ДВА УГЛА

Он --Кто вы?
Кант --Эммануил Кант.
Он --Что, тот самый?
Кант --Нет, ничего общего. А впрочем, какая разница. Большая?
Он --Большая. Вполне возможно.
Кант --Ах вот как...
Пауза.
Он --Вам, может быть, интересно знать, кто я?
Кант --В общем-то не очень. Но раз уж вы оказались на яхте, к тому же как бы моей. И считаете должным объясниться. Да пожалуйста.
Он --Ну, у меня сведений не много...
Кант --Насчет себя?
Он --Ну да. Я оказался в воде, утонуть я не мог, ну не мог, я очень хорошо и долго держусь на воде. Но деваться было некуда. И тут яхта. Я как-то вскарабкался. Вот и все.
Кант --Ну спасибо за информацию. Я слышал звуки. Не придал им такого значения.
Это все сведения, касающиеся вас?
Он --Да.
Кант --Вы больше ничего не помните, если так понимать?
Он --Нет. Я просто больше ничего не знаю.
Кант --Ну ладно. Я уже представлялся. Яхта называется "Два угла", хорошее название, не правда ли? Куда мы направляемся, вопрос особый, отдельный.
Он --А все-таки куда?
Кант --Понимаете, я никогда не ставлю перед собой конкретных целей, задач. Я плыву, и все. Я ведь не обязан ни перед кем отчитываться.
Он --Я могу плыть с вами?
Кант --Ну если вы этого так желаете... А впрочем, если вы желаете чего-то другого, то помочь я вам никак не могу, согласитесь, никак.
Он --В данной конкретной ситуации, вы хотите сказать?
Кант --Ну считайте, что так. Берегов, другого корабля нет.
Он --Значит, я и вы будем какое-то время находиться рядом.
Кант --Ну, прыгайте обратно в воду, это тоже выход.
Он --Я пока подумаю.
Кант --Думайте. Я буду спать.
Он --А что сейчас делать мне?
Кант --А почему меня это должно касаться?
Он --Потому что это ваша яхта!
Кант --Делайте то, что считаете нужным, сделайте милость! Я буду спать.
Он --Извините. Я устал. Я долго пробарахтался в этой бесконечной воде. Замерз. Я уже говорил, утонуть я не мог. Мне нужна сухая одежда, и мне нужно отдохнуть, я устал.
Кант --С одеждой туго. Под вами в ящике одеяло, если придвинуть второй ящик, на этом вполне можно спать, я сплю.
Он --А как же там гамаки? Разве не проще?
Кант --Я пробовал сначала, ужасно неудобно. Можно в принципе и на полу спать, но так холодно.
Он --Ничего, я люблю, когда холодно.
Кант --Могу предложить палубу.
Он --Ну, это уж слишком.
Кант --Ну, как пожелаете. В чайнике кипяток, еще есть.
Он --Хорошо, спасибо.
Кант --Будьте здоровы.
Кант завернулся в желтое клетчатое одеяло и повернулся спиной. Скрипнули ящики. В чайнике действительно был кипяток, там же рядом-- две кружки. В полке стояла начатая бутылка вина. Кант вроде как действительно заснул. Одеяло в ящике оказалось в меру кусачим, можно было, наконец, избавиться от мокрой одежды, и в него завернуться. Смешать вина с кипятком и, уже согревшись, крепко уснуть, вытянувшись на ящиках.
А ночью ему приснился сон:
Будто бы спит он и видит, что желтое клетчатое одеяло поднялось, выгнулось, встало во весь рост в каюте, потом хищно так пригнулось, так что стала видна худая, но широкая спина спящего Канта, и как кинется его душить! Черные полосы на желтом вытянулись как черные лапы.
И злобный шепот из самого темного угла, шепот явно женского рода:
--Будешь еще, паскуда, чужой кагор выпивать?
Так и придушило.

Утро.

Он вышел на маленькую мокрую палубу, вдвоем здесь действительно будет туго и неуютно. На правом борту клацнуло, и на палубу прыгнула большая черная собака, пес. Немецкая овчарка, только черная, это значит -- не чистопородная. Постояла, посмотрела равнодушным глазом, шагнула, прыгнула на левый борт.
Он тоже равнодушно огляделся, никого.
Кант уже проснулся.
Ни слова не говоря, взял газету, чтение которой было вчера так неожиданно прервано, полистал, отшвырнул. Достал откуда-то из-за спины старый серый свитер, начал что-то на нем зашивать. Вряд ли дыру, скорее всего так просто.
Он --Доброе утро?
Кант --Если вы так настаиваете. - буркнул Кант.
Он --Как спалось? (светским тоном, как можно более светским)
Кант --Как и вам. (сосредоточенно перегрызая нитку)
Он --А я спал очень хорошо.
Кант --Значит, я тоже. Хотя мне снились кошмары. Всю ночь.
Он --Очень жаль. Вы бы свежим воздухом дышали, что ли.
Кант -Буду -- подышу.
Он --Что у нас с завтраком?( жизнерадостно)
Кант --Я не завтракаю.( обещающе)
Он --А с обедом?
Кант --И не обедаю.
Он --А вообще с едой?
Кант --Никак.
Он --Вот значит как.
Вышел. Пасмурно. Неуютно.
Кант нагнулся, поднял с пола, из-за спины, стакан вечно горячего чая с лимоном, отхлебнул, поставил обратно.
Неуютно.
Вернулся. Сел.
Он --Я все-таки должен объясниться.
--Ни в коем случае.-- поспешно заверил его Кант.
Он --Нет. Я это чувствую. Я должен.
Кант --Да нет же, уверяю вас...
Он --Да нет, поймите, я ведь не ребенок.
Кант --Никто никому ничего не должен.
Он --Я должен.
Кант --Нет, не должен.
Он --Ну понимаете...
Кант --Это ошибка.
Он --Я же на самом деле ничего не помню.
Кант --Тем лучше.
Он --С вами невозможно разговаривать.
Кант --И не нужно.
Он --Это какой-то бесконечный разговор.
Кант пожал плечами.
Кант --Никто не заставляет вас его продолжать.
Он --Хорошо. Я попробую.
Он опять вышел. Кант хлебнул чаю. Он не возвращался.
Он сидел на мокрых, холодных досках маленькой палубы и ни о чем не думал. Думать что либо о Канте было неинтересно, о самой яхте-- ни к чему. А другого ничего не было. Поэтому можно было не думать.
Это было не скучно. Это было никак.
Через какое-то время можно было замерзнуть, но он не боялся холода, а про время он ничего не знал.
О собаке он забыл, точнее не забыл, а не придал ей никакого значения. Ну собака, как собака, ушла же.
Было пасмурно и не было берегов.
Он спал, и ему снилось, будто он лежит на узкой кровати в маленькой комнате. За стеной ему были слышны голоса. Два голоса, мужской и женский, скандал.
За другой стеной телевизор, и на него никто не обращает внимания.
А на другой стене окно. За окном теплый вечер, и много, много деревьев.
Он спит, и ему снится, как он вслушивается в скандал за этой стеной. И ему не нужен теплый вечер.
Еще если он мог помнить, он бы думал о друге. О своем друге, вечно обкуренном, постоянно делающим из чего-то какие-то свои выводы, и со странным запахом мокрой травы в светлых волосах. И когда ты покупал новую тряпку, он спрашивал-- где, и шел и покупал точно такую же. Странный друг.
Еще был теплый, солнечный день, солнце--везде, на щеках, ладонях, и на пыльной бутылке с пивом тоже оно. Солнце и светловолосое дитя наперегонки, по бетонным плитам и краям асфальта. Берегите свое счастье, дети. Твой странный друг важно клянется в верности. Толстые голуби.
Кант --Вернитесь! Эй, вы, как вас там?
Он --Что?
Кант --Зайдите на минутку.
Он --Зашел.
Кант закутался в одеяло, снаружи оставалось только недоверчивое лицо и светлая прядь до подбородка.
Кант --Я тут подумал, я вообще давно хотел спросить...
Он --Что?
Кант --Не перебивайте меня. Мне же нужно точнее поставить вопрос. При этом не касаясь, как бы это сказать, деликатных сторон... Так я давно хотел спросить. Вас. Больше ведь мне спросить это не у кого.
Он --Ну? Говорите.
Кант --Я же просил. Не перебивать. Мне тяжело это, поймите.
Он --Да.
Кант --Извините, вам также тяжело, я понимаю. Я, может, грубо как-то сказал. Да, грубо.
Я не хотел.
Что же я хотел у вас спросить? Нет, подождите. Это слишком сложно. Это не может быть так просто, вообще ничего не может быть так просто, Так вот взять и просто вот быть. Понимаете?
Он --Ну да.
Кант поворочался, из одеяла высунулась вся голова, внимательно, внушительно посмотрел.
Кант --Я слишком многого от вас хочу. Может быть. Так бывает. Вы сможете это пережить. Мне легко понять, как вы сумеете это пережить. Мне легко понять.
Он --Ну так в чем, собственно говоря, дело?
Кант --Ладно. Ни в чем. Идите.
Кант свернулся ничком, закутался в одеяло с головой. Может быть, еще что-то сказал. Но уже было не слышно. Замолчал.
Он удивился. А потом тихонько потянул на себя одеяло, Кант молчал, он потянул сильнее, Кант молчал.
Он с силой дернул одеяло. Одеяло на секунду показалось бесконечным и бесконечно огромным. Шерстяной колючий комок на кровати взметнулся и опустился. Под одеялом никого не было.
Он даже смутился. Неловко повел плечами и вышел.
А среди туч оказались крошечные разрывы, и по яхте бегали солнечные зайчики. Там где они пробегали не один раз, оставалось маленькое, с копейку, пятнышко желтого цвета. Он мазнул пальцем, желтый цвет остался на пальце-- очень вонючая масляная краска, еще и липкая.
Кант --Вернитесь. Вернитесь же!
Кант, поджав ноги, по-прежнему с головой кутался в одеяло.
Кант --Я как-то подумал. Знаете ли, пришло в голову. Нет, вы только не обижайтесь. По-моему, это нужно сделать. Сказать вам. Спросить. Как же вас все-таки называть? Я могу каждый раз кричать, как вас там. Я могу. Но мне претит.
Он --Я не знаю. Мне все равно.
Кант --Попробуйте, вспомните.
Он --Что?
Кант --Ну хоть что-нибудь. Кем вы там были? Ну?
Он --Я не знаю.
Кант --Ну а что у вас было?
Он --Все.
Кант --Что, совсем все?
Он --Ну да, очень много. Все.
Кант --А так может быть?
Он --Не знаю.
Кант --Значит, может.
Он --А вы уверены?
Кант --Абсолютно.
Он --А... Ну ладно, я пойду (скучно).
Кант --А... Ну идите (слегка разочаровано).
Вышел. Споткнулся. Упал.
Рот наполнился кровью. За спиной угрюмо, опять уткнувшись в клетчатое одеяло, бормотал Кант. Выяснял, что же у него было, а чего не было. Выяснит, конечно, навряд ли.
Очень много крови во рту. Деть некуда. Сплевывать не хочется.
Парус. Свернутый, связанный, сверху еще и кусок полиэтилена. Содрать?
Он обнял себя за плечи и лег лицом в белую парусину, поползли кровавые пятна-- стало легче дышать.
Кровь во рту. Стихло бормотание Канта, он оглянулся, никого.
И кровь сама остановилась.
Кант --Да подойдите же сюда, куда вы делись? Сколько вам можно и нужно кричать?-- в голосе Канта прорезались доли истерики.
Он --Что?
Кант --Я придумал. --Кант улыбался.
Он --Что?
Кант --Я придумал, куда нам плыть.
Он --Вы что, никогда не поднимаете паруса?
Кант --Мы будем плыть к островам. Будем по дороге встречаться с разными людьми, интересными людьми. Я придумал, куда нам плыть.
Он --Почему вы не поднимаете парус?
Кант --Я придумал очень красивое название для островов.
Он --Как же яхта у вас плывет?
Кант --Слушайте название:...
Он --Да идите вы с вашим названием! Как у вас яхта движется, куда? У вас же руля нет!
Кант --Да слушайте же название островов, несносный вы человек!
Он --Да на фига мне придуманные острова, если у вас яхта непонятно что вытворяет, и куда хочет, туда и идет.
Кант --Да успокойтесь вы. Вот чаю хотите с лимоном?
Он --Ненавижу чай с лимоном.
Кант --Ну чего вы так нервничаете? Острова спящей кошки. Красиво?
Он --Красиво... Только что ж теперь делать?
Кант --А чего? Вы садитесь поудобнее. Да вот на пол, на пол. Я вам буду старинные морские легенды рассказывать. Это очень интересно, правда.
Он --Да ну?
Кант --Правда, правда. И не надо так иронизировать, пожалуйста. Вот слушайте:
Где-то здесь, вокруг нас с вами, может быть даже рукой подать, вот у вас за спиной, есть два корабля. Команды на них нет, есть только капитаны. Один корабль называется "Гиль", а другой "Золотая собака". У "Гили" на носу фигура призрака, у него сложены на груди крестом костлявые руки и в кулаках он сжимает углы штормового паруса. А у " Золотой собаки" действительно искусно вырезанная скульптура гончей и покрашенная золотой краской. Краска кое-где облезла. А вместо поводка у нее на шее петля.
На палубах не шелохнувшись, не шевелясь стоят два капитана. Они очень между собой похожи, ну черты лица. Только у одного длинные светлые золотые волосы, почти до колен, это на "Золотой собаке", а у другого иссиня черные и до плеч. Никто не знает, как их зовут, кто они. Иногда они встречаются, корабли просто останавливаются и стоят, друг напротив друга, а они смотрят. Их встретить-- это очень плохо, это значит помереть скоро. И все их видят. Все. Ведь все же когда-нибудь умирают? Значит, и видят тоже. Вот. И мы их тоже встретим.
Пол качнулся, Кант не заметил, или сделал вид.
Зато он заметил, но, может, это так нужно? А пол качнулся сильнее, так сильнее, что ему пришлось быстро встать, и, перед тем как выбежать из каюты, почувствовать легкое головокружение. Он выбежал, выскочил. Кант застыл. Потом сел и глубже запахнулся в одеяло.
Он --Что это значит?
Все молчало. Грязные стены взбрыкивали, но уже не так сильно.
Он --Что происходит?
Ударило сильно. Если свесится с кровати, то можно увидеть грязную струйку воды на полу. Слишком эффектно, что бы быть правдой. Это больше похоже на неправду. Канту не хотелось вставать, очень не хотелось. Если бы не такое наглое присутствие неправды на его личной территории, он бы и не подумал встать. Но от неправды деваться было некуда. Кант встал. Пока он шел те два шага до дверей, все дрожало, демонстративно дрожало. Выглянул-- заткнулось, замолчало, забилось под лавку. И он лежит. Головой в ту сторону, ногами сюда. И лежит.
Канту сделалось как-то неловко, не по себе, эта часть неправды была самой молчаливой и самой наглой. Может, поэтому такой наглой? Кант оглянулся и неловко вышел, подошел, присел, прикоснулся к плечу...

БИБЛИОТЕКА.
Он выбежал, и его окатило водой холодной, соленой. А потом еще раз окатило, и еще раз. А потом его кто-то несколько раз ударил, в спину, в затылок, он не видел кто. А потом он как будто бы провалился в подпол. Откуда на яхте подпол? Самый настоящий? И не просто подпол, а огромный, с высоким потолком и целым лабиринтом из книжных стеллажей. Все книжки пронумерованы, стоят по темам, у каждой полки сбоку бирочка, по какой теме значит полка. Ну там, химия, математика, история раскольничества в Сибири. И идешь так долго, долго, стеллажи, стеллажи и приходишь к столу. За столом сидит библиотекарь, какого он пола-- мужского, женского-- не понять, стрижка короткая, ну на Канта похож. На столе стопка каталогов лежит, толстых, потрепаных. А библиотекарь новый каталог составляет и строго поверх тонких очков поглядывает.
Все строго так, страшно.
--Молодой человек, чего вы хотите?

Наверное, нужно было искусственное дыхание делать или еще чего-нибудь, но Кант этого делать не умел. К счастью, таинственный незнакомец, потерявший сознание, начал приходить в себя. Из-за борта, Кант не углядел, какого, шваркнуло водой, все той же холодной и соленой.
Он --Слышь, Кант? Знаешь, как меня можно назвать?
Кант --Какая разница?
Он --Можно Алексеем. Я тут подумал. Хорошее имя, чего ты скривился?
Кант --Отвратительное. Ничего другого не мог вспомнить?
Кант оглянулся. На каюте стояла черная собака. Смотрела внимательно. Кант скосил глаза-- он устало смотрел в небо, и вообще ему сейчас ни до чего дела нет явно. А у собаки глаза серые, и не просто серые, а еще и дружелюбные, и холодные, и синие.
Кант поглядел и быстро юркнул обратно в каюту. Сел и стал терпеливо ожидать. Он медленно начал вставать. Кант зашипел:
Кант --Все в порядке? Ну двигайтесь, двигайтесь сюда. Я вас очень прошу.
Он --У меня голова кружиться.
Кант --Ну поднимайтесь же!
Он все так же медленно и даже осторожно подошел к каюте и сполз на пол. Кант ободряюще улыбался. Свернул комком одеяло, подложил ему за спину. Замолчал.
ОН улыбнулся. Кант помялся и заговорил:
Кант --Знаешь, я когда раньше один плавал, без тебя, я вот что делал: я себя за ногу привязывал, к яхте и нырял. Глубоко нырял. Я там разные штуки видел, странные даже.
Он --Какие странные?..(равнодушно)
Кант --Ну, знаешь, там как будто бы город, сверху, черепицы, брусчатка, брусчатка и черепица одного цвета. А потом уже нет города, а зеленые холодные холмы, в тумане, невысокие.
Он --В тумане?
Кант -Да, в тумане. И холодные. Холодные, как холодно ранним утром. Вот.
Он --И долго ты так?
Кант --Не знаю. Только когда там, веревки на ноге уже нет. Ну и холмы. Туман. Холодно. Фиолетовые горы. Мне навстречу идет светловолосая девушка в черном. Я ее хватаю за руку, а моя рука так вот раз и сквозь нее проходит, как сквозь тот же туман. А потом она протягивает ко мне свою руку и я чувствую, как ледяные пальцы сжимают мою сердце.
И она так грустно мне говорит:
--Я бы могла тебя убить. Знаешь?
Он --Ты это только что придумал?
Кант --Да нет. Нет.(встрепенувшись, не обидевшись, виду не подав) Я видел. Было так.
Он --Ну было так было.
Кант --А потом опять город. Город, город. В нем не живет никто, хотя я не приглядывался.
Он --А чего ты не приглядывался? Пригляделся, бы может увидал бы чего.
Кант --А на фига? Я что, исследователь, следопыт, первопроходец?
Он --А я что, говорю?
Кант --А я один раз там шел по улице, по городу и далеко так зашел. Какие то трущобы, окраины, дома полуразрушенные, а потом ворота распахнутые. Двор, посреди двора сидит бабка, старуха и чего-то чистит мелом или чем таким сыпучим. Ремень будто бы. Я пригляделся-ошейник собачий, кнопки на нем белые, серебряные. Чистит она эти кнопки и что-то под нос себе бурчит.
Я подхожу. Заклепки светятся светом белым-хорошо чистит, старается. И бормочет:
--Разменяла любовь на коней белогривых.
Я тихонько крадусь, мало ли чего. А она сидит, чистит и бурчит:
--Разменяла любовь на коней белогривых.
И ошейник надраивает, старается. Я ей:
--Гм-гм, бабушка, а бабушка?
А она глаза в ошейник, чистит.
--Разменяла любовь на коней белогривых.
А росту она маленького, ну мне по пояс будет. Как дите маленькое. Так она меня и не увидела. Я ушел. Все.
Он --Захватывающая история.
Кант --Еще бы.
Он --Я спать буду.
Кант --А давай... Ну ладно спи. Спи, спи. Я ничего. Я посижу.
Кант завернулся в одеяло и как будто забился в угол. Если глаза прищурить, маленький такой, щупленький, ну и так далее.
Когда ОН проснулся, Кант так и сидел. И спал. Как у него спать еще получалось? Устал наверное. Наверно сильно устал.
Паруса ОН ставить не умел. ОН даже этого дела в кино никогда не видел. Может в книжках читал, но для парусов это не важно.
Подошел, постоял. Начал развязывать какие то веревки. Какие веревки? Может их потянуть надо, а не развязывать? ОН что то потянул вверх. Что то упало обратно. Опять наверх, вниз, наверх. Нетяжело, но малопонятно зачем.
Еще раз потянул какую то веревку, а может это и не парус вовсе.
Шорох.
Парус.
Из каких то углов начали вылезать маленькие человечки, гномики, коротышки, наверно живут здесь давно, только никто не замечает. Росту совсем маленького, не выше его колена, волосы длинные, бороды вьются. Сначала двое, а потом еще полезли. И давай значит помогать.
Начальственными такими басами:
--Эй, эй, да куда ж ты ее поворачиваешь, а?
--Вверх! Вверх тебе говорят! А чтоб тебе…
Прыгают, бегают вокруг, дергают за брюки. Помогают.
--Ты парень, туда ее разверни, а потом вдарь как следует. Как следует только!
--Вниз.
--Вверх.
А другие тоже при деле, вытащили маленькую-маленькую барабанную установочку, гитарочки, стоечки с микрофончиками, колоночки тут же, усилочки.
Встали по местам, а много их так оказывается. А барабанная установочка на каюте, прямо у него перед носом.
Ну и сначала гитары, потом барабаны включились--- бах, бах, бах! А ниче так, красиво, стильно получается. Небо пасмурное, волны серые, звук тягучий и с раздумьями. Волосы у всех длинные, по ветру развеваются художественно, только цвета разного. У барабанщика рыжие, у гитар-черные с синим отливом, а у вокалиста пшеничные. И он важно так затягивает:
Чего б ни ждать, чему не верить,
Не много спать, не нужно б жить,
И только б звери, звери, звери
Могли бы есть и всех любить!
И вытягивает из кармана часы песочные, трясет у него перед носом, тыкает в них пальцем, и обратно в карман.
Откуда-то сбоку рояль разрывается.
И эти помогающие-помогают, помогают, помогают.
--А ну-ка вон там попробуй потянуть! Потяни, потяни!
--А теперь вон там! А ты попробуй!
И будут лисы хлеб глотать,
А время становиться явью!
--А потом еще раз вниз дерни! Вниз!
И тут еще строгий голос из-за спины:
--Вы в нашу библиотеку записаться хотите? А у вас 5 рублей есть? Нету. А вы домой сходите и принесите 5 рублей. И фотографию принесите цветную, 3 на 4.
А яхта в такт барабанам раскачивается туда-сюда, и туда тоже, и вроде как и на месте стоит.
Парус то висит, то дергается, то нету тут никакого паруса.
А потом взял поднялся и надулся. И косые складки на нем сложились в юное женское лицо. Такое несколькими линиями нарисованное. Посмотрела внимательно, сделала вид что улыбнулась, плюнула и исчезла.
Парус надулся, дернулся и упал.
--Вы приходите к нам в библиотеку, еще.
--Да идите вы со своей библиотекой! Я в них в жизни не был! Ненавижу библиотеки.-взорвался ОН. Появилось непреодолимое желание стукнуть Канта. Непреодолимое желание вернуться в библиотеку.
--Кант! - он ворвался в каюту, вбежал, зашел.
--Кант!
А не было Канта! Ну в том углу не было, а в другом был.
--Кант!
Кант поморщился. ОН попробовал схватить Канта за плечо и потрясти-нет Канта. Кант сидит в другом углу и осуждающе пьет чай.
Он --Кант! Чай пьешь!
Кант --Чай! А вот ты! Ты сколько времени со мной уже рядом. А ведь ни разу не поинтересовался, какой я чай пью! Не спросил. Тебе ведь это и голову не приходило! Не приходило ведь, да! А я, между прочим, китайский чай пью, зеленый. Он очень полезный! От него зубы не желтеют! Хочешь, покажу? Я не боюсь улыбаться! Могу показать, хочешь!?
Он --Что?
Кант --Зубы у меня, зубы абсолютно не желтые! Несмотря на мой возраст, совершенно не желтые! Я вообще намного моложе своих лет выгляжу, намного!
Он --Ладно, Кант, хватит. Не надо мне ничего показывать. А лет тебе столько же, сколько и мне. Мне, наверное чуть больше.
Кант --Ну, если ты так считаешь…
Он --Да ну тебя.
Замолчал Кант, подумал, вытянул ноги, подумал, вытянул еще дольше, облокотился, раскинулся, мечтательно запрокинул голову, сосредоточенно отхлебнул маленький глоточек чаю-и опять мечтательно, расслабленно, как было.
ОН молчал, молчит, может быть-- будет молчать?
Он --Кант, я парус хотел поставить.
Кант --А, что?
Он --Парус.
Кант --Зачем?
Он --Что был. А то непонятно как-то так. Красиво, когда парус.
Кант --Ну как, поставил?
Он --Нет.
Кант --Чего было браться…И никто не поставит. (Бардак там, наверно, теперь).
Он --Ну не знаю, парус хотелось.
Кант --А ты паруса ставить умеешь?
Он --Нет.
Кант --Да еще и в одиночку.
Он --А ты умеешь?
Кант --Да.
Он --Ну так поставь.
Кант --Зачем? Так что ли плохо кому?
Он --Да. Мне.
Кант --Ну а я что сделаю?
Он --Поставь парус.
Кант --Я один не могу.
Он --Я буду помогать
Кант --У тебя не получится.
Он --Получится.
Кант --Дался тебе этот парус.
Он --Нужен, сейчас.
Кант --Прости, друг. Ничем не могу помочь.
Он --Ну и зря. Ну и дурак.
Кант --Разумеется.
Он --Как хочешь.
Вышел, Кант остался. Снаружи все как было. Как было и раньше. Сел на корточки, сел удобнее. Провел рукой-нож. Небольшой, хорошо заточенный, рукоять кожаная.
Повертел. Провел по борту яхты черту, черточку маленькую. Черточка изогнулась, стала вольной чайкой, потом радугой, подумала и стала опять чайкой.
ОН провел ножом еще несколько полосок, на последней полоски вздыбились-поломались, стали острой лестницей.
Еще несколько оказались индейскими вигвамами, а еще одна только очень длинная большой-большой горой. Вокруг горы чайка, когда чайка далеко она как точка.
--Ты что там делаешь?-завопил Кант, в проеме двери показался (не показался -- сделал вид) Кантов глаз.
Вигвамы в повозки, в повозки маленьких лохматых лошадок, чайка-проводник. Нужно добраться к носу лодки, путь не близкий, а потом еще и на другой борт. И песня, печальная, печальная. И нету мне нигде этого самого родного угла. Ой-ее, е!
Он --Ничего не делаю, сижу просто.
Кант --А…Сюда иди. Чего ты там-то?
Он --Не хочу.
Кант --А может, иди?
Он --Не хочу, сам иди.
Кант --Не хочу.
Повозки остановились.
Он --Кант, сам иди.
Кант --Да не хочу я.
Повозки вскачь помчали обратно, тонны пыли из-под копыт маленьких лошадок, чайка-пикирующий бомбардировщик. А песня какая! Эх!

Это то, что было и сейчас есть, но этого не будет потом.
Песок.
Очень много песка. Это тот самый песок, который потом сыпется и живет во всех песочных часах сразу.
Только сейчас песчинки ждут.
И яхте на самом деле очень много- много лет, она лежит на боку, нет у нее никакого паруса, да и держится она еще только потому, что очень жарко. Сколько этой лодке еще осталось, никто не знает.
Главное -- не высовываться. Сидеть внутри, запершись, и что бы ни один луч этого солнца и ни один случайный ветер тебя не заметил.
Он --Кант.
ОН сидит на горячих, гнилых, мягких от гнили досках маленькой палубы. Тоже устраивается поудобнее, вытянув ноги.
Он --Кант, идите сюда. Чего вы прячетесь?
Дыры в обшивке и бортах, все сыпучее. В дырах видно, как ветер гоняет волны из песка, а небо здесь высокое и безумно-синее.
Он --Кант?!
ОН валяется на спине, играет тонкими руками с ветром. Ветер играет с ним. Играет, забегает в короткие волосы, наверно, смеется. Ветер свистит и видит -- его рука тянется опуститься на песок. Ветер видит, а он нет.
--Подождите!-- орет Кант. Кант осторожно выглядывает в дверь.
Кант --Стойте! Песок не трогайте!
Он --Какой песок?
Кант --Да песок же! Знаете, какие от него ожоги потом?
Он --Какие ожоги?
Кант --Очень опасные! Большие! Болезненные!
Он --Кант, вы в себе?
Кант --Не трогайте песок! Да понимаете вы, что вам говорят или нет?
В нескольких шагах от них стоял человек. Босой, в оборванном бордовом плаще, лицо сильное, серьезное лицо. На босых ногах вздуваются волдыри, лопаются, и даже шипят, растекаясь по горячему песку.
Он стоял и внимательно, очень-очень внимательно разглядывал лодку. Потом сорвался с места и в три-четыре прыжка оказался у другого борта. Разглядывает и улыбается. Улыбается и под нос себе что-то бурчит и мычит.
Ему за спиной только стаи мух не хватает, подумал ОН, ну для полноты, для ясности.
Пришелец снова запрыгал к другому борту. Разумеется уже с мухами. Мухи огромные, жирные, зеленые, 9 мм каждая, не меньше. А этот радуется, прыгает, мычит, а ОН с интересом наблюдает. ОН даже не наблюдает, а заворожено следит за всеми прыжками, взвизгами, да как тут не смотреть. Не заворожено. Кант заметил. Заметил-опять заорал:
Кант --А ну пошел вон! Пошел вон!
Кантов глаз в дверях был замечен. Очень обрадовался. Пальцем затыкал, заулыбался так.
--Пошел вон от моей лодки! -завизжал Кант.
А этот захлопал в ладоши, потом схватил быстро горсть песка и метко, целясь в глаза, швырнул в щель. Попал.
Орал Кант. Гыгыкал, радовался псих в плаще. А он сидел и не знал, что же ему делать!

* * *
За окном дождь. Не за окном стол, фикус, вино (кафе какое-нибудь), тоска и ты. У тебя длинное узкое, черное платье, ты томно, не навязывающе пластична, еще у тебя есть длинная, тонкая, дамская сигарета. И ты страдаешь.
За окном унылый, унылый дождь, я не знаю, почему ты страдаешь, в общем-то какая разница? Но ты страдаешь. Ты что-то говоришь. Какая разница? Мне надоело. Ты затягиваешься, сигарета дрожит. Мне кажется, что ты фальшиво куришь. Ты страдаешь, дергаешь плечом.
Все началось с того, что к яхте прибило ящик. С вином. Крепко и основательно заколоченный, внутри сухой, набитый опилками, и тяжелые бутылки, переложенные еще несколькими свечами.
Мы открываем бутылки, зажигаем свечи.
Вино тяжелое. Тяжелее бутылок, густое и красное, алое, бордовое, а когда свечи-- черное.
Мы долго говорим.
А потом случилось вот что: Вино ведь было отравлено! Мы поняли это одновременно и одновременно швырнули в стену свои стаканы. А оно зашипело, и стекало по грязной обшивке, светясь синими искрами. А от свечей воняло паленой кожей.
--Что же ты наделал?-закричали мы одновременно, а потом ответили:
--Ты врешь!
И вот теперь дождь. И тоска. И вина такого, с синими искрами, больше никогда не будет. Осталось только это-кислое и с тоской. И ты.
Ты наклоняешь голову ниже и что-то шепчешь. Кажется, что-то о ненависти ко мне. Ну так что. Шепчи. Я отвечаю:
--Душа моя, полюби меня?-и ты смотришь с таким страхом. Почему тебе страшно? Страха нет. Ничего нет. Тебя нет. Меня нет. Ничего нет. Перестань.
--Уходи. -ты шепчешь и не глядишь на меня.
--Я жить хочу.-отвечаю я.
И ты плачешь.
* * *
Он --У вас земля за плечом, Кант.
Кант --Шутка?
Он --Нет, правда. У вас земля за плечом, Кант.
Кант --Земли нет.
Он --Земля -- это хорошо. Земля, Кант. Мне нужно туда.
Кант --Земли нет, потому что ее нет.
Он --Кант, не надо так.
Кант --А как тебе нужно?
Он --Там действительно земля. Ну пошли со мной.
Кант --Куда?
Он --Не куда, а откуда.
Кант --Мне не все равно. Так куда?
Он --Я объяснял, Кант.
О днище лодки действительно стали тереться камни и еще, что там бывает у этих берегов.
Он --Кант, помнишь, ты же сам про острова говорил? Это ведь лучше, чем придуманные острова? Оно же настоящее, Кант.
Кант --Я тебе не для этого про острова рассказывал.
Он --А для чего?
Кант --Неважно.
ОН спрыгнул и оказался по пояс в воде. Фыркнул, улыбнулся. Лодку еще пару раз швырнуло, берег, не берег? Да берег же.
Он --Кант, пойдем? Я иду.
Кант --Куда ты пойдешь?
Он --Я тебе буду письма писать.
Кант --Какие письма?
Он --Ну, о себе, о тебе.
Кант --А выйдет?
Он --Конечно, выйдет, Кант!
Кант --Ну, пиши.
Он --Я тебя ждать буду.
Кант --Это радует.
Он --Да брось ты.

ОН пошел. Кант уплыл. Через неизвестное количество лет на берег во второй раз выбросило яхту "Два Угла", очень потрепанную и побитую, ОН, рассеянно гуляя по берегу, прошел мимо. Что сталось с Кантом, никто не знает.