Версия для печати
Четверг, 01 марта 2012 00:00
Оцените материал
(0 голосов)

НИКОЛАЙ СТОЛИЦЫН

НАПРАВЛЕНИЕ – ЛЕНИНГРАД
кино-проза

1. Пролог

Раннее утро. Перрон заштатного городишки. На перроне торчит с маленьким чемоданчиком блокадник Павлуша. Поезд уже ушёл. Павлуша один.

– Приехали, товарищ Пересыпкин!

Павлуша бодрится, но ему ужасно неуютно. Всё для него чужое. И перрон, и – Павлуша чихает! – воздух. Всё. Кроме чемоданчика с надписью «Ленинград 39».

– Апчхи!

Павлуша сморкается… не в рукав, – в тряпицу. Павлуша – ленинградец, Павлуша – воспитанный.

– Будьте здоровы, товарищ Пересыпкин!

Где-то вдали ревёт уходящий поезд…

– Дела, товарищ Пересыпкин.

Павлуша вертит головою, пытаясь определиться.

Рёв доносится сразу отовсюду…

– Ну, черти! Завезли! Ничего, товарищ Пересыпкин, ничего! Разберёмся!

– А ты… – обращается Павлуша к поезду, что старается его запутать. – Брось! У товарища Пересыпкина по географии… что?

Поезд умолкает.

Павлуша спрыгивает на рельсы.

Чемоданчик, хотя и маленький, – оттягивает руку. Тяжёлый, сволочь! Павлуша открывает его, а в нем…

Рубашки с метками «Канский детдом», хлеб подсохший, книжки какие-то…

– Завезли…

И всё – чистое, и всё – с метками.

Павлуша закрывает чемоданчик и, размахнувшись, выбрасывает его к чёртовой матери.

– Так-то!

Отряхивается и шагает по рельсам. Без направления. Никуда.

И не замечает, что по соседнему пути идёт воспитатель.

Воспитатель погружён в себя, но идёт он туда же…

Никуда? К чёрту! Они идут навстречу сирене, предупреждающей Ленинград о предстоящей бомбёжке…

2.

Павлуша – новенький. Ему – к врачу нужно. Для начала. Вот и торчит он под дверью, а с врачом воспитатель беседует.

Павлуша зевает…

Дверь кабинета приоткрывается. Из неё выходит воспитатель. Красный, как рак.

– Ну…

Грозит кабинету кулаком. Уходит.

Павлуша смотрит ему вслед, не торопясь заходить.

– Ну, Васька… Чёрт! С его лёгкими и на фронт? Шиш вам, а не фронт! Шиш!

Это кричит вослед воспитателю пожилой врач. И не только кричит, но и показывает. Шиш!

– Шиш!

Врач замечает Павлушу, щурится. Сквозь очки.

– Что у вас?

– Новенький.

– Вижу… И что?

– Ну…

– А ну, марш на занятия!

Павлуша смотрит на врача. Исподлобья.

– Зря вы так…

– Марш, говорю!

– Лёгкие… Да что лёгкие? Он бы и так, без них…

– Что-с?

Павлуша подхватывает чемоданчик, идёт к выходу. Останавливается.

– Он ведь там уже… Лёгкие, может, и здесь, а сам он… Там!

Павлуша выходит.

Врач снимает очки. Протирает их полою халата. У него необыкновенно уставшее лицо. А на левой руке не хватает трёх пальцев…

3.

Стучат все. Ложками. Стучат и чавкают. Да слаженно! Как по команде.

– Раз, два!

Павлуша стискивает зубы. Он боится. Ведь пропадет всё… если поверить.

Воспитатель похлопывает его по плечу.

– Это – завтрак, Павлуша. Ещё обед впереди.

Обед…

– Питаемся мы не очень…

Не очень? Это – каша, хлеба кусок и масло ещё?!

– Павлуша! Да что с тобою?

У воспитателя удивление на лице. А Павлуша молчит. О еде не говорят! Мало ли… Он просто молчит. И глотает слюну.

– Ах да, блокада…

И дети… все дети разом – перестают стучать ложками и, молча, передают Павлуше кусочки хлеба и масло… Разом. Все.

– Блокада!

Даже толстый Серёжа, – и тот передаёт. И щёки у него – ходуном…

– Блокада…

4.

– Тебя ведь Павлуша зовут?

Серёжа аж пританцовывает: эвакуированный же!

Павлуша молчит. Думает.

– Говорить не хочешь?

Серёжа не обижается: эвакуированный же!

– Знаешь… здесь я, наверное, Павлушею буду.

Серёжа вскидывает бровями: ну, эвакуированный!

– Ну, не товарищ Пересыпкин. Это уж точно! Как-то неловко: товарищ Пересыпкин и каша с маслицем?! Не вяжется.

Серёжа открывает рот: ну…

– Нет. Не вяжется! Каша с маслицем и… Так что – Павлуша.

– Значит, Павлуша?

– Значит, Павлуша…

Павлуша вздыхает.

– Павлуша…

Ухмыляется.

– Пока что!

5.

Павлуша у грузовика отирается.

– Полуторка… милая…

И ладошкою её. По капоту. Ласково.

– Милая…

Капот горячий. Молоко привезли. Из города аж! Павлуша к нему – щекою. И жму-у-урится. Счаст-ли-ивый!

– Милая…

Серёжа увидел, – смеётся:

– Эх ты! В первый раз, что ли?

Глянул Павлуша. Не обиделся.

– Нас на таких… по Ладоге… А сверху – «мессеры»! А лёд…

В капот вжался.

– Тонкий! Так и уходили… Только круги над водою. А мы – доехали! На таком же!

И опять гладит. Капот.

И Серёжа погладил…

Тёплый! Надёжный!

– Полуторка…

6.

Воспитатель Павлушу за руку… Комнату показать. И чемоданчик Павлуши – в другой.

Павлуша плетётся еле и всё по сторонам зыркает.

– А убежище?

И за руку дёрнул.

– Что?

– Убежище где?

– Какое?

– Ну, бомбёжка если… бежать куда?

Остановились. Молчат.

– Ты, Павлуша…

Как ему объяснить? Про тыл? И что война – далеко? Очень далеко?!

А глаза у Павлуши… взрослые…

– Павел Иванович! Убежище под кухнею. В подвале. Надёжное. Так что при бомбёжке – туда!

– Ишь…

Повеселел Павлуша.

– Ишь! Под кухнею! Можно и хлеба перехватить. По дороге.

Смеётся… Облизывается.

7.

В пустом классе Серёжа и Павлуша.

Серёжа учит стихотворение. Пушкина. Про… няню. Прочитывает кусочек, откладывает книжку…

– Буря мглою… мглою… буря…

Вспоминает.

И Павлуша вспоминает:

– Короткий ход, энергия…

– Мглою…

Серёжа томится. Начинает изображать вьюгу.

А Павлуша:

– Короткий… энергия…

Серёжа дует в страницы с нянею. Гу-у-удит.

А Павлуша:

– Ход, серьга, энергия…

Павлуша смотрит на Серёжу. Забирает Пушкина. Поглаживает обложку. Декламирует. Влюблённым шёпотом.

– Буря мглою небо кроет, – и так до конца.

Серёжа аплодирует. Павлуша кивает. Возвращает Пушкина. И по новой:

– Ход, энергия и калибр… ка-а-алибр… 7,62!

Павлуша передёргивает воображаемый затвор.

– Да, 7,62.

8.

Павлуша пишет диктант. Чернилами перемазался. С непривычки. Но пишет. Стара-а-ательно.

– Осенняя пора.

Павлуша откладывает перо. Любуется работою.

– Лёгкие облака скользят… сколь-зят…

Воспитатель диктует. Училка по русскому соплями исходит. Потому и воспитатель.

– По про-зра-чно-му, чис-то-му не-бу.

Павлуша перестаёт писать.

– Ты чего, Павлуша?

– Враньё…

– Что именно?

– Облака враньё…

Класс перестаёт скрипеть перьями. Смотрит на Павлушу: ну, отчебучивает! Враньё!

– Небо, может, и чистое, но если и так, то не облака…

– А что?

– «Мессеры». Сотнями!

Павлуша комкает уже написанное. Сжимает комок в кулаке.

– И урчат… Пока вдалеке – забавно даже…

Павлуша урчит, – и кулак его обращается «мессером».

– Забавно… сначала, а потом…

Павлуша разжимает кулак, и бумажный комок летит вниз, к «земле».

Все вздрагивают…

– Вот вам и облака…

Преподаватель качает головою.

– «Мессеры» ненадолго, Павлуша, будут и облака… Будут! Лёгкие… настоящие, не из учебника…

Воспитатель подбирает комок, расправляет его.

Все улыбаются…

И Павлуша.

9.

Кабинет воспитателя.

Воспитатель разглядывает карту СССР. Делает на ней странные пометки. Карандашом. При этом распекает Павлушу.

– С занятий слинял. Раз. Чемоданчик…

Воспитатель ставит очередную пометку. Хмыкает.

Он не смотрит на Павлушу, он знает, что чемоданчик – при нём. «Ленинград 39».

– Ты ещё в душевую его… – Воспитатель сверяется с масштабами. – Так! Не сходится…

– А вы бы иначе, а? Через эту… как её? Грузовую! Короче так. И надёжнее.

Воспитатель оборачивается.

Павлуша тискает деревянную ручку чемоданчика. И молчит.

– Как?

– Грузовая. Развязка там. Транспортная. Не промахнётесь! Направление: Ленинград!

Воспитатель вздыхает…

– Ладно. Иди. Я – сам.

– Ладно. Иду.

Павлуша выходит.

Воспитатель возвращается к карте. Сверяется.

– Гру-зо-ва-я…

В дверях появляется Павлуша.

– Развязка там!

– Брысь!

Павлуша исчезает.

– Развязка?! И направление… Направление: Ленинград.

Воспитатель чертит на карте линию, которая упирается в Ленинград. Улыбается… Стирает линию ластиком. Потирает руки.

10.

На пороге спального корпуса.

– Лёгкие рвёте…

Павлуша спрашивает у воспитателя. Тот курит папиросу. Жадно затягивается… Заходится кашлем.

– Спи уже, а?

У воспитателя голос обиженного мальчишки.

– Не курили бы, а?

– Дались тебе… лёгкие мои… Я же тут, снаружи. В спальной и не пахнет.

Павлуша морщит нос…

– Вы не курите с неделю… и дышите, глубоко дышите! Вентилируйте, а? Лёгкие, а?

– Добрый какой…

– Кашель не пройдёт, а всё же поменьше…

Воспитатель затягивается…

– Они вас отпустят. Туда. Понимаете?

Павлуша говорит быстро-быстро. Торопится.

– Всего-то – неделя… ну, месяц, – и вы на фронте! Ну, чего вы… как маленький?

Воспитатель машинально выбрасывает тлеющий окурок. Он даже перестаёт кашлять.

– Так, значит!

Воспитатель торопливо скрывается в корпусе.

Павлуша подбирает окурок. Затягивается.

– Глупо же! Из-за каких-то папирос?!

Появляется воспитатель. В руках у него – чемоданчик Павлуши.

– Вещи твои у меня полежат… Ну, мать! Надумал, значит? Я тебе покажу лёгкие!

Павлуша ухмыляется, выпуская дым в лицо воспитателю. Уходит в корпус.

Воспитатель разгоняет дым, жуёт губами. Думает.

– Ну…

Достаёт пачку папирос, растирает её в труху.

– Ну!

И глубоко… глубоко дышит!

11.

Комната Павлуши.

Павлуша пересчитывает оставшиеся от ужина-обеда кусочки хлеба.

– Три, четыре…

И Серёжа считает.

– Четыре, пять… – зевает. – Ты чего? Завтра новый будет, свежий… Такой, знаешь, с корочкою! Ух! Вку-у-усно!

– Шесть, семь…

– Это же тыл, хлеба тут…

Павлуша сбивается. Начинает сначала.

– Свежий! А? С корочкою!

Серёжа облизывается. Потягивается. Сладко-сладко.

– Девять… – заканчивает Павлуша. – Ну…

– Да и это… в сухомятку-то… Не многовато?

– Девять! Дня на три хватит. А то и на четыре… как раз до Узловой…

Павлуша подмигивает оторопевшему Серёже. Тот разводит руками:

– А я-то думал…

– А то и на пять… а?!

12.

– Василий Петрович!

Прямо у входа в комнату переговариваются воспитатель и врач.

Врач говорит громким шёпотом, но дверь открыта и слышно его ой-ей-ей как!

– Васька! Ты это чего?

Воспитатель мычит…

– С Павлушею этим… Сговорились?

Серёжа подмигивает Павлуше.

– «Ленинград 39»… Видел я, как ты… Я к тебе, а ты – слёзы глотаешь. Стиснул его – и глотаешь.

Воспитатель сопит. Точь-в-точь – мальчишка.

– Ты это брось! Ты здесь нужен! Здесь!

Воспитатель стискивает кулаки.

Павлуша еле слышно скрипит зубами:

– Чего он? Сказал бы! Уж я бы сказал!

Врач треплет воспитателя по плечу.

– Здесь, понимаешь…

Павлуша порывается выйти – и сказать.

Воспитатель шмыгает носом:

– Па! Я же… Па!

Павлуша сжимается…

– Па! Не могу я здесь… Не могу!

Воспитатель замечает побелевшего, сжавшегося Павлушу. Какое-то время они смотрят друг другу в глаза. Два мальчика…

Врач умолкает. Тоже замечает Павлушу. Улыбается.

– Отбой уже…

Закрывает дверь.

Голоса отдаляются…

– Так, значит… Хлеба надо бы… больше… Да! – шепчет Павлуша, потирая руки и улыбаясь.

Серёжа не понимает, но поддакивает.

13.

Павлуша вещи укладывает. Немного их… Майка застиранная, трусы запасные, рубашка серенькая. Всё.
– Негусто, – тянет Серёжа и подсаживается поближе.

Павлуша подбрасывает вещмешок… ловит его.

– Зато лёгонький! И запариться не успею, пока…

Павлуша прикусывает язык.

Серёжа оглядывается. Прижимает палец к губам.

– Тсс!

Павлуша тоже оглядывается, но говорит всё так же, – не скрываясь.

– Нельзя мне тут. Война же. Война! А я – тут. С маслицем.

Павлуша добавляет непечатное и крайне солёное… но одними губами. Правда, Серёжа понимает и – хихикает.

– Ленинград без меня… Как ему?

Серёжа пожимает плечами:

– Как?! Ты же… мальчик ещё. Толку от тебя?

– Да, мальчик. И что? Зато ненависти у меня, знаешь… Мне и винтовки не надо! Я их – ненавистью. А?

Павлуша переходит на крик, потом на свистящий шёпот.

– Говорить буду. Им! Рассказывать буду. Про маму… Подробно! Как она сказками меня… про королевского повара… А я – жевал, слушая… И причмокивал даже! Как будто и вправду…

Павлуша улыбается, показывает, как он слушал, и его улыбка…

– Ох…

Серёжа отодвигается от Павлуши…

А Павлуша рассказывает. Странно так рассказывает, еле слышно, как будто слова в рот набирает. Наберёт… и проглотит. И морщится: горько…

Серёжа срывается и уходит к себе.

Павлуша криво усмехается… подбрасывает вещмешок. Ловит его.

Возвращается Серёжа. Протягивает Павлуше нестиранный мешочек, пошитый из носового платка.

– Это… Возьми! Он – лёгкий. Сахар… Ненависть горькая… разъедает, наверное, – изнутри… А ты – отвоевал, и чаю… с сахаром… Вот и уйдёт она, горечь… на время!

Павлуша улыбается. Широко.

– Эх, Серёжа… Себе оставь! А я… как ненавидеть устану, вспомню… тебя вспомню! И никакой горечи. Даже не тебя, а так… мешочек твой… Сам, небось?

– Сам!

– Ну вот…

Павлушу морозит. Павлуша устал. Но он смотрит на Серёжу и – согревается. Его участием, его незатейливой теплотою.

– Ну вот! – говорит повеселевший Серёжа.

– Ну вот, – говорит воспитатель, заглянувший в спальню. – Вы и подружились…

– Да! – отвечает Серёжа и ногою запихивает вещмешок Павлуши к себе под кровать. И подмигивает Павлуше. Едва заметно.

14.

Павлуша затачивает украденный в столовой нож. Пробует на остроту…

– Эх…

Сталь – дрянная. Заточи её!

Серёжа смотрит. Молчит.

– Я, знаешь… Пушкина люблю. Хороший он. И Ленинград его. Представляешь? Целый город – его! Пушкина! Я же не «всадника» читаю – прогуливаюсь…

– Вжик-вжик!

– Так всё, понимаешь, рельефно… выпукло, понимаешь, подробно.

Павлуша пробует нож…

– Не читаю – прогуливаюсь. Каждая улочка – как на ладони.

И снова:

– Вжик-вжик!

– И Нева!

– Вжик-вжик!

– А Гоголь? С проспектом его? Тоже – Ленинград! Тоже – прогуливаюсь!

– Вжик-вжик! Вжик-вжик!

– Всё – Ленинград. До самой последней…

Павлуша всаживает нож в письменный стол. Чуть не по рукоять.

– Точки!

Чётко так: раз, – и по рукоять. В столешницу. А мог бы…

Серёжа переглатывает…

– Пушкин, говоришь?

– Пушкин!

15.

Павлушу скрутило… Лежит пластом. Пот на лице. Бисером. Худо!

– Ты чего?

Серёжа к нему рванулся.

Молчит Павлуша…

– Павлуша?

Страшно Серёже. Ух, страшно! Как будто и не Павлуша перед ним…

Ведь Павлуша?

– А?

Майка линялая, трусы сатиновые. Номер на майке.

А ведь не Павлуша…

– А?!

Страшное… внимания требующее, участия… и помощи… и любви! Страшное! И большое!

Ленинград блокадный… в трусах сатиновых, в майке с номером… Лежит и… улыбается?!

– Ничего, Серёжа… ничего… С непривычки, наверное. Хлеба переел.

Хлеба?!

И улыбается…

– Павлуша…

Ленинград…

– Павлуша?! Ну, Павлуша же… Павлуша!

– Ну, Павлуша, Павлуша… чего пристал? Ишь…

И смеётся уже. Павлуша смеётся… Павлуша!

– Ишь…

16.

Серёжа не спит. Смотрит на сопящего Павлушу.

– Товарищ Пересыпкин?

Павлуша сопит…

– Тоже… Ленинград… Вещи собрали, хлеб… Товарищ Пересыпкин?

Серёжа идёт к двери. Открывает… Вглядывается во тьму. Ёжится. Закрывает дверь.

– А Василий Петрович… Неужели поверили? Все поверили?! Чтобы от каши, от маслица – и в пекло рвануть?!

Серёжа усаживается на кровати. Закутывается в одеяло.

– Поверили! Не могли не поверить. Всем хочется… Всем! А тут – не просто хочется… собрались уже… то…товарищ Пересыпкин…

Серёжа зевает.

– Собрался… Уже…

Закрывает глаза. Засыпает, продолжая бормотать.

– Хочется… хотя бы поверить… не уйти – так поверить… другому…

Павлуша перестаёт сопеть… Сбрасывает одеяло. Он в верхней одежде.

Павлуша укладывает бормочущего Серёжу. Слушает бормотание. Шепчет:

– Но ведь поверил, а?

На цыпочках идёт к двери, прихватив вещмешок.

– Маслице… – бормочет Сёрежа. – Ну как от него? Куда?

Павлуша открывает дверь…

– Куда?

Павлуша оборачивается. Смотрит на Серёжу. Улыбается. Выходит во тьму…

Слышатся не только удаляющиеся шаги, но и покашливание…

17. Эпилог

Раннее утро.

Всё на том же перроне мается с чемоданчиком… воспитатель. И чемоданчик – тот же. И воспитатель. Только одет он… в потёртую, линялую гимнастерку, а на груди его – орден Красного Знамени.

– И не встречает никто… Черти!

Лицо у воспитателя сухое. И обветренное.

Воспитатель достаёт из кармана пачку папирос. Ловко выбивает одну, вертит её в пальцах…

– Ничего! Теперь – можно.

Закуривает. С наслаждением выпускает дым.

– Ух, стерва…

Где-то вдалеке гудит уходящий поезд…

Воспитатель улыбается.

– Хорошо…

Затягивается.

– И перрон, и табак… Всё – хорошо.

На чемоданчике – «Ленинград 39». А поверх – белою краскою: «На Берлин!».

– Да-а-а… хорошо…

Воспитатель выбрасывает окурок. Вальяжно и ловко спрыгивает на пути. Открывает чемоданчик. В чемоданчике – майка, трусы… То же, что и в начале. Воспитатель хмыкает. Закрывает чемоданчик. Размахиваетcя… Не выбрасывает. Хохочет!

Идёт по шпалам. Насвистывает.

– Эй, ты!

Воспитатель не вздрагивает и не останавливается.

По соседнему пути идет Павлуша. Совершенно седой и совершенно счастливый.

– И покурить не оставил…

Павлуша немного заикается и дёргает щекою: контузия. На груди у Павлуши медаль «За отвагу», которую он закрывает детдомовской курточкою: Павлуша озяб. А может, смущается?

Воспитатель тычет в Павлушу основательный кукиш.

– Вот вам, товарищ Пересыпкин! Еле добудился… Хорошо – торопиться не надо.

Воспитатель потягивается. Потягивается и Павлуша. Торопиться не надо: Победа!

– А вы мне ещё и… Ругались спросонья! А слова-то ка-а-акие! Тоже! Интеллигенция!

Павлуша смеётся.

– Ха! Интеллигенция!

Смеётся и воспитатель.

– Ну, что, пешком да шпалами?

– Ну… да, пешком да шпалами.

И они идут всё быстрее, причём Павлуша гудит, изображая паровоз… И паровоз откликается. За спиною.

А навстречу им распахивается… мирное, мирное небо…

Прочитано 2953 раз