чоканью,
Видишь – бабушка седая,
Девочка под окнами.

Видишь – смерть под капюшоном
Бродит с мокрым фотиком,
Щёлк! – на небе обнажённом
Бог в обнимку с котиком.

Бродит рыжая по парку
С волком на верёвочке,
Дарит дождевым кухаркам
Родину без корочки.

У неё не заржавеет
Лезвие точёное,
Скоро девочку согреет
Наше солнце чёрное.

Кровь хоронится по трубам,
Свет течёт глазницами…
Любо, любо, братцы, любо –
Стали пули птицами.

ЯБЛОКО

Вечно хочешь сорвать яблоко, срываешь сердце поэта,
Путаешь красное с красным, но язык отмечает:
Яблоко солёное,
Сердце сладкое.

Яблочный сок смешивается с кровью, капает с подбородка.
– Как же поэт без сердца?
– Ну, положи туда яблоко.

Сначала оно сморщится и почернеет, но семена прорастут,
Ветки выползут изо рта, а корни высосут печень,
Из глазниц будет сыпаться пух.
Осенью яблоня улетит.
Вон она, машет тебе на прощанье,
Держит поэта в когтях –
Дырки в груди больше нет.

– А что он теперь пишет?
– Пишет, что всё забыл…
Шелестит и полощет в реке свои корни,
Златоглазки на лбу,
Божьи коровки на пальцах,
Пчёлы путаются у него в волосах.
Зачем ему буквы?