Острые параболы девичьих грудей со свистом резали атмосферу за окном Португальца. Когда в комнату вошла Рояль, Португалец вывернул регулятор громкости на четверть суток назад и взлетел ей навстречу, чтобы полоснуть по всей этой тишине обрывком больной темы. Он откинул крышку, привычно растрогался длинным, растянутым на четыре октавы лицом, и по самые перстни провалился в него пальцами. "Пусти, - нежно сказал Португалец, - я забыл зашторить окно." Но сильно побледнел уже дом напротив и небо, выскользнув из хватких старушечьих лапок, вдруг насупилось и брызнуло вниз крупным бисером глазных яблок. Расталкивая друг друга, они жадно липли на стекло и холодными свёрлами щекотали спину Португальца. "Я люблю вас", - вспомнил он вчерашнюю заготовку и, робко потянув на себя, только окунулся в Рояль запястьями. Необходимости в немедленном осознании того, что произошло, он не почувствовал, тем не менее в дверь постучали. "Это Скрипач, главный герой рассказа. Но что-то препятствует мне ему открыть", - подумал Португалец. Скрипачу в таких случаях часто не хватало одного измерения, поэтому в щели под дверью скоро прояснился его
усыпанный прыщами трафарет. Проникший сутулым листом сложился в свободное кресло и, ничего не объясняя, закурил Camel ploski. "Мне скучно, Португалец", - изрёк он наконец. Адекватная проекция его внутренннего состояния на какое-то мгновение петлёй пропечаталась в плоскости потолка. "Кому, ты говоришь, скучно?" - будто сквозь сон переспросил Португалец. На самом-то деле он ничего не стал переспрашивать, поскольку ответы с чёткими постановками всегда посевали в нём ненужное смущение. Но Скрипач, на волне заранее выстроенного диалога, только махнул рукой, не желая повторяться. С того вечера, как Скрипка пошла по рукам, его жизнь, и без того исполненная сомнительного смысла, сильно осыпалась размерностью и ничего от него уже не хотела. "Я же говорил ей..." - ни с того, ни с сего выдохнул Скрипач после хорошей паузы, но, сомкнувшись лёгкими, снова смолк. Сигаретный окурок медленно спланировал на пол и, не дождавшись продолжения, погас. У ситуации не было хозяина. Позвякивая обрывком цепи, она незаметно дичала, из углов тяготея к середине, где Португалец, совсем без локтей, беспомощным лангустом наклонялся к Рояли. Сходил на нет ливень, уступая место циничному луне, в лучах которого шляпками огромных поганок показались Скрипачу ягодицы Португальца. "Я покончу с собой", - непринуждённо подумал Скрипач, однако не сумел оперативно положить эту мысль на прежнее место: оно оказалось занятым чем-то воздушным, розовым и маловероятным. Тогда он разместил её поперёк лба и теперь всем уже стало ясно - этот не жилец. Он вспомнил как ещё в той жизни, в доскрипичную эру, Португалец неоднократно советовал ему умереть. "Думай, Скрипач", - это буквально, что говорилось; в действительности же имелось в виду следующее: что тут думать? - вот нож, вот сало. И он бродил и думал напряжённо, ржавели ножики и сало скисало... Итак их было двое с половиной в одной комнате - скучный Скрипач со своей неинтересной печалью и Полпортугальца. Рояль, из уважения к её иррациональности, в расчёт не принималась. И поскольку все молчали, заговорило радио, словно икона висевшая в большом углу. Только сейчас Скрипач рассмотрел, что это радио, а не боксёрская перчатка, а рассмотрев, ненароком прислушался. "Все спят. Одно лишь я вишу на этой стене", - неприятно сообщало радио. "Издевается", - понял прислушавшийся, но всё же крепко ущипнулся, профилактики ради. Оказалось, что рассвет. И уже недавно. В освещённой его сумеречными красками комнате уже густо резвились уже солнечные зайчики. На полах, прямо под аккуратно свёрнутыми на кресле
ногами, Скрипач без удивления отметил наличие жмени отстрелянных сигаретных гильз. Он облизнул кислые от стронция губы и, собираясь попрощаться, вежливо приоткрыл крышечку безмятежно спавшей Рояли. Резко пахнуло сытым дыханием клавиш. Преодолевая извечный пунктик, с лихвой отыгравший своё в отношениях со Скрипкой, он не сильно стукнул по крайней слева, - как и ожидалось, отзвука не последовало. На языке вертелся постскриптум, который был сплюнут уже на улице - "Заведи ребёнка, Португалец". Как всегда после хорошего дождя повсюду валялись обломанные крючья, багры, лестницы и весь город был обёрнут в жёлто-чёрные тряпки: Старуха умерла, да здравствует Старуха ! Но торжественность темы не пронимала душу Скрипача. Улыбающимся камнем он двигался туда, где река. Под крыльцом штаба гражданской обороны он заметил, но не узнал Скрипку. Скрипач тупо полез в карман пальто и, не зная хорошо это или плохо, отдал ей свою зажигалку и... кажется всё. "Не может быть", - не поверил Португалец и сделал громче...