НА ДРЕВНЕМ ЯЗЫКЕ... (часть 2)


***

Ты крепко-накрепко связан,
(помилован или наказан?)
временем, местом, судьбою
и судорогой покоя.
С. Четвертков

Сегодня мне предложен серый день,
и ни души вокруг - лишь я и он.
Дождь вышивает землю, дребедень
дождя по крыше - словно миллион
иголок тонких прошивает толь.
А я под ними проживаю жизнь.
Принять ли мне все это? И доколь
так будет все: дни серые и слизь
дождя зимой, и бесприютный двор,
где мокнет бесприютное белье…
И кот чужой крадется словно вор.
Где радость? Да наверно нет ее -
лишь только улиц серых забытье,
домов уставших крепнущий маразм.
И мусором пропахло бытие,
и здесь покой похож на долгий спазм.
А пьяницы у бара говорят
о жизни только, только лишь о ней…
Принять мне все? Пожалуй, что принять.
Принять и записать в тетрадь скорей…


***

Поэтом вдруг себя я ощущала
лет с десяти: как будто чья-то шалость
мне надевала странный шлем туманный
и солнечный.
И посреди игры: кормленья кошки,
представлявшей дочку,
но, к разочарованью детворы,
вдруг убегавшей в тридесятые дворы,
мне становилось так неинтересно!
Я видела, как весело и тесно
калейдоскопу теней на земле
от винограда, птиц и костылей
соседа-инвалида, и как этот
случайный праздник детский, без запретов,
мне доверяет радостное знанье
о том, что будет мир хорош, пока
я буду отрешаться невпопад
от игр, толкотни, бездумных слов,
от ссор, веселий, где желаний зов,
строительства надежных нор-домов,
забот о нерушимости основ,
чтоб говорить на древнем языке
с землею, с тенью, с ветром вдалеке!


***

"Художник - это чистое
простое око"
П.Флоренский

Вот мой отец походкою подростка
проходит по ладоням всех окраин:
улица Жизни, улица Ума, площадь
Талантов,
Сердца переулок…
И вам не скажет ни одна гадалка,
что улиц тех единое начало
там, за пределом "Я", где речь цельна,
где речи незачем ни рваться ни дрожать.
Идет отец, несет буханку хлеба…
Мучителен сегодня первый снег.
Он в детстве свой у каждого, а взрослость
бывает часто нам навязана не наша:
и снег не тот, и улицы не те.
И лишь немногие имеют право
на чистое, простое око детства.
Чем чище, тем мучительней смотреть.



***

Когда пространство ограничено судьбою,
то это не случайно - значит вещи
хотят вниманья нашего, обои
предстанут картой мира в сетке трещин.

Трубач хмельной по улице моей
бредет, шатаясь с похорон, играя
песню Утесова; лицо его красней
заката над домами, яблок рая.

И вот невольный он соавтор мой;
в судьбе моей все чаще так и будет.
Едино все. И мыслей пестрый рой,
и вспышки образов беру из царства буден.

Я в рабстве у событий и вещей,
больна стихами, что приходят градом.
Терпи, Агарь, - изгнанье тяжелей;
терпи, Иов, болезнь - тебе наградой.


***

Улица Лета номер шестнадцать в дождях и ирисах
в вишнях в черешнях бегущих к десятой Фонтана
приди ко мне вновь хоть во сне что всё чётче под утро
дай пролететь по тебе на сверкающем велосипеде
длящемся и исчезающем в памяти светлой
ворох бумажек твоих танцевал рок-н-роллы
под саксофон ветерка а мальчишкам и кошкам
было привольно в бездонном расплавленном небе
вечер к ногам нашим падал созревшею грушей
в гости соседи с вином молодым приходили
папа играл на своей самодельной гитаре
в окна к нам бились крылатые звери ночные

***

НОЯБРЬ. КРЫЖАНОВКА

Молчит сурово небо, словно страж,
на поле скошенном растёт одно молчанье...
И море позабыло слово "пляж",
стремясь постичь вселенной колыханье.
Как арестованный под стражею небес,
покорно солнце движется на запад.
И всё блестящее упрятало свой блеск
в речах простых, таящих мяты запах.
Но вдруг вороны, вспомнив о Ван Гоге,
о красном солнце, о колючем стоге,
покинули зелёный клин озимых.
Кричат вороны о невыразимом...


***

Ты говоришь, а я не отвечаю,
я слов не знаю, я - ребёнок дикий.
Не знаю, как слова составить в стаю,
чтоб долетали до весёлых бликов
в глазах твоих. Не знаю правил странных,
как принято вести себя, любя,
и выразить то, что, как имя Анна,
и хлеб, и вечер, будто некий шар -
единство бесконечности с конечным.
Попробую. Смотри: природы дар -
букет засохший в кружке долговечной.
Он означает: я тебя люблю.
И тот лиман, что виден за домами,
и те акации, волнуя речь свою
летящими и пёстрыми листами,
посредниками будут между нами.
О том же, всё о том же говорю...


***

МЯО - ЦЗЫ

Ко мне пришел пришелец ранним утром,
прохладным, тихим, виноградным утром.
Сидел на крыше моего сарая,
мяукал тихо, что-то прозревая.

И был он весь как дым густой и пепел
легчайший, а в глазах его был лепет
огня такого древнего и злого…
Янтарный отблеск зелья колдовского.

И получил он имя - Мяо-цзы.
На крыше он сидел в тени лозы
и размышлял о вечном и мгновенном,
о тленном мире и мирах нетленных…

Он сочинял легенды, сказки, песни,
рассказывал и пел без слов, и если
его брала на руки я, ворчал,
и лишний раз погладить не давал.

И вдруг исчез в один сентябрьский день,
когда вокруг играла светотень.
И душу старого кота забрал с собой -
кошачий серый ангел колдовской.


***

Что мне вспомнить о детстве? Быть может вот это - жара,
дача, лес… Я у деда под Киевом - флоксов касанья,
откровения флоксов, их полусмешные признанья,
и веселая дачная, как мошкара, детвора.

Или это - мне пять, и сосед скалит зубы, шутя…
Он стреляет в котов с идиотски - веселой улыбкой.
Извивается кот на земле и кричит как дитя,
я бегу по двору, и земля ощущается липкой.

Мне пятнадцать, и новенький в классе, и я влюблена -
он кудрявый поэт, и зовут Эдуард, и красавец.
На меня - ноль вниманья, и этой любви белена
отравляет мне душу. Любовь исчезает, как глянец…

Было многое после, и годы куда-то летят…
Отчего же все чаще я вижу соседа улыбку
и картинку: тот кот, издыхая, кричит как дитя!
Я бегу по двору, и земля ощущается липкой.


***

Утром выйду во двор и замру невзначай:
туча в небе - двугорбый верблюд.
Кришнаистские дети - Нимай и Нитай
по ромашкам вприпрыжку бегут.

Они вилками демонов колют плохих,
а едят они только прасад.
Их движения быстры, ловки и лихи.
"Ты не предана!",- мне говорят.

Керосином несет из квартиры второй -
там старушка готовит обед.
К ней баптистки приходят задорной гурьбой
и поют свой баптистский куплет.

А болван по фамилии Тер-Казарян
конопли насадил во дворе.
И когда он обкурен, наколот иль пьян,
то врубает он рок на заре.

Здесь у каждого музыка, в общем, своя,
каждый знает как жить - это дар.
Только я не пою ни куплетов, ни мантр -
Слышу музыку я бытия.


***

Сергей нашел немецкую каску с дырочками от пуль.
Ради смеха надел он ее на голову, и вдруг его захлестнул
поток чужого сознанья и речи нездешней лязг.
И он закричал: "Мою голову прострелили!", и разум его погас.
И снится ему, что лежит он в поле на чистом белом снегу,
но весь он пронзенный чужою болью: "Майн либен, я встать не могу!
Зачем я лежу на большом покрывале, холодном, как чья-то смерть?
Мою голову прострелили, ох майн Ленхен, майн херц!
Зачем я лежу здесь, подобно снегу, а мне еще нет тридцати.
Ведь если время приказывает нам быть, то пространство приказывает идти!
Но я умираю, и снег накрывает белой меня простыней…
Я был поэтом, а не солдатом, я хотел вернуться домой.
Всегда мне казалось: надо мною витают ненаписанные стихи.
Но смерть говорит: "Это были пули!". Шаги ее так легки".

С Сергея сняли немецкую каску - зачем нам чужие грехи?
Он долгое время ходил как блаженный, затем сел за стол и начал писать стихи.


***

Танцовщице Кароле фон Хердер

Как много танца в этом мире шалом -
Танцует все: деревья, дождь и ветер.
И листья опаленные, в опале,
Танцуют осенью, как уличные дети.

Танцуют все торговки на базаре,
В такт холоду чечетку отбивают.
И рыбу на весы они бросают,
Капусту достают из бочкотары.

И это тоже пляска серых будней,
Чей смысл в заботе о насущном хлебе.
А дворник двор метет, сопя простудно,
И море дышит в такт ему, и небо.

Как весел танец пламени на спичке,
Как яростен пожара танец древний!
Все движется на свете по привычке,
Движение - язык наш ежедневный.

А танец - это слово без излишеств.
Танцовщица, чтоб быть всегда собою,
Безудержно свою поэму пишет
Всем телом, всей душою, всей судьбою!


***

Если в небе высоком летит над тобой
облаков задумчивый рой,
это ангел-хранитель летит над тобой
и роняет луч золотой.

И в саду твоём белой сирени кусты,
словно слепки с той чистоты.
Это ангел-хранитель стоит пред тобой,
охраняя твой дом земной.

В пене море, в снегу бесконечной зимы
крылья лёгкие он полоскал,
защищая тебя от стихии и тьмы,
потому что ты верил и звал.


***

ПАВЛИН

В польской деревне павлин сидит на ограде
влажного сада. Сидит, распускает перья -
дервиш в чужом наряде из сказок Шехерезады,
князь из покрытого глиной курганов и лет поверья…

Как по стене крепостной, по ограде из камня ходит
в вечной своей, беспробудной своей идее.
И какой-нибудь Лешек, холопа княжьего вроде,
кормит его зерном, как пузатых кур и индеек.

Это все моя жизнь - дороги, дожди, уклады,
нарушение их и синь бытия спросонок…
Глядь - и павлин на ограде майского сада.
"Польский польвин", - как сказал знакомый ребенок.


***

Рейну

Ты мне чужой, ничей и сам не свой,
мне кто-то говорит: ты волк, ты злой,
но вижу я, что мальчик ты душою,
израненный, так исцелись же мною!
За исцеленье заплачу судьбой…

И все ж не знаю кто ты, милый мой…
Поэт, убийца, телепат? С тобою
казалось, жизнь прожили, а порою
ты мне чужой.

Мне страшен взгляд твой, льдистый, голубой.
И я тебе чужая, милый мой.
Ты напоен пространством, как водою,
я в душах странствую, но все же я не скрою:
лишь нежность в пальцах теплою золой.
Ты мне чужой…


***

ПИОНЕРВОЖАТЫЙ

Он шел пестротой переулков Гурзуфа,
где гроздьями окна висят над асфальтом,
он шел от картинного синего моря,
напляжившись вволю, богиней Астартой
казалась любая девчонка с загаром.
Он флигель в саду снял на эту неделю,
под сенью деревьев раскидистых жил он
и водку глушил, пока персики зрели.
Пляж утром, а вечером пил он с хозяйкой
и в сад выходил, забывая про время,
про Харьков родной и своих пионеров,
про знамя и пламя, и лысое темя,
про тещу с женою, а во флигеле к ночи
его дожидалась за муки награда -
хозяйка его, экстрасенс и пьянчужка,
и рядом плескалась энергия сада.


***

НОЧНОЙ ИЕРУСАЛИМ

Древнее злато огней на полночных холмах.
Ночь ароматов.
Стих карнавал пестрых платьев, ермолок, рубах.
Шляп и халатов.

Больше нигде ни огней, ни холмов, ни небес
этим подобных.
Были тюрьма, и Голгофа, и крест, было здесь
все для бездомных.

Лилий богаче и птиц, он въезжал на осле,
самый богатый.
Что раздавал на святой, вероломной земле,
то и распято.

Видим из Библии все на полночных холмах,
что пожелаем.
Город насилия, мира, любви, что сильнее, чем страх.
Ерушалаим…


***

Вино и кровь, молоко и вода -
Они на Земле пребудут всегда.
Четыре жидкости - нет древней!
Налей мне воды, и вина налей!

Вино в крови у древних царей
Текло тем быстрее, чем кровь
горячей!
И были войны - алела кровь
В речной воде - вот таков улов.

Недаром в вино претворялась вода,
Недаром в кровь претворялось вино.
Тот прошел свой путь от воды до суда,
Кому это было дано!

И был Он как все молоком вскормлен -
Простым молоком земным.
И млечный туман тех простых времен
Развеялся словно дым…

Но только будут с нами всегда
Вино рассвета, заката кровь.
И день, прозрачный, словно вода,
И молоко облаков…


***

ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК

Почтовый ящик мой всегда полон:
зимою - снега, весною - лепестков белых.
Летом нахожу в нем спелые вишни,
осенью - влажные пестрые листья-открытки.
Еще нахожу я в нем пух, паутину, перья,
высохших разных я в нем нахожу насекомых.
А я еще жалуюсь, что мне никто не пишет.