АЛЕКСАНДР КАРПЕНКО

ЛИРИЧЕСКИЙ ПОСТМОДЕРНИЗМ АНДРЕЯ ГРИЦМАНА
(Андрей Грицман, Личный выбор. Избранные стихотворения. Серия «На Кавказе». –
Ставрополь, Издательство «Ставролит», 2020. – 84 с.)

«Личный выбор» – это авторская книга избранных стихотворений Андрея Грицмана. Здесь представлены те стихи, которые сам автор считает у себя лучшими и наиболее полно представляющими его лирику. Поэт вновь, как и в книге «Спецхран», специально использует неяркое и непоэтичное название. И это тоже его личный выбор. Для понимания стихов Грицмана важно знать о том, что он врач и автор афоризма «здоровые люди стихов не пишут». Андрей очень много времени проводит за рулём своего автомобиля, и это тоже отражается в его стихах. По собственному признанию поэта, стихи он пишет «с голоса».

Я думаю, что особая стилистика стихов Андрея Грицмана, нестандартность его лирического мышления напрямую связаны с его двуязычностью. Сам я когда-то, будучи с выступлениями в Штатах, героически перевёл с десяток своих силлабо-тонических стихотворений в рифму на английский и осознал, какой это каторжный труд. Каторжный и, в сущности, бесполезный, поскольку американская публика рифмованные стихи не любит и не ценит. То есть, живя в Америке, лучше всего выработать для письма некий универсальный стиль, который одинаково хорошо подходил бы и для русского языка, и для английского. Стиль-трансформер. И Андрею Грицману, на мой взгляд, удалось найти такой авторский стиль. Это мелодический верлибр, в котором иногда проскальзывают неожиданные рифмы. В «Личном выборе» есть свежие стихи, навеянные уже «ковидной» действительностью. Пандемия в Америке, как мы знаем, сопровождается народными волнениями.

Это – азбука Морзе,
разбросанная бисером
по страницам.
Каждая единица
обозначает молекулу дыхания,
а обозначив, исчезает,
тает на языке, как мята,
оставляя меты тут и там,
незаметные никому кроме
членов тайного общества,
никогда не вышедшeго на площадь.

Площадь оцеплена статуями,
торговые ряды пусты,
памятник смотрит в другую сторону,
трамвайные пути заросли бурьяном.

Пахнет тлеющими листьями,
и перекличка сторожевых
стынет на лету в вязком воздухе
и висит коническими штыками

на гудящей сети
беспроволочной связи
чьего-то спутника,
пропавшего без вести.

Моё знакомство с творчеством Грицмана началось с его прозы. Я читал книгу «Поэт и город». И меня поразили его культурологические статьи Андрея, ошеломил очерк о трагическом наводнении в Нью-Орлеане. А творчество Пауля Целана я стал рассматривать с тех пор именно сквозь призму взгляда Грицмана. Что касается стихов, то здесь Андрей, как правило, ищет свой голос вне пространства силлабо-тоники. Но, чтобы никто не усомнился, что он делает это именно по личному выбору, новую книгу он начинает именно с традиционного стихотворения.

Услышав голос тихий и глухой,
остановлюсь с протянутой рукой,
сжимая прошлогоднюю газету.
Снег падает по направленью к лету
и замирает где-то за рекой.

Гудок оттуда хриплый и глухой
Всё тянется без эха, без ответа.
Я в сумерках ищу источник света
за городской невидимой чертой,
давно уже от стаи той отсталый.

Слетает незаметно снег усталый.
Его ловлю я ртом, и, застегнув пальто,
гляжу в незамерзающие лужи,
гордясь лишь мне заметной красотой,
и радуюсь: могло бы быть и хуже.

И странно, что оставлена была
за рубежом осеннего стекла
рукой рассеянной
полоска этой суши.

Стихи Андрея Грицмана более камерны, чем его проза. В прозе он – общественный деятель и философ, который ставит перед собой культурологические задачи обобщения творческого опыта других писателей. А поэзия у Андрея – тихая, тонкая, подспудная лирика, которая всматривается во внутренний мир. То есть, видимо, у него существует изначальный внутренний отбор, в котором из этих жанров писать то или иное произведение. Русскоязычной поэзии Грицмана вторит и его англоязычная поэзия – столь же камерная, тонкая и деликатная. Можете заглянуть в его английские стихи и убедиться. Они такие же по стилю и духу, как и его русские стихи. Лирический постмодернизм Грицмана не атакует читателя аллюзией в лоб. Проговариваются вскользь реминисценции из прочитанного и давно усвоенного. Например, вот Пушкин: «Когда-то я здесь пиво пил и в ближний парк гулять ходил». А вот – Есенин: «Не жалею, не зову, а лучше / ты включи компьютер, посмотри». Есть и Набоков. Но это – естественная вещь для постмодерниста. У Грицмана «чужая» строчка – часто только зачин, только искорка для разговора – нередко совсем о другом, нежели у классиков, чьи крылатые строки помогают разгореться поэтическому костру.

Облако, озеро, только нету башни.
Дышу в пронизанном солнечном срубе.
Сосед Тургенев пройдёт на охоту с ягдташем.
Зайдёт, присядет за стол, Earl Gray пригубит.

Головой покачает: постмодернисты!
А потом вздохнёт: Бедная Лиза.
Перед нами обоими лист стелется чистый,
Посидит, уйдёт, вспомнив свою Полину.

Он уйдёт, и стих его тает белый,
Как следы января в холодящей чаще.
Незримый джип затихает слева.
Слава Богу, Сергеич заходит всё чаще.

Слава Богу, вокруг гудит заповедник,
И здесь, в глубине, нету отстрела.
Пусть это будет полустанок последний,
Где душу ждёт небесное тело.

Летит оно, скорей всего, мимо.
Висишь среди крон в деревянном кресле.
Вокруг леса шелестят верлибром,
Да ветер гудит индейскую песню.

Набоков, Тургенев, индейские песни… Есть что-то неуловимое, что связывает между собой Россию и Америку. Вадим Месяц пишет, что Грицман – «поэт ветра». Ветер – сквозная тема его творчества. И «хамсин», и много-много других разновидностей ветра. В книгу «Личный выбор» автор включил фрагменты поэмы «Ветер в долине Гудзона». В последнее время на смену чисто сюжетным поэмам пришла поэма в виде цикла лирических стихотворений. Это большая подборка стихов, объединённых общей внутренней темой. Как правило, всё пишется и объединяется в краткий промежуток времени. Но отношение к поэме как вершине творчества стихотворца, как чему-то особенному и недосягаемому, на мой взгляд, нами уже утрачено. У меня – высокая степень доверия к текстам Грицмана. Думаю, к ним время от времени возвращаться. В заключение скажу вот о чём. Хорошо, что русского поэта, живущего в Нью-Йорке, издают в Ставрополе. Мне кажется, мы смогли преодолеть границы – как минимум, в слове. А жить можно где угодно. «Право на землю, – говорит Андрей Грицман, – человек получает, когда в неё ложатся его близкие».