фото Анатолия Степаненко
***
где горячий и вонючий
разливается азов
где великий и могучий
откликается на зов
где как с папой как за ручку
все с начала все с азов
и не слушается ключик
и закрыто на засов
где хохочет свист разбойный
этот выверт речевой
где ты силишься припомнить
и не помнишь ничего
где кончается отвага
продолжается полет
камень tristia бумага
перекресток поворот
***
то следишь за кочующим паром
то соседу ссудишь два рубля
то прощальный читаешь подарок
пробегая пустые поля
то приидут сухие татары
то гроза приведет барабан
то всплывает луна над амбаром
то арба караван эривань
то пройдешь через сад по дорожке
то во сне понарошку умрешь
то займется рассвет понемножку
то прощальный подарок прочтешь
***
Они сейчас подействуют уже
и ты уснешь покоен и блажен
и ничего дурного не случится
среди закатов ласточек стрижей
и петушков на палочках и спицах
еще пока акация щедра
и осыпает землю семенами
цикорий синий между валунами
и выжженные солнцем добела
настурции кивают головами
как много дашь еще раз посмотреть
на то чего и нет уже в помине
там поднимались долгие ступени
гранитные невидные на треть
под бабочками желтыми сухими
то серые зеленые одни
то с бежевыми светлыми боками
там половинки ящериц мелькали
и замирали головою вниз
и крыльями как листьями шуршали
как часто было нечего сказать
но ты ложился закрывал глаза
и речь текла легко и безмятежно
каких-нибудь пятнадцать лет назад
на тех же лежаках матрасах тех же
где кипарисовый кончался строй
кончался день шелковицей густой
и стыло ежевичное варенье
пойдем домой теперь пойдем домой
успокоительное звукоповторенье
как трудны переходы в высоту
что там за точки темные внизу
что там за мир квадратами расчерчен
любой любой доверившийся сну
неуязвим недвижен и бессмертен.
***
К четырем часам настает жара
Застываешь, голову вверх задрав,
Изогнув позвоночный стержень.
Небо светится изнутри себя
Наподобье мутного фонаря.
Из асфальтовых черных трещин
Поднимается плотный зловонный жар.
Память делает первый нетвердый шаг
Обонянью навстречу.
Снова видишь как от локтя к плечу,
Не имея сил предложить ничью,
Еле движется ложный шершень;
Под рассохшимся яблоневым дичком
Вдоль оврага собака лежит ничком,
И все жарче, и запах резче.
Над костром на палке висит ведро
И его гудроновое нутро
Закипает и трудно дышит.
Подаешь рогаткой ведро наверх
И, на вдохе лестницу одолев,
Заливаешь гудроном крышу.
А обратно - страшно, что по смоле,
И на женский глубокий горячий след
Наступаешь своим, поменьше.
А потом проходит полтыщи лет,
Застываешь, солнечный чуя свет,
Словно пойманный ловкой вершей,
Объясняешь путано сам себе,
Что ни дома, ни женщины больше нет,
А всего лишь асфальт потекший.
***
Женщины,
Похожие на переломанных кукол,
Подолгу лежат на песке в неудобных позах,
Подставляя солнцу труднодоступные участки тела.
Небо
Образует высокий двуцветный купол
Над группой облаков, снизу темных и плоских,
Как поставленные на оргстекло детали одной модели.
Она
Загорает стоя, запрокинув голову и раскинув руки,
Так, по ее мнению, ультрафиолет достигает пазух носа,
Что предотвращает гайморит, насморк, размножение любых бактерий.
Рамка видоискателя расположена вертикально, и этот угол
Обзора довершает ассоциацию с полотнами Босха
Или иных мастеров, писавших в его манере.
Цепь прописных истин, плывущих в мозгу, в быту именуется "скукой".
Считаешь волну за волной, не сбиваясь на гребнях, после
Сорок шестой ощущаешь себя сидящим в партере^
На горизонте качается рыболовецкое судно,
В нем крабы, рапаны, бычки, зеленушки, ставриды, возле -
- дельфины, под ними - кораллы, впадины, гроты, мели.
Фауна края земли представлена однообразно и скудно:
Тяжелые мухи, веселые блохи, ленивые осы.
Стрекозы. Любому понятно на этом примере:
Вода
Плотнее чем воздух, как учит естественная наука,
Холоднее, чем воздух, солонее, синее, чем воздух,
Наполнена жизнью, которая редко выходит на берег.
***
там где под северным солнцем ребенка отдав карусели
ляжешь на стертой до твердого грунта плешивой траве
быстро привыкнешь к чужому и сладкому звону веселья
вот и не слышишь его - только солнечный шум в голове
там где песок и соломинки камешки утки окурки
время недвижно неслышно никто никуда не идет
медленно серая хаски плывет мимо тающей булки
глупые люди негодная псина для средних широт
мир неподвижен огромен но виден в деталях инклюдах
в мелких подробностях разных жуков облаков и планет
ветер поэтому слышно о чем говорят эти люди
жаль невозможно проверить в раю ты уже или нет
***
Вот мы ложимся спать как пара чайных ложек,
Короткую кровать деля наискосок.
Горячим утюгом и солнцем пахнет кожа,
Постиранным пером - затылок и висок.
Сусальный ангелок меня за палец держит,
Истаивает день, кончается завод.
Построили редут отряды войск потешных,
Построили редут - и нет иных забот.
Мешаются в одно "эзопов" и "эдипов",
Тревожат и смешат, и слышишь, наконец:
Зефирный мальчик спит и хмурится сердито,
Подобие мое, мой слепок, мой близнец.
***
Не знаю, о чем тут спрашивать.
Страшно, конечно, страшно.
Не помнишь уже, как - старшего.
Боишься совсем как раньше
Маленького теплого мокрого
Красного кричащего синего,
Тайным и страшным страхом боишься мертвого -
А что, мало что ли случаев асфиксии?
Боли холодной тоже боишься очень,
Но стараешься об этом не думать.
За сплетнями, советами, прочей помощью
Звонишь дорогим подругам:
Катя родила девочку,
Ира родила мальчика.
Они родились в один день
И жили долго и счастливо.
***
не спи не спи дружок
тебе давно пора
пастушечий рожок
уходит со двора
туда где цепи гор
слоятся в синеве
и насекомый хор
в траве и голове
где сладкая вода
и рыба через край
без всякого труда
живи не умирай
и песенка проста
и песенке конец
и слезы в три ручья
и девочка ничья
***
когда-то лиличкина дача
за переездом в глубине
малиновый катался мячик
по перекопанной земле
и было холодно и тошно
за разговорами и без
и от дождя кричала кошка
чтоб ей открыли наконец
и ветер за нее мяукал
дверной приподнимая крюк
и страшно в дом пустить а ну как
запрыгнет спящему на грудь
