ПАВЕЛ СИДЕЛЬНИКОВ

ПРИДАТОЧНЫЕ КОРНИ ЧУДА

***

В России – прошлогодний снег
всё так же кружится, кружится.
Так умирает человек –
боится, что не повторится.
Боится взять и замереть,
заснуть, забыться, зазеваться…
И что-то сделать не успеть.
И на земле с землёй расстаться.

***

Ребяческая робость. Забытьё.
Дорожное сменяется тревожным.
Живу себе, не зная, где моё
пристанище – мой дом на бездорожье.

Коль в прошлой жизни широко шагал,
то в этой жизни как-то всё нелепо.

Отправь меня на призрачный вокзал!
Мне хочется на небо.
Не под небом.

***

Не выразил любовь свою в словах,
но показал легко и бескорыстно:
я нёс тебя, как листик, на руках
и разглядел в тебе тысячелистник.

Среди других соцветий различил –
какая здесь ромашка или мята?
Любым растеньям нужен хлорофилл,
а мне – моя возлюбленная рядом.

***

Не чувствуешь меня, а мне
немного нежности хотелось.
Такая грусть, что в тишине
казалось, будто что-то пелось.

Так мягко, ласково, легко,
как будто жизнь остановилась.
Глаза раскрылись широко,
и даже сердце спохватилось.

А мне хотелось разузнать,
откуда музыка играет,
откуда эту нежность звать,
когда её так не хватает.

Темно снаружи и внутри.
Но ты, как музыка, стояла
в проёме кухонной двери,
пока мой сон оберегала…

***

О смерти я молчу, покуда
ещё растут в густом саду
придаточные корни чуда,
возникшие из ниоткуда
в две тысячи втором году.

Стоял обычный день – среда.
Меня забросили сюда
и ничего не объяснили.
Меня жалели и любили,
а я, похоже, никогда.

Вот я живу – свой век влачу,
и корни просятся наружу –
к новорождённому лучу,
но правило я не нарушу:
о смерти я ещё молчу.

***

О, Господи, прими переселенца
и отпусти в блаженные места,
где правит неземная чистота
и во главе всего – глаза младенца –
горящие, как яблоки в саду.

Тогда, быть может, я к тебе приду
и расскажу о счастье самом главном –
о том, что на поверхности.
О явном.

***

этот дом построен ни тобой ни мной

дом построен ветром и дождём
медленной незамерзающей рекой
охватившей кругом севера просторы
горы холмики поля и снова горы
посреди которых мы живём

этот дом – воспоминание о нас –
живых стихийных и случайных как природа
он родился и она здесь родилась
и жили долго – до всемирного потопа

***

Не скажу ни о чём,
что в груди бьёт ключом,
как вода ключевая, –
о простом рассуждая,
мне не нужен ответ.

Наливаются слёзы.
Речь. Ресницы. Берёзы.

Сквозь берёзы – рассвет.

***

Качайся, простая ветка,
в своём золотом саду,
пока посижу в беседке –
послушаю пустоту.

Послушаю – сразу вспомню:
я был, где другие шли
по жизни тяжёлой, тёмной,
тем деревом из земли.

***

Как быстро яблоко темнеет,
когда надкушенным лежит.
Открытый воздух по идее
не должен вредоносным быть.
Но жизнь – явленье объективное
и часто не прощает никого.
Моё ты яблочко наивное,
за что тебе и от чего?..

***

голубь из кормушки ел
воробей из лужи пил
кто на самом деле смел
кто на самом деле мил

небо открывало рот
(проглотило облака)
кто носил солнцеворот
кто смотрел исподтишка

что-то здесь произошло
кем-то всё предрешено
было было и прошло
новой жизнью рождено

***

Время, семечко, воробьишко,
фотография как слеза –
белым светом больная вспышка
на глаза легла, на глаза…

Нет, не старость, но время вышло –
не счастливый, но вот – конец.
Где ты, миленький воробьишко?
Я ищу, а тебя здесь нет.

***

           Кириллу Моргунову

На речном вокзале проще
рассказать о сложном дне,
потому что вдруг остались
мы с водой наедине.
Речь сама себя полощет
и глаголом в горло бьёт.
Пусто на речном вокзале,
а вода течёт. Течёт.

***

Ни выдохнуть и ни вдохнуть
сквозь эту явственную муть,
в которой полностью погряз,
но превратил себя не в грязь,
а сохранил природный свет,
слепую радость, детский смех.

Всё это я храню за тех,
кого давно уж с нами нет.