ОЛЕГ ДРЯМИН

ОДЕССКИЙ ОТШЕЛЬНИК
рассказ

Матроса Василия Бойко ругали, чуть ли не всю дорогу из Херсона в Одессу. Сначала изощрялся капитан буксира, а затем старпом и боцман. Даже рядовые члены команды, вплоть до судового кока Аркашки, на экстренном собрании осудили действия Бойко, как порочащие звание моряка-черноморца . Ещё бы: снова драка в очередном порту.

Уже дважды за такие проступки команда брала его «на поруки», но, по-видимому, на этот раз лимит доверия был полностью исчерпан.

Даже близкий товарищ, матрос Гоша, принимавший пассивное участие в ночной потасовке, высказался за осуждение Василия, заявив, что, если там кого-то били, значит было за что, и не обязательно вступаться за всех без разбору.

Один только спасённый Василием и прирученный кот Васька против него не высказался, может быть потому, что не умел говорить.

И вот сейчас, дожидаясь в кубрике своей участи, Василий вспоминал свои матросские годы.

***

Пару лет назад буксир «Мирный» проплывал между Кинбурнской косой и островом Березань. Сидя у правого борта, на пожарном ящике, матрос Бойко заметил старую доску, а на ней живой мокрый сереньки комочек. Он понял, что это терпящий бедствие щенок или котёнок, которого бессердечные люди, играя, отправили в плаванье на небольшой шаткой доске.

Прикинув, что волны от буксира перевернут доску и бедное животное непременно утонет, Бойко бросился в штурманскую и упросил, а скорее, заставил растерявшегося рулевого остановить судно.

Но нельзя было остановить волны и, качнувшись несколько раз, доска с перепуганным существом перевернулась.

Бойко, не раздумывая, нырнул в воду прямо с капитанского мостика. Через несколько секунд он увидел барахтающегося котёнка. Матрос схватил его и вынырнул, подняв над водой руку со спасённым животным. Поймав ту же доску, он посадил на неё мокрого котёнка и поплыл к буксиру, осторожно подталкивая её перед собой.

Тогда команда «Мирного» встретила спасателя как героя.

Даже капитан, отругав сгоряча рулевого за внезапную остановку, всего лишь пожурил поднявшегося на борт с котёнком на руках Василия, усмотрев в произошедшем благородный поступок.

К ужину, когда котёнок обсох и отошёл от пережитого шока, в кубрике стали собираться любопытные – как матрос назовет спасённого?

– Не знаю, может быть, Матросиком или Шкипером. У него ведь было свое плавсредство, – в шутку объяснил Василий.

Матрос Гоша, изобразив на лице страшную гримасу, так что даже небольшие рыжие усы его ощетинились «испуганным ежом», деланно хриплым голосом заявил:

– Этот котёнок больше похож на притаившегося казака-запорожца. Дед как-то рассказывал мне, что казаки, из тех, кто был поменьше и полегче, подплывали утром, в тумане, на досках к турецким галерам и взрывали их самодельными бомбами, а то и поджигали с нескольких сторон. Поэтому кличка Запорожец будет ему в самый раз.

Но упрямый матрос Бойко заявил, что ему больше по нраву имя Шкипер, и никто спорить с этим не стал.

Только обстоятельства распорядились по-иному.

Когда не было Василия Бойко, повар Аркаша, а потом и другие члены команды стали называть подрастающего, вечно играющего и шкодливого котёнка Васькой, в честь его хозяина. Мол, яблоко от яблони недалеко падает. Самому Василию имя Васька показалось более родным, а со временем и подходящим, нежели «Шкипер».

Котёнок быстро подрастал, охотно откликался на кличку «Васька», а Василий, поглаживая его, иногда даже называл тёзкой. Причем котёнок откликался и на тёзку, будто понимал значение этого слова, хотя на самом деле он, очевидно, откликался на ласковый тон голоса хозяина и нежное поглаживание, которое за этим следовало.

Когда случалось, что буксир «Мирный» стоял у причала, и находилось свободное время для рыбалки, первый попавшийся на удочку Бойко бычок – если, конечно, он был небольшого размера – обязательно доставался Ваське. И тогда котёнок превращался в настоящего хищника. Шерсть угрожающе вставала на дыбы, глаза цвета осиновой коры становились почти изумрудными, с бегающими алчными огоньками. Из жующего рта доносилось жуткое рычание, хвост принимал форму бруствера вокруг неприступной крепости; выпущенные когти, которыми он вцеплялся в рыбу, говорили, что он действительно был из рода тигровых. И пока не исчезала в его пасти последняя пережёванная рыбная косточка, он не обращал внимания ни на один оклик. Он становился глух к любому звуку, кроме одного – звуку шлёпающегося на палубу очередного бычка. Если рыба сильно заглатывала крючок, и Бойко должен был немного повозиться с добычей, Васька громко и протяжно мяукал, путаясь у ног хозяина. И тот вынужден был кормить его до отвала, только бы не слышать этого сумасшедшего мяуканья.

***

Дни и месяцы на море бегут, как волны. За несколько лет Васька превратился в смышлёного кота. Он познал не только вкус морской воды, не только изучил время работы камбуза, запах портовых бычков и переменчивый характер Василия Бойко, но и узнал, что такое зима, и что вслед за ней опять приходит рыбное лето, а потом всё повторяется.

Каждое лето, в общем-то, похоже одно на другое, а вот зимы одни бывают холодные, другие – потеплее.

Первая Васькина зима была хорошей. И снегом не обидела, и сильно не морозила. Акваторию порта не сковал лёд, и всю зиму буксир работал без простоя.  Правда, Ваське за всю зиму ни одного бычка не досталось, потому что рыбу не ловили.

Однако изредка, но всё же угощал его хвостами размороженных океанских окуней кок Аркаша.

Но была и другая зима, которая особенно запомнилась Ваське. Замёрзла не только акватория порта, но лёд дошёл от прибрежной полосы до открытого моря, где обычно стоят суда, ожидая своей очереди на разгрузку.

Зная о такой суровой зиме, буксир решено было оставить в порту. Почти вся команда на полтора месяца ушла в отпуск и разъехалась по домам. А так как матрос Бойко был одним из молодых, а, самое главное, неженатым, его и оставили «караванным капитаном», ответственным за несколько небольших судов у причала и всё то имущество, что находилось у них на борту.

Портовые электрики оперативно пустили с ближнего опорного столба через судовую мачту электрокабель, подключили масляный электронагреватель и повесили пару дежурных лампочек. Со склада ЧМП каждую неделю привозили сухой паёк: крупу, картошку, чай, сахар и несколько буханок хлеба.

Так они вдвоём с котом перезимовали. Одно понравилось Ваське – что все бычки, которые ловил на зимнюю удочку через лунку во льду Бойко, доставались ему – четвероногому рыбному гурману.

***

Шум быстрых шагов на палубе и стук пожарного ведра согнал нахлынувшие воспоминания. Бойко заметил, как за иллюминатором ухнуло ведро в воду и тут же его за верёвку, уже наполненное, с падающими каплями подняли наверх.

Буксир был на подходе к Одессе. Уже начали драить палубу, но его не позвали – словно он уже не был членом команды.

Василий посмотрел на кота, и слёзы навернулись на глаза матроса. Но он сжал зубы и сильно тряхнул головой. Потом взял на руки мурлыкающего Ваську и подошёл к иллюминатору.

На круглом стекле дрожали пронизанные солнечными лучами свежие капли морской воды.

Бойко увидел приближающийся город: Воронцовский маяк, Морвокзал, белые катера у причала, Потёмкинскую лестницу в сверкающем бриллиантовом ожерелье из капель, прилипших к стеклу иллюминатора.

Матрос выпустил из рук кота, упал на кровать и решил не подниматься, пока его не позовут к капитану. Через какой-то промежуток времени он вдруг ощутил толчок, – это буксир, обвешанный резиновыми покрышками, прижался к причалу и затих. Потом Бойко услышал металлический скрежет, шарканье по деревянным сходням – и опять тишина. Минуты потянулись как часы.

Василий уже решил было, что о нём совсем забыли, но сухая команда «Бойко к старпому» как ведро холодной воды вернула его в действительность и подняла на ноги.

Через минуту он уже стоял на вытяжку перед старпомом. Бойко ещё надеялся на чудо, но чуда не произошло. Тот подтвердил решение капитана о списании матроса на берег. Затем выдал на руки паспорт, дал из судовой кассы денег на дорогу, разъяснив, что бухгалтерия произведёт с ним окончательный расчет.

Василий хотел поговорить с капитаном, но оказалось, что как только подали трап, тот сразу отправился в пароходство. Десяти минут хватило матросу Бойко, чтобы собрать свои нехитрые пожитки, посадить в полупустую брезентовую сумку любимца Ваську, попрощаться с экипажем и, как говорят моряки, «сойти на берег». С буксира его, конечно, списали, но от самого моря отлучать моряка никто не в праве.

Сначала Бойко пошёл вдоль причала, где на разгрузке находились большие суда. От работающих кранов исходили шум и грохот. Кот Васька с головой погрузился в сумку, но как только хозяин отошёл от грохочущих причалов вглубь порта, высунул свою любопытствующую мордашку.

Море осталось позади, и только два кошачьих глаза, похожих на две крупных капли припортовой мутно-зелёной воды, уносил матрос с собой в выцветшей брезентовой сумке.

Когда Василий подошёл к проходной порта, вахтёр-охранник пошутил, что кота он проносит как контрабанду. Но поняв, что моряку не до шуток, сразу же пропустил его через вертушку. Одно лекарство могло спасти разрывающееся на части сердце моряка – это красавица Одесса.

***

Целый день Бойко гулял по городу, притягивающему многих людей, как магнитом. Сначала он поднялся по знаменитой Потёмкинской лестнице на Приморский бульвар, при этом услышав спор двух прохожих о количестве её ступенек. Не поленившись спуститься вниз, Василий насчитал их сто девяносто шесть. Один из споривших был прав: несколько нижних ступеней остались под асфальтом, когда прокладывали улицу Суворова, что находилась внизу, а в первоначальном варианте ступеней действительно было двести.

Во второй раз Бойко поднялся на бульвар к памятнику Дюку уже на эскалаторе. Услышав про Тёщин мост, он непременно захотел взглянуть на него. У Василия ещё не было ни жены, ни тещи, но он с большим интересом осмотрел мост, постоял на нём, чувствуя, как тот покачивается от резких порывов ветра.

Тут же, рядом с мостом, Бойко увидел прекрасные старинные здания и большую белую колоннаду над обрывом.

Посмотрев ещё раз на море, он заметил несколько подводных лодок у причала. Это показалось Василию странным, он всегда считал, что база подводных лодок должна быть закрыта от посторонних глаз, а здесь всё на виду. Да и к тому же полно иностранцев.

Но то, что он увидел, подойдя к перилам колоннады, где стояла группа туристов, ещё больше расстроило его. Чуть правее, внизу, у причалов стояли торговые суда, и среди них он рассмотрел далёкий, но всё же родной сердцу буксир «Мирный». У Бойко навернулись на глаза слёзы и он пошёл прочь.

Пройдя по брусчатке старинной улицы, он неожиданно вышел к рынку под названием «Новый». Василий обрадовался: наконец-то он купит свежих бычков проголодавшемуся коту. Выбрав подходящую связку, он тут же скормил поднявшему переполох Ваське несколько штук. Остальных Бойко засунул в брошенную кем-то у забора из-за маленькой трещинки банку и закрыл полиэтиленовой крышкой.

Когда он положил её в сумку, урчащий кот тут же последовал за банкой и пристроился возле бычков неподкупным охранником.

Правда, уйдя с головой в сумку, он не увидел ни Садовой, ни Дерибасовской. Зато на улице Ласточкина, возле музея Морского флота, Бойко всё же вынул из сумки притаившегося кота.

Он просто не мог не вспомнить про Ваську, когда перед ним предстал сказочно огромный, опоясанный крепкой цепью дуб.

На высоте человеческого роста две ветви этого гиганта росли как бы самостоятельно, но корень и основной ствол у них был один. Так они, как сестры, красовались около двух веков, но время стало разделять их, тяжесть множества новых веток тянула их в разные стороны, и от этого ствол начал разламываться.

Чтобы мощный дуб не раскололся и не рухнул, одесситы скрепили его в слабом месте стальной цепью. С тех пор прошло немало лет. Цепь врезалась в растущие ветви дуба, а в нескольких местах даже скрылась под корой. Василий в шутку попытался пристроить Ваську на звенья натянутой цепи и прочитать ему любимые с детства строки:

– У лукоморья дуб зелёный…

Но Васька вырвался из его рук и шустро нырнул в сумку к своим бычкам. Конечно, он не знал знаменитого отрывка из поэмы Пушкина, не знал и того, что поэт стоит почти рядом, в облике бронзового памятника на Думской площади и оказался безмолвным свидетелем узости кошачьих интересов. Василий подошёл к бронзовому Пушкину и поклонился великому поэту.

***

Весь день Бойко дышал свободным воздухом Одессы, любовался изумительной старинной архитектурой зданий, восхищался большим количеством красивых и стройных женщин.

Сам он не то чтоб не считал себя красивым, но и никогда не льстил себе определением – симпатичный. Это люди разделили себя на красивых и просто симпатичных, а тех, кто говорил о себе «третий сорт – не брак», оставалось мизерное количество. Но как раз к этому типу и относился Василий Бойко. Таких мужчин красивые и модные молодые женщины просто не замечают.

И теперь Василия удивляло, что многие девушки бросали на него любопытные взгляды. Правда, когда они приближались, интерес их испарялся, как капля воды на горячей палубе. Василий не знал, что маленький кусочек выглядывающей тельняшки и фуражка с крабом действуют на одесситок не хуже королевской короны. С молодости они понимают, что значит стать женой моряка, а что такое быть женой малооплачиваемого инженера. Только позднее, разглядев полупустую выцветшую сумку матроса, дамы делали «три румба влево» …

***

Затаившегося возле бычков Ваську хозяин потревожил лишь после того, как выпил в подвальном баре «Гамбринус» пару кружек пива.

За день Одесса успокоила моряка, но не излечила его души. Вечером, когда Бойко уже прошёлся по всем знаменитым – благодаря фильмам и песням – улицам Одессы, в нём начала пробуждаться жалость к себе. Василию стало обидно, что ему уже тридцать лет, а кроме кота у него никого нет.  Он почувствовал себя обиженным и несостоявшимся.

По обе стороны пивного бара, куда к вечеру Бойко решил зайти, находились длинные деревянные столы со скамейками. В самом конце стояли бочки, а рядом с каждой бочкой – небольшие бочонки для сидения.

За одной из свободных бочек и разместился Бойко. К нему вскоре подсело трое парней, по виду студентов, с опознавательными нашивками техфлота. Новые соседи чувствовали себя в баре не новичками, рассказывали анекдоты, громко смеялись и курили.

Василию стало легче на душе, он нагнулся и заглянул в сумку. Кот испуганно открыл глаза. В баре стоял такой дым, что Васька мог подумать, что случился пожар. На «Мирном» в каютах курить запрещалось. Для курения было специальное место на палубе, а нарушавших дисциплину ждал берег. Может, из-за этого многие, в том числе и Бойко, бросали курить. Сейчас Васька увидел во рту у него дымящуюся сигарету – это не предвещало ничего хорошего.

Бойко в очередной раз заказал официантке кружку пива и, пока та выполняла заказ, достал банку с бычками, откупорил крышку и поставил за бочкой, в тени. Затем он ласково позвал Ваську. Тот высунул морду и опять спрятался. Бойко тихонько стукнул ногой по сумке и негромко выругался на трусливого кота.

Тут подошла официантка, женщина средних лет, и поставила на бочку перед Бойко и его соседями четыре кружки пива, освободив при этом левую руку. Другие кружки, надёжно стиснутые цепкими пальцами правой руки за дужки, тут же были поставлены на бочку соседней компании.

Опытные официантки, проработавшие в «Гамбринусе» не один год, приноровились к раздаче пива без разносов. Они спокойно носили в одной руке по шесть кружек. Даже умудрялись, если это забавляло компанию, за щедрые чаевые приносить в одной руке по семь, а то и восемь кружек. Но таких специалисток было немного.

В самом баре было запрещено подавать тараньку, поэтому сушёные деликатесы предлагались официантками «из-под полы» (то есть, из специального, потайного кармана в фартуке). В открытую продавалась только копчёная, очищенная и аккуратно нарезанная скумбрия. На её продажу, очевидно, имелось разрешение. Тараньку же носили официантки только в кармане фартука.

Если же заказывалась не помещающаяся в карман рыбина, её тут же, в считанные минуты, подносили посетителю. Завсегдатаи «Гамбринуса» догадывались, что рыбный филиал «Привоза» находится где-то за дверью, в этом же подземелье. Вот почему со своей рыбой приходить строго- настрого запрещалось, как и со своим же пивом.

Поэтому, заметив, что новый клиент в очередной раз полез в сумку, тётя Аня, официантка, обслуживающая его, закатила такой скандал, что торговки с «Привоза» просто отдыхали. Напрасно Бойко оправдывался, что в сумке кошачья рыба. Узнав, что под столом кот, она разошлась ещё больше, заявив, что тот может устроить за бочками туалет, а убирать придется ей.

Василий ещё многое узнал бы о себе и своём любимце, а возможно, после всего этого не допив пива, оказался бы на улице, однако соседи ему посоветовали заказать у разбушевавшейся женщины пару больших таранек. Официантка тут же пропала на две-три минуты. Когда же она вернулась и получила щедрые чаевые, то на какое-то время стала совсем другим человеком. Неожиданно пропахшее пивом, копчёностями, таранькой и сигаретным дымом помещение, расположенное под старой Одессой и являющееся её неотъемлемой частью, наполнили звуки скрипки – мелодия, в которой смешаны и грусть, и радость, тоска по-старинному, потерянному чудесному рецепту прекрасного жизнерадостного народа – одесситов. В ней – смех Молдаванки, грусть Пересыпи, скрип башмаков биндюжников и просто завывание ноющего от безысходности сердца.

Не прошло и минуты, как к тягучей ворожбе скрипки добавились раскатистые звуки фортепиано.

Бойко посмотрел по сторонам. В середине вытянутого помещения лампа щедро освещала стойку пивного бара и круглолицую буфетчицу. Увесистые стеклянные кружки поочерёдно попадали под пивной краник, – падающая струйка янтарной жидкости ударялась о дно, закипала белой неуёмной пеной, которая, играя, оседала и наполняла кружку вкуснейшим пивом. Их тут же подхватывали официантки и разносили жаждущим клиентам.

Буфетчица купалась в пивных парах и брызгах, пронизанных ярким светом фонаря. Его вполне хватало освещать небольшую стену напротив, где неподражаемо играли на скрипке и пианино два старых, но энергичных музыканта.

Вечер проходил интересно: несерьёзные знакомства, новые весёлые компании. Кого-то Бойко угощал пивом, кто-то из новых знакомых достал бутылку водки и разлил по кружкам, зарядив «ерша». Перед закрытием Василию захотелось стрельнуть сигаретку. У соседей по столику курево закончилось. И Бойко пошёл по быстро пустеющему «Гамбринусу». Но у тех, кто, допивая пиво, ещё задерживался, как назло, тоже не осталось  сигарет.

За столом, у самого выхода из бара, кто-то из подвыпившей компании послал непристойную реплику в сторону пьяного Василия. Бойко не замедлил с ответом. Слово за слово – и началась потасовка. Несколько пивных кружек оказались разбитыми. Милиция прибыла оперативно. Пострадавшая компания во всём обвинила Бойко. Милиционеры скрутили матросу руки, посадили в машину, и ночной переулок поглотил исчезнувший в темноте «воронок».

***

Из-за пьяных разговоров по соседству кот Васька не слышал, как хозяина на выходе забрала милиция. Неожиданно он увидел недовольную женскую физиономию, заглянувшую в сумку.

Потом сумку куда-то понесли, и он почувствовал, что несет её не Бойко. К тому же при этом неприятно ворчал женский голос. Васька попытался высунуть морду наружу, но не нашёл отверстия. Затем сумку грубо поставили. Васька слышал, что рядом проходят люди, некоторые пьяно переговариваются. Из их разговоров, он понял, что, скорее всего, он находится недалеко от бара.

Через некоторое время кто-то схватил сумку и быстро понес её. Это длилось недолго. Какую-то минуту спустя сумку открыли, и Васька увидел грязное неприятное лицо с бегающими пытливыми глазками. Тут же бесцеремонная рука обшарила сумку и вытянула из-под кота выцветшую ветровку Василия. Потом чумазое существо открыло банку с бычками и сунуло туда нос. После чего банка с завонявшейся рыбой вернулась к Ваське.

Не успел тот опомниться, как сумку сгребли вместе с ним и через несколько шагов отпустили, только уже не на тротуар, а, скорее всего, на что-то деревянное…

Васька притаился, напряг слух… Неприятное шарканье удалялось. Наконец всё стихло. Кот без труда вылез из полуоткрытой сумки, затем выбрался из картонной коробки на тротуар.

Тусклый свет высокого фонаря освещал полупустую улицу. Ваське всё было незнакомо. Ведь когда Бойко гулял по Дерибасовской, он лежал на дне сумки возле банки со злополучными бычками… Васька понимал, что пивной бар находится где-то рядом, и Василий должен быть там.

Он начал бегать по улице и соседним переулкам, отыскивая знакомый запах, хотя в то же время боялся потерять хозяйскую сумку. Наконец неподалёку кот нашёл пивную, откуда его, по-видимому, вынесла ворчливая уборщица. Он попытался проникнуть вниз по крутой, уходящей в подземелье лестнице, но охранник отшвырнул его ногой.

Примостившись неподалеку от входа, Васька время от времени жалобно мяукал, думая, что хозяин услышит его и они снова будут вместе.

Он видел, как вышли из бара последние посетители, слышал, как тяжёлые кованые двери закрыли на все замки.

Но Васька всё ждал и ждал, многого не зная и не понимая. Несколько раз бродячие собаки мешали его дежурству, и он искал спасения за углом дома, где среди каких-то коробок находилась хозяйская сумка. Но потом снова и снова возвращался к бару, надеясь, что Василий будет его  искать.

За трое суток одиночества и частого бдения на углу Дерибасовской, откуда был виден вход в пивную, Васька узнал многое из жизни города. Узнал, что каждое утро дворники громко метут улицы. В это же время горожане выгуливают своих собак, от которых ему часто приходилось прятаться. Видел, что с самого утра до позднего вечера людей на Дерибасовской – как волн в море в ветреную погоду.

Шли дни, но хозяин не появлялся. От голода Васька терял силы. Он был домашним котом, вернее, корабельным, что было ещё хуже.

Ведь на буксире он не видел даже мышей, поэтому был не приспособлен к улице, жил на всём готовом. О его питании заботились Бойко и кок Аркаша. А сейчас их рядом не было, и он голодал.

В очередной раз, вернувшись в коробку, где лежала старая сумка, Васька, голодный и слабый, лёг на самое дно.

Жаль, думал он, что возле пивного подвала нет такой же кучи коробок, откуда, не страшась собак, можно было бы наблюдать за входом. Вдруг Бойко будет искать его, а он просидит в соседнем переулке и не услышит зовущего голоса хозяина.

Поздно ночью кто-то толкнул коробку, а потом начал грызть картон возле Васьки. В темноте острые зубы впились ему в заднюю лапу. От боли кот взвыл. Чудище отступило, а раненый Васька открыл для себя, что пострадать можно не только от собак.

Через какое-то время крыса заглянула через проделанное отверстие, но насторожившийся кот, собрав силы, пугающе фыркнул. Шерсть на нём встала дыбом.

После этого знакомства крыса потеряла интерес к новому жильцу.

Рана ещё больше ослабила голодающего Ваську.

Каждое утро он вылезал из коробок, чтобы напиться воды из луж, появляющихся после поливки тротуаров. Впервые за эти дни, с тех пор, как Васька поселился возле ларька, он не вышел на свой утренний водопой.

***

Как-то одна из дворников, пожилая женщина, которую коллеги уважительно звали Михайловна, решила посмотреть, что случилось с несчастным котом.

Уже несколько дней она наблюдала в окно коммунальной кухни за тем, как в коробках и ящиках у заколоченного ларька ютится беспризорный кот.

Он часто бегал в сторону «Гамбринуса» и подолгу находился у входа в пивной бар. Женщина думала, что кто-то из работников принёс его из дома, где кот стал лишним. Но и прикармливать его не хотелось. Покормишь раз, другой – потом не отвяжется. Может, помыкается, да переберётся куда-нибудь в другое место.

Но кот не уходил. Один раз Михайловна увидела в окно, как он пытался охотиться на голубей. Но у него ничего не получилось, поскольку никогда в жизни он птиц не ловил.

В этот день, закончив уборку своего участка, женщина подошла к ящикам и коробкам, брошенным возле ларька. Заглянув в одну из них, Михайловна увидела обессиленного кота, положившего голову на тряпичную сумку. Он тихо повернул мордочку в сторону дворничихи. На зеленоватых воспалённых глазах проступила влага. Бедолага открыл рот. Но жалобное мяуканье оказалось беззвучным. На задней левой лапе женщина увидела загноившуюся рану, и в глазах грозной среди дворников и прохожих Михайловны сверкнула слезинка жалости.

***

Когда-то, молодой девушкой, она, Михайловна, приехала в Одессу из села. Трудом заработала себе комнату в коммунальной квартире в самом центре.

Полстраны мечтает жить на Дерибасовской, а если не жить, то хотя бы погостить здесь. Тысячи и тысячи людей в сутки проходят по участку Михайловны, на котором она ревностно наводит порядок. Каждый десятый норовит что-нибудь бросить мимо урны. Некоторые франты вообще на них не обращают внимания, выкурят сигарету – и в сторону. А ругают дворников.

Разве не станешь сварливой, когда каждая бумажка на тротуаре раздражает? А ей так хочется видеть этот город, ставший для неё родным, чистым и опрятным…

Михайловна не могла взять бездомного кота в свою комнату в коммуне. У неё уже была собака. Дворничиха приютила потерявшуюся немецкую овчарку, хозяева которой так и не появились. Та оказалась добродушной и верной собакой. Михайловна свою находку назвала Найдой.

У Найды со временем появилась немаловажная особенность – она оказалась не в меру прожорливой и очень ревнивой. Она ревновала Михайловну к другим животным, считая, что хозяйка принадлежит только ей одной и кормить обязана только её.

Когда на участке, который Найда считала своим, появился приблудный кот, собака старалась выгнать его с территории. Это в основном от неё Васька прятался в своём ветхом, но всё же спасительном убежище.

Неизвестно, повезло Найде или нет, но её редко выгуливали на поводке. Обычно хозяйка открывала на лестничную клетку дверь, и собака бежала вниз на улицу, где оставалась предоставленной себе и своим желаниям до тех пор, пока Михайловна не позовет её.

Обратно в квартиру Найда бежала по первому зову, зная, что довольная её незамедлительным возвращением, хозяйка обязательно даст собаке что-то вкусненькое.

Пару раз Найду ловила «будка». Но на Пересыпи, где находилась так называемая «шкуродёрня», Михайловна сразу поднимала такой скандал, что потом «будка» объезжала участок дворничихи за несколько кварталов.

Из-за ревнивой Найды кота пришлось лечить и выхаживать на месте. Первым делом была промыта марганцовкой и обработана антисептиком рана на лапе. Однако в тот день кот не прикоснулся ни к кусочку свежей котлеты, ни к молоку, которое Михайловна налила в консервную банку из-под кильки.

Только на следующее утро, когда Михайловна вышла на работу, она увидела, что котлета исчезла, а молоко едва покрывало дно жестяной банки.

Кто-то из соседей, узнав о раненом животном, стал приносить еду бедолаге.

Скоро в кошачьей коробке запахло свежей рыбой. Васька оклемался, лапа зажила. Еды у кота было больше необходимого, так что теперь он мог позволить себе выбирать, что повкуснее. Правда, как только соседи увидели, что «выздоравливающий» перебирает харчами, поток еды заметно уменьшился, но не иссяк.

Михайловна догадывалась, что история Приблуды, как она называла кота, каким-то образом связана с «Гамбринусом», и как-то пришла к началу работы бара.

В «Гамбринусе» работала её давняя соседка по коммуне, бывшая подруга Анка. Проработав несколько лет официанткой, она поменяла свою коммуну на отдельную двухкомнатную квартиру в спальном районе, на Черёмушках. Понятно, что без большой доплаты не обошлось. Но после этого их дружба стала затухать. Оперившаяся Анка стала стесняться своей подруги, поскольку теперь она общалась с людьми, как она считала, своего достатка.

Но всё же позволила себе постоять пару минут с дворничкой Нинкой (так она звала Михайловну), хотя и без особого желания.

Михайловна указала на сидящего на тротуаре возле «Гамбринуса» кота и рассказала историю последних дней Приблуды – о том, как он появился на её участке. Анка тут же вспомнила про моряка с котом, и о том, что в тот вечер перед закрытием хозяин кота устроил драку, и его забрал дежурный наряд милиции. Через день он зашёл, спросил про свою сумку с котом Васькой, – так он его называл, – показала Анка в сторону Приблуды, но матросу рассказали, что сумку с котом уборщица вынесла на улицу, а потом её кто-то утащил. Морячок не стал задерживаться, объяснив, что у него большие проблемы, и с тех пор не появлялся.

Теперь Михайловна знала, что Приблуду зовут Васькой, а вот придёт ли тот матрос за своим котом – никому не известно.

Но настоящее имя – это уже немало.

***

Шли дни, недели, месяцы. Ларёк так и стоял закрытым. Коробки и ящики возле него никто не трогал, однако из-за дождей они стали размокать. Среди них была и Васькина коробка.

Сосед Михайловны по коммуне, пожилой мужчина Сергей Петрович выбрал из фанерных ящиков наиболее крепкий и приспособил его Ваське под новое жильё. Чтобы дожди не испортили и этого фанерного домика, он обмотал его сверху и по бокам полиэтиленом. Мальчишки принесли небольшой кусок шифера и соорудили над ящиком крышу.

Васька так и остался на участке Михайловны, где он приобрёл личный дом и ежедневное питание, да ещё и всеобщее внимание жителей соседних домов. Если он изредка и уходил со ставшей ему родной территории, то только в два места. Это на тротуар напротив «Гамбринуса», где он надеялся ещё встретить своего пропавшего хозяина, вторым же местом, где Васька любил гулять, был Городской сад. Под вечер там собирались пожилые одесситы – в основном жители окрестных домов. Все они знали Ваську как кота Михайловны, и обязательно приносили ему что-нибудь вкусное. Так мог ли он усидеть в своём ящике?

Тем более, у людей в городском саду всегда было хорошее настроение. Кто-то обязательно приносил гармонь или баян, и собравшиеся пели свои любимые песни или медленно кружились в вальсе. Как это было задушевно! Даже Михайловна пела и танцевала…

Казалось, жизнь Васьки начала налаживаться. Теперь он чувствовал себя хозяином части такой знаменитой на весь мир улицы.

Но вдруг всё рухнуло.

В один из дней появилась какая-то комиссия и в короткий срок приказала очистить улицу от кучи ненужных коробок и ящиков возле ларька. Ругали всех, особенно начальника ЖЭКа и Михайловну. Важные чиновники с портфелями распорядились убрать свалку – так они называли Васькино жильё, а заодно и самого кота.

Михайловна не могла придумать, куда можно было пристроить Ваську. Ей было стыдно перед ним и соседями. Под вечер у неё заныло сердце, и она пошла в дом – выпить что-нибудь успокоительное.

И в это время несколько дворников с соседних участков по распоряжению начальника ЖЭКа погрузили все ящики и коробки в подъехавший грузовик. Погружён был в том числе и Васькин домик.

Ошарашенный таким поворотом дела Васька влез на соседнюю высокую липу. Ему было больно и обидно. Он не понимал, кому мешал его маленький домик. Все люди имеют квартиры и дома, он же снова остался ни с чем.

Васька обиделся на всех, в том числе и на Михайловну – не заступилась за него. Поэтому он решил никогда не слезать с дерева и свернулся клубком у самого ствола липы, откуда брали начало мощные раскидистые ветви, образовавшие что-то вроде нерукотворного балкончика.

Напрасно Михайловна уговаривала его спуститься к ней, на землю. Казалось, кот не слышит ни её, ни остальных. Он не реагировал ни на знакомые добрые голоса, ни на запах свежей рыбы, которую принёс кто-то из сердобольных соседей.

К вечеру на газете, расстеленной под деревом, лежало много еды, но Васька был неумолим. Ещё день-два назад он с остервенением хищника, урча, съел бы все эти тефтели, котлеты, жареные рыбьи головы… Теперь же он был убит своим горем, еда для него потеряла и смысл, и вкус.

Соседи, в том числе и Михайловна, чьи окна выходили на раскидистую липу, видели, что Васька до утра пролежал на ветвях, как убитый.

Даже утром, когда Михайловна, как обычно, выпустила на улицу предоставленную себе Найду, а та бесцеремонно, тут же на месте, проглотила все Васькины подношения, кот даже не пошевелил головой.

Через некоторое время к дереву, на котором сидел отрёкшийся от всего кот, подошли рабочие из ЖЭКа. Они стали успокаивать Михайловну и советовали найти лестницу, чтобы снять  Ваську с дерева. Ещё они предложили обратиться к пожарным помочь спустить беднягу на землю.

Разумная Михайловна попросила их ни к кому не обращаться, чтобы не было ещё хуже. Ведь кот может потом вообще убежать куда глаза глядят и забиться в какой-нибудь подвал, где его уже никто не найдёт. Уж лучше пусть сидит на виду...

Днём под деревом собралось много народа. Кто-то приносил сосиски и кусочки варёной колбасы. Что-нибудь из мясного под шум и смех толпы пытались забросить на дерево, поближе к Ваське. Но он был неподкупен и смотрел на летящие кусочки колбасы, как на угрозу своему шаткому положению на ветвях.

Зато утром Найда подметала всё, от чего Васька отказывался.

Вечером Михайловне самой приходилось выгуливать Найду на поводке, подальше от Васькиного дерева. Не то люди догадались бы, куда деваются продукты.

Но как бы ни пытался Васька умереть, голодая из-за несправедливости и предательства, жизнь в нём брала верх.

Одна сосиска зацепилась за кору липы совсем рядом. Как она пахла! Шкурки сосисок с точно таким же запахом давала ему одна старушка в Городском саду. О, с каким удовольствием он ел эти шкурки! А сейчас перед ним целая сосиска – свежая, ароматная и прямо под носом.

У голодающего Васьки закружилась голова, и он чуть было не упал с дерева. Закрыв глаза, кот уткнулся носом в горьковатую кору липы. До наступления темноты было время подумать – прекратить голодовку или погибнуть.

Пусть люди увидят умершего от горя бездомного кота Ваську, у которого отобрали его фанерный домик – единственный ночлег, где он мог спрятаться от собак…

Пусть им будет стыдно!

Ваське вспомнился хозяин, Бойко: «Когда моряка списали с буксира «Мирный», ему было не легче, чем сейчас мне. Но он достойно принял это, не стал искать смерти. Несмотря ни на что. Он продолжал жить. И если жизнь нас разлучила, значит так надо».

Главное, Васька и сейчас верил, что хозяин не виноват.

Может, сейчас моряку ещё хуже, чем ему, Ваське. Всё равно когда-нибудь он придёт, увидит своего преданного друга и заберёт с собой…

И Васька решил, что надо жить ради встречи с хозяином. А ещё он решил, что ни за что не спустится с дерева – как-никак его сильно обидели. Больше ни к бару, ни в Горсад он не пойдёт.

Это дерево – его крепость. Будет еда – он будет жить, не будет еды – умрёт. Но вниз не спустится.

***

Вечером, когда под липой не осталось ни одного зеваки, Васька решил достать лапой зацепившуюся сосиску. Но у него ничего не получилось. За те дни, которые Васька провёл, отказавшись от пищи, у него занемело всё тело. Но всё-таки он постарался и, подтянувшись, достал сосиску. Васька очень изголодался, но всю её осилить не смог. Больше половины осталось лежать тут же, на ветке, ставшей его пристанищем.

Утром, как обычно, Найда очистила газету-самобранку и разлила воду из консервной банки. На недосягаемого кота она больше не обращала внимания, не считая его конкурентом, хотя нагло пользовалась его кухней. Затем, по первому окрику хозяйки, собака исчезла в распахнутой двери парадного.

Но не успела Михайловна выйти на уборку участка, как полил дождь. Он шустро застучал по пыльным осенним листьям.

Не имеющий крыши над головой Васька понял, что дождь – не очень радостное явление. Одно было хорошо – листья и верхние ветви липы спасали его от прямого попадания крупных капель. Уже под дождём кот сделал открытие: оказалось, что с одной стороны дерева капли падают гораздо реже. Ваську уже давно мучила жажда, и теперь, когда шерсть на нём намокла, он стал её облизывать. Поскольку дождь не смолкал, то вскоре по стволу стали стекать дождевые струйки, чем вдоволь воспользовался Васька. Напившись, кот доел остаток сосиски. Ему уже стало обидно, что за это время никто не появился под его деревом, даже Михайловна.

Дождь закончился поздно ночью. До утра промокший Васька дрожал, свернувшись в клубок на своей толстой ветке.

Утром выскочившая на улицу Найда, как всегда, бросилась к Васькиному дереву, но кроме мокрой газеты и полной жестяной банки дождевой воды ничего там не нашла. Собака несколько раз обежала вокруг липы, обнюхивая сырой асфальт, затем встала на задние лапы и сунула свою острую морду в небольшое дупло, которое находилось на метровой высоте. Но и там еды тоже не было. Ещё раз обнюхивая старую газету, Найда увидела в консервной банке отражающиеся ветви дерева. Тогда, отбежав в сторону, она стала смотреть ничего не понимающими глазами на полуживого промокшего Ваську. В движение её вернул зовущий голос Михайловны, и она исчезла.

Вскоре и сама Михайловна, как обычно, с метлой и большим совком появилась на участке.

Лучи осеннего солнца приласкали и обсушили желтеющие листья, а заодно и Ваську. Увидев Михайловну, кот жалобно мяукнул. Та, удивившись, подошла к дереву и стала что-то ласково выговаривать Ваське. Потом сходила домой и вернулась с рыбной котлетой в руках. Она звала Ваську к себе, протягивая ему тёплую котлету. Васька тихо и жалобно мяукал, но оставался на дереве. Михайловна незло выругалась в адрес неблагодарного животного и, положив котлету под дерево, пошла работать.

День выдался солнечным, и до обеда лужи высохли. Весть о том, что Васька подал голос, а значит, будет жить, разлетелась по соседним улицам со скоростью падающих листьев.

Уже днём пенсионер Петрович принёс новый фанерный ящик и, посоветовавшись с Михайловной, решил поставить новое кошачье жильё за ларьком, чтобы не бросалось в глаза начальству. Принесли и деревянную лестницу, с помощью которой решено было спустить новосёла в его новые апартаменты.

Но поняв, что его хотят снять с дерева, Васька залез на самую макушку липы, и расстроенный пенсионер спустился ни с чем. Пришлось оставить Ваську на дереве – может, со временем отойдёт его обида на людей, и он сам спустится вниз. Но полюбившие Ваську горожане не могли оставить кота на дереве без крыши над головой. Они знали, что за листопадом придет снегопад, и Васька попросту замёрзнет.

Тогда у доброго Петровича возник план сколотить из досок небольшой домик, утеплить и укрепить его на раскидистых ветвях старой липы.

Два дня Петрович, окружённый любопытными детьми и взрослыми, конструировал, выпиливал, сколачивал и, наконец, завершил свой «индивидуальный спецпроект». Домик получился очень уютный, с большим крыльцом-балконом, к которому были приделаны верхний ролик для верёвки, поднимающей еду, и круглая скоба, в которую вставлялась пластиковая посуда для воды. Кто-то, надеявшийся увидеть чуть ли не замок, назвал готовый домик «кошачьим скворечником», кто-то съязвил, что это конура для пекинеса. Но все понимали, что с подручными средствами замка не построишь. Да и нужен ли Ваське тот замок?

Чтобы люди знали, чьё это жилье, остроумный мастер прибил на домике семь букв, и получилось два маленьких, но всем понятных слова «Кот Вася».

Старая липа, с большим количеством толстых ответвлений, оказалась идеальным местом для обитания кота-отшельника. Он запросто мог гулять по раскидистым ветвям, поэтому среди них, в том месте, где он больше всего обретался, и установили, надёжно прикрепив к стволу, дом Васи.

Да, а почему не Васьки, а Васи?

После того, как приблудный кот Васька показал характер и выразил протест по-своему, да к тому же таким необычным образом, многие стали звать кота Васей. Всё-таки «Вася» звучало не так, как «Васька», а почтительнее. Как бы имя и отчество. Послушайте только – «Кот Вася»… И впрямь, звучит уважительно.

Пока устанавливали необычный домик, собралось много народа. Смотрели и переживали даже те, для кого кот и кошка на улице – обычное явление. Но кот, живущий исключительно на дереве, которому одесситы создают все условия для существования – это уже интересно.

Особенно понравилась людям, глазевшим на завершение кошачьего благоустройства, душещипательная история кота Васи. Мол, жил приблудившийся кот отшельником, в старых коробках возле заколоченного ларька. Потом его коробку с кучей других ящиков вывезли по распоряжению какой-то комиссии. Вася обиделся на всех, залез на дерево и решил вниз к людям больше не спускаться. Многие были солидарны с пострадавшим котом, на себе испытав боль несправедливости. Кто-то интересовался, как кота будут кормить и поить. Не будешь же каждый раз приносить лестницу?

Петрович решил эту задачу по-одесски, с помощью верёвки и роликов, которые используют для сушки белья между балконами в старых городских дворах. Он прицепил свежую тюльку деревянной прищепкой и потянул за другой конец верёвки. Это походило на подъём флага на линейке в пионерском лагере или на корабле. Проголодавшийся кот осторожно спустился на гладкую крышу домика, а с неё – на деревянную площадку, напоминающую капитанский мостик, где по ролику двигалась верёвка. Как только прищепка, удерживающая тюльку, достигла верхнего ролика, Вася передними лапами подтянул её к себе на балкончик и быстро съел. Петрович ещё несколько тюлек отправил Васе таким же способом. С помощью складного удилища, которое Петрович принёс с собой в качестве вспомогательного подъёмника, он довольно быстро мог бы положить под нос Васе кулёк с рыбой. Но вокруг дерева собиралось много зрителей, обнаруживших в Одессе ещё одну интересную достопримечательность, и Петрович специально растягивал процесс кормления. В такие минуты ему нравилось развлекать ни к чему не обязывающих, но довольных зрителей.

Использовав в полной мере свой мини-подъёмник, Петрович собрал бамбуковое удилище и, прикрепив на конец пластмассовую баночку, наполнил Васину посуду водой. Собравшиеся тут же начали давать советы. Один мужчина сказал, что его жена работает медсестрой, и он может принести старые капельницы, из которых можно собрать водопровод: один конец шланга опустить в банку для воды, а через другой, нижний, с помощью ручной клизмы, подкачивать воду.

Кто-то из зевак заметил:

– Лукоморье… Только золотой цепи не хватает.

Другой ответил:

– Зато у кота есть дом. Нужна ли ему цепь? – все засмеялись.

Он и без цепи никуда уходить не собирается. Так с чьей-то лёгкой руки и закрепилось за Васиным деревом название – «Лукоморье».