МОЛИТВА ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ЗЕМНОГО ШАРА
Верую
ветру, воде и огню,
глине и дереву -
Верую!
Звездным зрачком,
сухожильями троп,
руслами-венами -
Верую!
Ритмом аорты
и ритмом волны,
безднами, сферами -
Верую!
Слогом, стопою,
босою стопой,
фибрами, нервами -
Верую!
Бог нам
за каждое слово воздаст
полною мерою -
Верую!
***
Осень Бессонница. Нервная дробь курантов.
Тучи топорщатся. Звезды идут на убыль.
Звук неразборчив. Но пробуют варианты
Тени листвы, шевелящиеся, как губы.
Господи, дай насмотреться, на эти звезды,
Дай намолчаться с тобою. Ни слова всуе.
Вроде бы выверен и на вентуре сверстан
Каждый мой вдох. Но по сути - непредсказуем.
Что ж, перепробую ноты, приметы, путы,
Перелопачу пространство в пределах млечных.
Боже, насколько же проще включить компьютер
В память и боль. Персональный. И бессердечный.
Чтоб не вгрызаться по новой в пласты забвенья,
Чтобы пластом не улечься на раздорожьи.
Воспоминания, в сущности, - тоже ценник
Гиперинфляции: с каждым витком дороже.
Вот мы и спелись с тобою, листва ночная.
Вот и притерлись друг к другу, боль-недотрога,
Я начинаю. Я сызнова начинаю.
Благослови меня, Боже, опять в дорогу.
***
Я СТОРОЖ БРАТУ МОЕМУ...
Престижем служб не дорожа,
Наскучив в собственном дому,
Уйти в ночные сторожа.
Я сторож брату моему.
Поближе к лесу выбрать пост,
Смотреть, смотреть в ночную тьму
И повторять при свете звезд:
Я сторож брату моему.
Вольготно, что не говори,
Как будто в отпуске в Крыму,
Код: сутки - трое (день за три).
Я сторож брату моему.
От славных дел, от сладких пут
Вдруг добровольно влезть в хомут,
И что мне пряник, что мне кнут,
Я сторож брату моему.
Друзья покрутят у виска,
Мол, горе горькое уму.
Мне ваша проповедь близка,
Я сторож брату моему.
И молча все мои враги
Пройдут сквозь тьму по одному.
Прости им, Господи, грехи.
Я сторож брату моему.
***
Свободой душу не трави,
Пусть ветер пляшет в чистом поле
Вольноотпущенник любви
Своей не радуется воле.
Сам принесу свой крест - распни,
И не решусь спросить: доколе?
Позволь быть вечным крепостным,
Не отпускай меня на волю.
Не жду чудес. Не вижу снов.
Душа, как лодка на приколе.
Что глубже и банальней слов:
Не отпускай меня на волю.
***
РУЧЕЙ РОДНИКОВЫЙ...
Ручей родниковый ко мне не питает доверья,
Я взгляд равнодушный "павлиньего глаза" ловлю.
Не любят меня ни цветы, ни кусты, ни деревья.
А я их люблю.
Преследует запах меня помидорной рассады,
Хоть я не преследую даже древесную тлю.
Не любят меня ни букашки, ни рыбы, ни гады.
А я их люблю.
Торопят меня ежедневно прожилки тропинок,
А я и мгновение краткое не тороплю.
Ни камень не любит меня, ни подзол, ни суглинок.
А я их люблю.
Тыняюсь по свету с любовью своей безответной
И чушь несусветную в горьком восторге мелю.
Не любят меня ни светила, ни волны, ни ветры.
Но я их люблю.
***
Как мы любили, тревожились, жили,
Что по душе нам и что нам к лицу…
Время всегда в аварийном режиме,
Ибо идет неизбежно к концу.
Пусть ты едва лишь на свет появился,
Вдох - и уже за живое задет.
Кем бы тебя не наметила виза:
Дворник, кондуктор, завред, президент…
Как бы ни грызли заботы о доме.
Сколько б ни сыпались искры из глаз,
Не экономь на душевном подъеме,
Не оставляй ничего про запас.
Сколько б ни тратилось слез и азарта,
Как ни грозили б, то крест, то костыль,
Ты ведь не знаешь, случится ли завтра,
Так что сегодня не прячься в кусты.
Что б в небесах за тебя не решили,
Взялся за гуж - что не дюж, не смеши.
Время всегда в аварийном режиме,
Требует полной отдачи души.
***
Дорога переболела оспой,
На дне колдобин слезятся лужи.
Еще не хочет сдаваться осень,
Еще затягивает поглубже.
Фарватер улицы, в сизой вате
Наощупь пробую фарой мутной.
Еще мертвее, подслеповатей
На повороте взгляд лампы ртутной.
Углы - тупее московских лезвий.
Стволы - чернее, чем пуритане.
Дома в тумане еще облезлей,
Еще гортанней ветров рыданья.
Грязь обозрима, но непролазна.
Где ж чистый листик для эпилога?
Терзает душу озноб соблазна,
И слава Богу. И слава Богу.
Еще клубится седая ярость.
Еще неяркой звездой растроган.
Еще не смерзлось. Не отстоялось.
И слава Богу. И слава Богу.
Я о зиме не подозреваю.
Мне роскошь снега не по карману.
Знобит. И легкие разрывает
Сырая сыворотка тумана.
***
Раньше времени, сердце, не радуйся,
Снова ветру доверивши слово.
Нет у ветра обратного адреса.
Ветер - это не голубь почтовый.
Аргументы смешны ему веские,
Бесполезны секретные грифы.
Не загрузишь его эсэмэсками:
Выше крыши у ветра тарифы.
Он за скорый ответ не ручается,
Он привык безответственно шастать.
Он на круги свои возвращается
Только в помыслах Экклезиаста.
***
СТВОРКИ МОЛЛЮСКА
Кромкой волны обозначена линия фронта,
Линия жизни - вернее и без аллегорий.
Серое море до самого горизонта.
Серое небо до самого серого моря.
Хмур и обветрен стою на заросшем пригорке.
(Только ли волны штурмуют его оголтело?)
Будто моллюска огромного тусклые створки
Вдруг приоткрылись. И я разглядел его тело.
Праведный Боже, спасибо за это виденье,
Это похлеще фантазий умельцев заплечных.
Все преходяще - инструкция, слава и деньги,
Взлет и паденье. Но это видение вечно.
Грубо, но искренне рукопожатье мужское,
Берег песчаный всклокочен, и лес неотесан.
"Юра", - зовут по-литовски пространство морское,
Слышу в простуженном выдохе: "свиделись, тезка".
Хватит ли сил и отваги на выдох ответный,
Смысл ведь неясен. И путь до сих пор не осознан.
Шагу не сделаю - не заслонила б от ветра
Позеленевшая медь неприкаянных сосен.
***
Я словом никого не зазываю
(Поэт, не этим ремеслом кормись.)
Поэзия всегда сверхзвуковая,
Поскольку в каждом звуке -
Тайный смысл.
Пусть негодуют, что сорвало крышу,
Что безответственно несу свой крест -
Я повторяю то, что слышу свыше.
Я сам не понимаю
Темных мест.
***
Спустя дунайской дельты рукава,
С пути сбиваясь, опустив слова,
Из всех привычных ритмов выпадая,
Я изменил фарватера зигзаг.
И отразилась вмиг в моих глазах
Серо-зелёная вода Дуная.
Моe зеленоглазое дитя,
Дунайской дельты рукава спустя
Меня опять одолевают страхи.
И снова - сам себе коварный враг -
Я путаюсь в потертых рукавах
Печали. Как в смирительной рубахе.
Дунайской дельты рукава спустя
Мне кажется пожизненной статья,
Приговорившая меня к печали.
Мое желтоволосое дитя,
Мне так невыносимо без тебя,
Как будто впрямь в небытие отчалил.
В раю, где облака и камыши,
Снимает вдохновенье барыши.
Но мне не до тебя, Господне лоно.
Спустя дунайской дельты рукава
Не жду: а вдруг появятся слова,
Чтоб прохрипеть тебе по телефону.
***
НИТЬ АРИАДНЫ
Могла бы стать тканью,
Хитоном, туникой, покрывалом,
Набедренной повязкой, в конце-концов,
Приносить пользу,
Служить долго и преданно
Вождю, красавице, воину,
Быть похороненной с почестями
В фамильном склепе,
Чтобы истлеть вместе с владельцем,
Сохранив для археологов
Крохотный лоскуток
(о, какая удивительная находка…)
Могла бы?
Могла бы.
Если бы не любовь.
***
Как жалок человек, бегущий за автобусом.
Венец природы, где твое сиянье?
Спроси его, куда он так торопится,
Посмотрит изумленно: - Марсианин?..
Он в каждом встречном чувствует врага,
Он лебезит перед секундной стрелкой,
Его штанов измызганные стрелки
Давно не ощущали утюга.
Всемирные бега. Безумный рев
Ровесников и граждан посолидней.
Ры-вок - и каждый вдребезги готов,
Как будто в легких у него селитра.
Все мечутся. Кто завоюет приз?
Все рушится. Стихии. Распри. Войны.
Движение души. Единственное из
Движений человечества достойно.
Движение души. Неуловимый жест.
Надежда тайная: всю жизнь переиначу!
И в годы бедствий, и в часы торжеств
Решает все...
И ничего не значит.
***
СИРЕНЬ В БОТАНИЧЕСКОМ САДУ
Поверим искренней заре,
Туда шаги свои нацелим,
Где над обрывом, отсырев,
Сиреневый мерцает терем.
Пир ритуала. Духота
Угрозы. Ангельское пенье.
Клюка колдуньи и фата
Невесты на его ступенях.
Издерган занавес дождя,
И город, изнуренный, слышит:
Лиловой ревностью душа
Куста сиреневого дышит.
Нахохлена в тени холма,
Махрова и черна, как хунта.
А там метели бахрома
В снегах похоронила хутор.
Купальщиц утренних испуг,
Небес свинцовое предгрозье.
Застенчивый колеблет звук
Свеченье электронной грозди.
Мы слышим сбивчивую речь,
Глотаем лепесток на счастье.
Бетонным монстрам не сберечь
Нас от сиреневой напасти.
***
Из цикла "ПАРУСА ПАРИСА"
Слеп жребий. Но степени риска
Я знаю безбожную цену.
(Судьба искушает Париса,
А он выбирает Елену).
Я помнил, что вымощу ад свой,
И помнил, что распрю посею,
Но доблесть, но власть, но богатство
Меня соблазнить не сумеют.
Не стану созвездием в небе,
А буду изгой во вселенной.
Любовь - мой единственный жребий,
Единственный выбор - Елена.
Тезей и Эней отрекутся,
Исус оттолкнет Магдалину.
Назло вашей логике куцей
Я вашу мораль опрокину.
Пусть проклят людьми и богами,
Страсть выше долгов и тарифов.
Что глина, папирус, пергамент
Пред пламенем этого мифа?!
Десятым и сотым коленом
Клянусь. Как Сизифова глыба,
Любовь. Мой пожизненный выбор.
Пожизненный жребий.
Елена.
***
Где-то на западе Польши
В черном затерянный поле…
- Я тебе, Господи, должен
Мало я выпросил боли.
- Кто-то попросит: поярче,
Кто-то попросит: подольше.
Че тебе надобно, старче?
- Я тебе, Господи, должен.
Снова я время итожу
И вкруговую виновен.
Я тебе, Господи, должен,
Ибо поклялся на слове.
Где-то на западе Польши
Долгой рождественской ночью
Вдох между небом и полем,
Счастье и боли комочек.
Меленький сеется дождик,
Ветер не терпит нотаций.
Я тебе, Господи, должен,
Я бы хотел рассчитаться.
***
Будь во мне все бесследней, все тише,
Все бесплотней, как тень на стене.
Ненавижу тебя, ненаслышу,
Ненадумаю о тебе.
Ненапомню - себе не напомню
Жесты лживых твоих ресниц,
Приходи ко мне в долгую полночь
И смеющимся ликом дразнись.
Воскрешай. Искушай. Исповедуй.
Моего одиночества зуд,
Обольщай невозможной победой
Мой, отравленный лестью, рассуд-
до-к-онца, до жилкоповской ниши,
До совместного всхлипа (уймись!) -
Ненавижу тебя, ненаслышу,
Ненасмерть моя, ненажизнь.
