День третий. Побег

От реальности жестокой,
От гнетущей пустоты,
От тоски своей глубокой
Я бежать решил в мечты.

В них найти хотел спасенье,
Тихой пристани покой.
В тщетных поисках забвенья
Всё стремился в мир иной.

И ушёл я в день ненастный,
Путь держа на дальний свет.
Только вот забыл, что счастье
Есть лишь там, где нас уж нет.

Несмотря на то, что в городе почти полночи лил дождь, сегодня о нём напоминают только периодически попадающиеся на пути лужи, которые приходится всё время обходить, из-за чего траектория движения превращается в какую-то безумную кривую. Солнце всё так же нещадно палит с высоты, на небе нет ни облачка, и после пяти минут, проведённых на улице, хочется поскорее вернуться домой, содрать одежду и до самой ночи не вылазить из ванны, полной холодной воды. Я сижу на ступеньках здания железнодорожного вокзала, смотрю на томящихся от жары прохожих, жду И. Ти. и ем сомнительного вида пирожок, приобретённый в палатке напротив. Так уж вышло, что утром мне не удалось позавтракать, и вовсе не потому, что я постеснялся напрячь Систа по поводу кормёжки. Проснувшись около одиннадцати часов, я некоторое время усиленно соображал, где нахожусь, ну а вспомнив обо всех событиях прошлой ночи, скривился почище, чем мой друг Трикстер от своей знаменитой зубной боли. Во всей этой бочке (так и хочется сказать дерьма) дёгтя, была лишь одна небольшая капля мёда: на кровати я находился один. По всей видимости, Блэйд успела встать задолго до моего пробуждения и умотать куда-то по своим делам. Сей факт несколько примирил меня с действительностью, так как теперь я уже просто не представляю, как с ней общаться. Пускай мы и не давали друг другу никаких обязательств, пускай связь наша была не более чем простой попыткой на время убежать от одиночества, всё равно я чувствовал бы себя крайне неуютно, открыв глаза рядом со своей ночной любовью. Проведя в подобных размышлениях ещё с четверть часа, я, в конце концов, кое-как собрался и выполз из комнаты. По дороге на кухню мне попалась Пэйшенс, как-то очень странно на меня посмотревшая. Приблизительно то же самое произошло и со стороны Систа, варившего в тот момент кофе в огромной медной турке. Собственно, никто из них не сказал ни слова по поводу дамы, появившейся у меня в разгаре ночи, чтобы разделить со мной постель, и, в принципе, я даже не был уверен, что последнее им было известно. Вполне возможно, что мой мозг просто-напросто неправильно истолковал взгляды сладкой парочки, но так или иначе, у меня совершенно пропало какое бы то ни было желание оставаться в их квартире. Поблагодарив Систа за ночлег и приятную атмосферу, я попрощался и отправился в сторону вокзала на условленное место встречи с И. Ти. Особого смысла, правда, в этом не присутствовало, так как ни за какой дискетой с рассказами заходить домой я совершенно не собирался, поразмыслив на трезвую голову, что выкидывать деньги на распечатку махровой чуши, которую всё равно никто не напечатает, было бы архи глупо. Да и вообще, настроение у меня было премерзкое, болела голова, мучила совесть за разговор с Пьюрити, и жутко хотелось забыться и ни о чём не думать. Из-за стёкол каждого встречного ларька на меня смотрели батареи пивных бутылок, полных проверенного эликсира от тоски, но неимоверным усилием воли я всякий раз заставлял себя уклоняться от общения с ними. Во-первых, у меня не на шутку разыгралась печень, а во-вторых, я элементарно боялся натворить ещё каких-нибудь глупостей, придя в состояние изменённого сознания. Потому-то я и дожёвываю сейчас свой пирожок всухомятку. Неплохо было бы, конечно, подняться и сходить за стаканчиком кваса, бочка с которым стоит на привокзальной площади метрах в пятидесяти от меня, но лень пока ещё сильнее жажды. Я продолжаю неторопливо двигать челюстями и ждать изменений.
Появляется И. Ти. Сегодня он в красной рубахе, мешковатых серых брюках и шлёпанцах на босу ногу - наряд человека, совершенно не озабоченного состоянием своего гардероба. Начинается диалог. "Привет, ну что, принёс?" "Да нет, на фиг надо, кому это сейчас нужно?" "Ну, как знаешь, только зря ты так, могло бы что-нибудь и получиться". "Могло, не могло, какая разница? Я устал, отдохнуть хочу, другие пускай печатаются, у нас литераторов как собак нерезаных". "Ладно, решать-то тебе… Ну всё, пока, я побежал, у нас сборы в арт-мастерской". "Чеши, давай"… И. Ти. удаляется, я тоже встаю со ступенек и начинаю не спеша идти вдоль железнодорожных путей, от которых меня отделяет каменный бордюр и решётка. Больше всего на свете мне сейчас не хочется оставаться наедине с самим собой, но и на общение с ближними я тоже абсолютно не настроен. Пить боязно, спать не тянет, и остаётся только вариант долгой пешей прогулки, которая вымотает тело так, что не останется сил ни на какую мыслительную деятельность. В самом прямом смысле этого слова я двигаюсь туда, куда глядят мои глаза, практически не смотря по сторонам, сосредоточившись на бегущей под ногами дороге. Мимо между двумя здоровенными вращающимися щётками, разбрызгивающими во все стороны моющую жидкость, движется грузовой состав, я на секунду отвлекаюсь от созерцания асфальта, и тут меня посещает восхитительная идея, способная помочь мне убежать от тяжести внутри. Для этого необходимо представить, что ты это вовсе не ты, а совсем другой человек, у которого полно своих собственных проблем и неприятностей. Сосредоточившись на них, погружаясь в мир виртуала, можно совершенно забыть о самом себе, и я тихо радуюсь этой возможности. Итак, я воображаю себя молодым учёным, с головой погрузившимся в науку и не вылазящим из пыльных книгохранилищ. Разморённый жарой, утомлённый долгими копаниями в пожелтевших от времени изданиях, я уснул в архиве, а очнувшись и выйдя наружу, понял, что попал в другую реальность. На первый взгляд она ничем не отличается от нашей, но есть в ней и нечто иное, которое при ближайшем рассмотрении удивляет и даже ужасает. И вот я бреду в полной растерянности по бесконечной улице, не зная куда идти и что делать. Навстречу мне попадаются люди с хмурыми, озабоченными лицами, все они словно бы находятся под каким-то внутренним гнётом, и я явственно читаю в их глазах лишь им ведомую безысходность. Кто они такие, что заставляет их так настороженно оглядываться по сторонам, в чём причина их беспокойства? Я задаю себе эти вопросы десятки раз, не нахожу ни единого ответа и ускоряю шаги, чтобы как можно реже чувствовать на себе странные и недобрые взгляды окружающих. Должно быть, они чувствуют во мне чужака, отсюда и подозрительность, насквозь, кажется, пропитывающая удушливую атмосферу этого мира. Ни на секунду не задерживаясь, я быстрым шагом продвигаюсь вперёд, без цели, без ориентиров, потерянный и напуганный. Ко всему прочему, я совершенно перестаю соображать, где нахожусь, так как ни названия улиц, ни вывески магазинов, ни внешний вид строений, попадающихся на моём пути, мне ни о чём не говорят. Вдруг в голову мою приходит образ, заимствованный, по всей видимости, из "Лангольеров".* Процесс моего перехода сюда произошёл во сне, и было бы вполне логично предположить, что если мне и удастся вернуться назад, то только находясь в том же самом состоянии. Следовательно, необходимо найти какое-то укрытие, где перенёсший сильный стресс организм, пусть и не сразу, но всё же обретёт отдых, а вместе с ним, возможно, и избавление от затаившегося кошмара параллельной реальности. Сознание того, что теперь мне есть к чему стремиться, до некоторой степени реанимирует мой, уже готовый погрузиться в ступор, мозг, я останавливаюсь на месте и начинаю озираться по сторонам в поисках подходящего убежища.
Оказывается, что стою я посреди узкой каменистой улочки, бегущей между двумя рядами одно- двухэтажных домишек, в большинстве своём несущих на себе следы разрушительной деятельности времени. Окна во многих из них треснуты, стены увивает непомерно разросшийся плющ, на земле валяются куски упавшей с крыш черепицы. Если бы не остов какого-то автомобильного ветерана с выведенным на покрытом пылью капоте сакраментальным "помой меня", можно было бы решить, что я очутился где-нибудь на Востоке века, эдак, семнадцатого. Один лишь вид этих молчаливо созерцающих меня хибар отбивает всякое желание искать гостеприимства у их владельцев. Да и кто знает, как здесь принято расплачиваться за постой: вполне возможно, что путник, имеющий неосторожность постучать в дверь в поисках крова и пищи сам, в конечном итоге, становится главным блюдом на обычно скудном хозяйском столе. Нет, лучше уж я устроюсь в каком-то заброшенном подвале, чем стану общаться с ходячими зомби, от которых ничего хорошего ждать совершенно не приходится.
Вдали я замечаю перекрёсток дорог, на котором как будто виднеется что-то живое. Сначала, я долго не могу понять, кем является чёрное создание, беспрерывно двигающееся из стороны в сторону, и лишь подойдя ближе, узнаю сгорбленную фигуру нищего в дырявом балахоне. Скрюченный в три погибели, он монотонно качается влево-вправо перед выщербленной деревянной чашей для подаяния, стоящей на грязной земле. Я не могу видеть лица, скрытого под просторным капюшоном, и всё же понимаю, что передо мной ещё один изгой, обездоленный человек, чувствующий себя чужим в окружающем его мире. Может быть, у него я смогу получить если не помощь, то хотя бы совет, в котором сейчас так нуждаюсь. Я приближаюсь вплотную к не прекращающему свои маятникообразные движения нищему и швыряю на пустое дно чаши две монеты, нашаренные только что в заднем кармане джинсов.
Звон меди, ударившейся о дерево, производит эффект, которого я никак не ожидаю. Сидящий человек вдруг застывает на месте, превращаясь в истукана с поджатыми коленями и низко опущенной головой. Абсолютно не понимая, что происходит, я лихорадочно пытаюсь подобрать слова, могущие помочь начать разговор, и в этот момент фигура в чёрном начинает выпрямляться, капюшон падает со лба и…
Трудно описать тот ужас, который я испытываю при виде доселе от меня скрытого. То, что когда-то было человеческим лицом, теперь являет собою лик жуткой болезни, которой нет названия. Толстую вздувшуюся жёлто-серую массу пересекают трещины, глубоко въевшиеся в мерзкую коросту, вместо носа зияет провал, а из-под нависших надбровных дуг пристально смотрят сочащиеся гноем горящие глаза. Два куска мяса, нисколько не напоминающие губы, внезапно размыкаются, открывая тёмную пещеру рта с редкими обломками зубов по краям. Отвратительное создание заходится мелкой дрожью, идущей откуда-то из глубины его тела, и я слышу дикий кудахчущий кашель-смех, от звуков которого хочется заткнуть руками уши и бежать прочь. И я бегу, унося свои ноги от проклятого места, а в спину мне впивается взгляд чудовища, заставляя всё увеличивать и увеличивать скорость… Сколько продолжается эта гротескная погоня, где есть преследуемый, но нет преследователя, я не знаю. Ни сердце, выпрыгивающее наружу, ни конвульсивно дёргающаяся селезёнка не могут меня остановить, и, в конце концов, удаётся это лишь какому-то, торчащему над самой землёй ограждению. За последнее цепляется моя нога, и я лечу плашмя вниз навстречу удару, который изуродует мне лицо и переломает несколько костей…
Удар есть, и он действительно силён, но далеко не так, как это можно было бы предположить, учитывая все обстоятельства. Немного оклемавшись, я с удивлением осознаю, что лежу на толстом слое песка, который смягчил падение и свёл весь мой ущерб к ссадинам на теле и испачканной одежде. Я оглядываюсь по сторонам и констатирую, что меня занесло на безлюдную детскую площадку достаточно приличных размеров, с качелями, каруселями, горками и, конечно же, песочницей, где и находится сейчас моя весьма плачевного вида персона. Остаётся только дивиться, как я умудрился ещё раньше не влететь лбом прямо в одну из окружающих меня многочисленных металлических конструкций. То-то радости было бы детишкам, когда поутру они бы обнаружили возле своей любимой карусели моё окоченевшее тело с разбрызганными во все стороны мозгами.
Впрочем, как известно, нет худа без добра. Вся мудрость последней поговорки доходит до меня, когда я повнимательнее присматриваюсь к обстановке вокруг. Чуть поодаль, в самом углу площадки под кронами каких-то здоровенных деревьев расположилась небольшая избушка. При ближайшем рассмотрении она оказывается цельным деревянным домиком. У него четыре стенки, отверстия для окон и двери и островерхая крыша, увенчанная резной фигуркой голосящего петуха. Внутри к стенкам прибиты сиденья, где, при желании, могут разместиться человек с пять. Вот оно, то самое укрытие на ночь, которое я так искал! Чтобы его найти, мне вначале пришлось пережить несколько жутких минут встречи с нищим, а потом совершить опасное для жизни падение, но теперь я знаю, что это было всего лишь испытание. Оно было пройдено успешно, и я получил возможность с полным правом пожинать плоды своей победы.
В избушке тихо, прохладно и немного пахнет сыростью. Лучи вечернего солнца косо падают внутрь через прорубленные в дереве отверстия и ложатся на шершавую поверхность причудливыми пятнами. В одном из них я замечаю какие-то надписи, вырезанные, по всей видимости, ножом, наклоняюсь пониже, чтобы их прочитать и тут же отшатываюсь, поражённый увиденным. Стены избушки покрыты глубокими шрамами, складывающимися в кощунственные, противные человеческому слуху имена. Йог-Сотот, Ктулху, Тсаттхоггуа - боги, пришедшие на Землю с далёких звёзд задолго до появления человека, бесформенные монстры, чья сущность, помыслы и цели непостижимы нашему пониманию.* О нет, неужели я попал в западню, и уютное убежище станет капканом, схватившем наивного кролика? В отчаянии я вскакиваю с места, но почти сразу же вновь опускаюсь на скамейку. Что толку тратить силы, если исход всё равно предрешён? Куда бы ты ни бежал, тебя найдут, и последнее неизбежно. Так не лучше ли прекратить бессмысленное сопротивление и, по крайней мере, провести в покое остаток отпущенного тебе времени?
Странно, но мысль эта действительно успокаивает меня, и я даже стараюсь как можно более комфортно устроиться на жёсткой скамейке. На ум приходит сравнение с заживо погребённым, пытающимся придать себе удобную позу в гробу, но и такая метафора нисколько не вызывает во мне отчаяния. Напротив, я почти веселюсь и складываю на груди руки, стремясь создать обстановку, максимально приближенную к атмосфере, царящей обычно шестью футами ниже уровня земли.* Для вящего эффекта полностью закрываю глаза. Теперь издалека я уж точно сойду за мертвеца, ну а вблизи…
- Ну, ни хрена себе, а это что за урод?
Что ж, вот они и пришли за мной. Лексика их, правда, немного необычна для посланцев Богов Хаоса, но вероятно здесь царит совершенно отличная от нашей логика. Я медленно принимаю сидячее положение и открываю глаза навстречу своей смерти… Как интересно, а она, оказывается, большая шутница, иначе чем ещё можно объяснить то, что вместо ожидаемого воплощения Ужаса в дверном проёме я вижу трёх здоровенных амбалов. Словно близнецы, в одинаковых спортивных костюмах, с одинаково пустыми глазами они возвышаются надо мной неприступными скалами и выжидательно смотрят. Вероятно, они ждут от меня мольб о пощаде или, на худой конец, раскаяний в беспутно прожитой жизни, только вот последние, почему-то, упорно не идут мне на язык. Наконец, я собираю остатки красноречия и, поднявшись на ноги, изрекаю:
"Да пребудет с нами Йог-Сотот ныне и присно, и во веки веков. Ведите меня за собой, и пусть все кары Властителей Древности падут на мою грешную голову".
В знак повиновения я делаю шаг вперёд. На лицах троицы застывает трудноописуемая смесь непонимания и агрессии. Принимая это как должное, я шагаю ещё раз и получаю мощный удар в грудь, от которого отлетаю назад, знатно приложившись затылком к стенке. Голову наполняет яркая вспышка света, и в нём я вижу приближающегося ко мне амбала, только что так невежливо со мной обошедшегося. Нет, это не всадник на бледном коне, пришедший по мою душу, не Йог-Сотот и даже не сам Великий Ктулху. Это просто тупая гора мышц, безмозглое животное, решившее от скуки поразмять конечности, и сейчас, несмотря на весь мой хвалёный интеллект, оно сделает из меня отбивную. "Ну, вот и всё",-думаю я, но тут в дело неожиданно вступают рефлексы. Мозг ещё не успевает осознать происходящего, как тело моё уже летит наружу сквозь ближайшее окно, причём я даже успеваю схватить с ближайшего сиденья свой рюкзак. Вслед мне несётся что-то вроде "ё…ый п..ор", но даже степень выразительности последней вербальной конструкции вряд ли способна меня сейчас остановить. Падая на землю, я обдираю ладони, но тут же вскакиваю и начинаю второй за сегодняшний день марафон. Уже спустя очень короткое время я понимаю, что значительно опережаю погоню, которой явно мешают внушительные габариты, но по инерции всё ещё долго не сбавляю взятого темпа. Лишь вылетев на оживлённую площадь и смешавшись с толпой, я даю себе возможность несколько передохнуть и попытаться определить, где нахожусь.
Как ни странно, но место это мне отлично знакомо. Да, собственно, что же здесь может быть странного, если я на самом деле ни на секунду не покидал своего мира, а все последние события были не более чем фантомами не в меру бурно разыгравшегося воображения. Так не начинаю ли я сходить с ума? Подумать только, принять банального попрошайку за исчадие ада, а вырезанные подростками названия хэви-метал групп за имена повелителей тьмы! По-моему, мне следует показаться психиатру, но сначала нужно будет хорошенько отдохнуть. Этот безумный день, похожий скорее на сюжет третьесортного голливудского триллера, вымотал меня окончательно. И я еду домой, трясясь с двумя бутылками пива в переполненном троллейбусе, периодически усыпая на ходу. Троллейбус тащится с черепашьей скоростью, маршрут здесь очень длинный, и, в итоге, где-то к середине пути мне всё же удаётся застолбить себе нишу в заднем углу у окна. Сквозь замызганное стекло я наблюдаю за унылым городом, где мне суждено было родиться, и придётся умереть, пью пиво и ни о чём не думаю. Потом ещё некоторое время сижу под своим балконом и растягиваю вторую бутылку, в ожидании пока в комнате наших постояльцев не погаснет свет. Когда же я открываю двери своей квартиры, то часы показывают уже почти полночь, и я не испытываю других желаний, кроме как завалиться в кровать. Каким-то образом мне всё же удаётся заставить себя пройти в ванную и хоть немного продезинфицировать мылом следы сегодняшних неудачных приземлений. Заходя в спальню, я слышу, как из прихожей доносится слабый писк электрического будильника, возвещающего о наступлении новых суток. Почему-то меня посещает мысль, что последнее очень символично, но мне так и не удаётся понять, что имеется в виду под этим.