«ОЛЕНЯ ГОРДОГО ИЗ РОГА ПИЛИ КРОВЬ...»: 
ИНТЕРВЬЮ СО СТАНИСЛАВОМ АЙДИНЯНОМ

Станислав Айдинян – искусствовед, писатель, главный редактор журнала «Южное сияние». Волею судеб, Станислав Айдинян оказался в Саратове, где проходило его выступление, посвященное Анастасии Ивановны Цветаевой, с которой его связывала давняя дружба и он был ее литературным секретарем, долгие годы…

Станислав Артурович, как Вы познакомились с Анастасией Ивановной Цветаевой?

С 1976 года я занимался исследованием судьбы и творчества писателя Анатолия Корнилевича Виноградова, стендалеведа и меримиста, автора популярнейших в советские времена историко-биографических романов – «Три цвета времени», «Осуждение Паганини», «Черный Консул», «Повесть о братьях Тургеневых» и др.

Был я в гостях у литературоведа Мстислава Борисовича Козьмина, бывшего тогда заместителем главного редактора журнала «Новый Мир», встретил там жившую в том же доме Маэль Исаевну Фейнберг-Самойлову, она была литературным редактором издательства «Советский писатель», редактировала первые три издания книги «Воспоминаний» Анастасии Цветаевой. Когда я стал рассказывать о ярких и неизвестных фактах жизни писателя Анатолия Виноградова, Маэль Исаевна оживилась, воскликнула, – «Жива Анастасия Ивановна Цветаева. Она дружила с Виноградовым в ранней юности, написала о нем в своих известных «Воспоминаниях»! Сейчас отдыхает в Эстонии, в Кясму. Я вам дам адрес, вы напишите ей письмо, я думаю, отзовется на знакомое имя, ответит!..».

Я написал письмо и очень скоро в ответ из Эстонии пришли одно за другим два письма. В них Анастасия Ивановна писала о друге юности, о его трагической семье, не скрыла и то, о чем ни в одной из опубликованных тогда биографий не было, – о том, что он покончил с собой. В письме она приглашала меня зайти к ней на Большую Спасскую в Москве, обещала еще рассказать о том, что помнит об А.К. Виноградове.

Какое самое лучшее стихотворение или поэтический сборник для Вас у сестры Анастасии Ивановны, поэта Марины Цветаевой?

Анастасия Ивановна знала, что я ценю более всего самый ранний период творчества Марины Цветаевой, ее первые два сборника – «Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь», в последнем есть стихотворение «Декабрьская сказка», Анастасия Ивановна читала нам, ее друзьям, и мы его очень любили, там были такие строки – «Оленя гордого из рога пили кровь, / Сердца разглядывали в лупы, / и тот, кто верить мог, что есть любовь, / казался глупый...»  это она о них с юной Асей писала, тут запечатлена нота их молодого общения, дружбы, сестринского единства, обоюдной склонности к  психологическому анализу. Очень люблю поэму Марины Цветаевой «Чародей», написанную в Феодосии в 1914 году, где основной образ – это друг юности сестер, поэт Эллис (Лев Кобылянский).

А у Анастасии Ивановны что вы цените больше всего из ее творческого наследия?

За девять лет совместной работы, в качестве ее литературного редактора и секретаря мне пришлось познакомиться как с довоенными, редкими текстами младшей Цветаевой, так и с очерками, которые создавались у меня на глазах... Мне нравилась воспоминательная линия Ники из ее автобиографического романа «Amor»; Ника – это героиня, под которой скрыт автор. Вторая линия, лагерная, немного менее увлекательна. Люблю книжку «О чудесах и чудесном», написанную и изданную за год до ухода Анастасии Ивановны из земной жизни. Идея книги принадлежала ее многолетнему другу, священнику Виктору Мамонтову, вокруг которого в Прибалтике сформировалась целая православная община. Он был человеком христоподобным, от него исходила волна духовного света и любви... И он был писателем. Издавал альманах «Христианос», и именно в нем впервые вышла часть очерков о христианских чудесах, которые потом вошли в книгу...

Истинным творческим триумфом Анастасии Ивановны Цветаевой был выпуск в журнале «Юность» цикла ее «Сибирских рассказов», в которых она так пронзительно писала о собаках, о кошках, о наших братьях меньших, задела такие больные струны душ человеческих, что в редакцию стали приходить со всех концов огромной страны целые мешки писем от читателей. Потом часть тех рассказов вышла еще раз в книге «Моя Сибирь», а в 1992 году вышла и книга «Непостижимые», там уже были собраны почти все рассказы о «братьях наших меньших». Книге был предпослан эпиграф – «Чем больше звереют люди, тем человечнее делаются животные». К сожалению, книга была издана в карманном формате, а настало время цветастых обложек и «облегченной» беллетристики. Так что это единственная книга Анастасии Ивановны, которая по большому счету не дошла до читателей. Между тем она относится к лучшим из созданных ею. Первая книга вышла в 1915 году. Называлась «Королевские размышления», это философская эссеистика, книга неверия и отчаяния. Вторая книга, «Дым, дым и дым» (1916) была ей дорога как книга чувств, книга молодости. Она подарила ее Борису Пастернаку, который в ответ подарил ей свои «Темы и вариации», обе книги были лилового цвета, и он написал на своей – «Асе Цветаевой в день веселой встречи двух лиловых книг».

Чем так привлекателен весь «Серебряный век» русской культуры и поэзии, что мы вновь и вновь к нему обращаемся?

Серебряный век – это самый духовно плодотворный период литературы и искусства и в России, и в Европе. В русской традиции именно тогда возникло и развилось такое грандиозное направление как символизм. К нему принадлежали величайшие творцы-мыслители своего времени как Вячеслав Иванов, Андрей Белый, – мастера эсхатологической, символической поэзии, и очень глубокие, более ранние, – С.М. Соловьев, Д. Мережковский, И. Анненский, В. Брюсов. Федор Сологуб единственный из них смог утвердить в пространстве русской литературы стиль «модерн». Не к мыслителям-философам, но к поэтам первого ряда того времени относятся А. Блок, Н. Клюев, С. Есенин. И акмеисты - Н. Гумилев, О. Мандельштам, А. Ахматова. Потом настало время «левых форм» – В. Маяковского,  Б. Пастернака. той же поздней М. Цветаевой. Консервативно настроенный Иван Бунин, «нобелевский лауреат земли русской» тоже полноправно отнесен к Серебряному веку, но будь его воля, хотел бы остаться в Веке Золотом.

Марина Цветаева вне направлений, но начинала печататься в символистских альманахах, оттого на ее вторую книгу отрицательно откликнулся Н. Гумилев, приняв ее как литератора из враждебного лагеря...

Одним словом, это было время, когда в поэзии Европы царил грандиозный, пронизывающий духовными токами поэт Райнер Мария Рильке... К нему склонялись поэтическим слухом своим Марина Цветаева и Борис Пастернак.

Именно духовная мощь, свобода и свет религиозных исканий мерцали в поэзии того периода. Они определяли состояние души, которое было у людей, живших до Первой мировой войны, во время нее и сразу после нее...

Как вам книга Ильи Фаликова о Цветаевой, о которой вы уже писали в «Разноименном»?

Собственно, моя рецензия на книгу Ильи Фаликова о Марине Цветаевой, изданную в знаменитой серии ЖЗЛ сначала появилась в журнале «Нева», в № 4 за 2018 год. Называлась она – «Неласковая ласточка Ильи Фаликова среди книг о поэте Марине Цветаевой». Потом уже вошла и в книгу «Разноименное» 2019 года, так как опоздала лечь под обложку моей книги «Четырехлистник», 2017 года, большую часть которой составляют очерки и исследования цветаевской тематики. Я не придерживаюсь «доброй» российской традиции ругать книгу Фаликова. Информационно она очень насыщенная. Вышедшая в популярной серии, она свою задачу выполнила и продолжает выполнять. «Неласковая ласточка» написана поэтом о поэте и выгодно отличается этим от других подобных монографий.

В процессе работы над ней, он обращался к вам за советом?

Нет, не обращался, к тому времени мне не было известно, что И. Фаликов пишет о Марине Ивановне. Кто действительно ему очень помог в создании книги, это его супруга, также поэт, Наталья Сергеевна Аришина, недаром он ее называл: «мой научно-исследовательский институт»; она ему подбирала яркий фактический материал, он его воплощал. С ней я познакомился на презентации того «жезеэльного» издания в московской библиотеке им. Некрасова. У Фаликова есть еще книга о Евгении Евтушенко, которую тот при жизни еще одобрил, книга о Борисе Рыжем и др.

Как вам недавно вышедшая книга Сергея Белякова о Муре – «Парижские мальчики в сталинской Москве»?

Я в интернете видел фото обложки этой книги. Но я не мог пойти в Дом-музей Марины Цветаевой в Москве, чтобы познакомиться с ней. И не у кого было взять ее на прочтение. До эпидемии мне приносили или присылали многое из того, что выходило о семье Цветаевых, сейчас этот поток почти иссяк, люди неохотно по городу передвигаются.

Как бы вы могли охарактеризовать, каким человеком была Анастасия Ивановна Цветаева?

Она была очень волевым, самоутвержденным человеком, большая личность, умевшая в юности ставить психологические эксперименты над собой. Потом смирила себя под влиянием поэта-импровизатора, ученого, скульптора и, главное, мистика Бориса Михайловича Зубакина, которому Патриарх Тихон дал сан благовестника, то есть тот имел право не будучи священником, проповедовать в православных церквях...

Помните свою последнюю встречу с ней?

Я помню нечто более важное, чем последняя встреча. После внезапной смерти ее первого сына, Андрея Борисовича Трухачева, она стала гаснуть. Написала о нем мемуарный текст, считала своим долгом сделать это. Еще почти полгода она «по инерции» жила, принимала людей. В последние месяцы жизни даже что-то краткое писала, но была уже не прежней, явственно угасала. В последний раз, когда я ее увидел, Анастасия Ивановна в своей квартире на Большой Спасской улице в Москве уже не вставала, она бывала в полубеспамятстве. Но потом вновь обретала сознание. И вот в один из таких приходов в себя, она попросила меня подойти к ее дивану, на котором обычно лежала и, внезапно двумя руками взяв мои руки в мои, своим прежним, твердым, волевым голосом сказала одно слово – «Спасибо!».

Она так совершенно определенно попрощалась со мной. Такое не забудешь никогда...

Вы встречались с такими удивительными людьми, как Ирина Одоевцева и Вениамин Каверин (о котором речь, в том числе, идет в вашем «Разноименном»). Они оставили накнижные автографы, которые есть на вашем сайте. Расскажите, пожалуйста, о них…

Ирина Владимировна Одоевцева была человеком светским. Мы познакомились с нею, когда ей было, как и Анастасии Цветаевой, за 90 лет. При этом у нее был маникюр, благоухала французскими духами. Как-то среди разговора, она сказала – в тот день ко мне снова пришел Анатолий Федорович! – Я не понял, переспросил, оказалось, речь шла о А.Ф. Керенском.

Она говорили мне – Я приехала сюда за «славкой», думаете мне плохо было в доме престарелых во Франции? Вовсе нет. Зря их там называют – «Врата смерти». Мы летали в Америку, там обедали с бывшими министрами и вице-королями колоний... Но когда издавались мои книги, роман, писали, что издано 1000 экземпляров, а на самом деле - 100 или 200... А у вас тут, в России, миллионные тиражи! Да, в ту пору книги стоили дешево и так и было. Она мне надписала свою книгу «На берегах Сены», а потом я невольно принял участие в выпуске ее второй мемуарной книги «На берегах Сены», она попросила Анастасию Ивановну, с которой тогда в Переделкине в 1989 году познакомилась, написать очерк о ее последнем муже Якове Горбове, что и было сделано, ведь в детстве Я. Горбов и А. Цветаева были знакомы. Я отредактировал, напечатал на машинке очерк и отдал Ирина Владимировне. Она его поместила приложением к «На берегах Невы»...

О встрече с Веньямином Кавериным и о том, что этой встрече предшествовало, я подробно написал в очерке, который вышел в альманахе «Литературное Переделкино». Здесь скажу только, что В. Каверин был не похож на свои фотографии. Был очень благороден внешне, у него, как у английского лорда, были брови, как овальные запятые. И поговорить любил об английской литературе, он ее читал в подлиннике. Рассказывал нам с Анастасией Ивановной об Андрее Белом, об армянском классике, поэте Чаренце. Мы у него в переделкинском доме были с А.И. Цветаевой и ее подругой, поэтессой Е.Ф. Куниной...

Ваша книга – «Четырехлистник» посвящена четырем именам: М. и А. Цветаевым, К. Бальмонту, литературоведу Анатолию Виноградову. Почему вы решили объединить эти четыре имени под одной обложкой?

Я девять лет работал с А.И. Цветаевой, немало знал от нее и из книг о ее сестре, М.И. Цветаевой. Обе они знали К. Бальмонта, особенно с ним дружила и в послереволюционной Москве М. Цветаева. Познакомился через друзей А.И. Цветаевой со старшей дочерью Константина Дмитриевича, Ниной Константиновной. Встречался в Шуе, на родине поэта, и самой младшей его дочерью, Светланой Шейлз, вдовой американского генерала, она приезжала туда из США. Знал и Василия Львовича Бруни, сына Нины Константиновны. До сих пор дружен с Михаилом Юрьевичем Бальмонтом, потомком одного из братьев поэта. Анастасия Ивановна и Нина Константиновна очень дружественно относились друг к другу, были одой литературной волны. Встречались они и у М.С.Волошиной в Крыму и у Г.И. Медзмариашвили в Москве. Я написал книгу о людях, которые были знакомы друг с другом, были все в курсе событий и книг Серебряного века.

Марина Цветаева посвятила писателю А.К. Виноградову прозаический очерк «Жених», написала его уже живя в Париже. Анастасия Ивановна не считала, что друг ее юности выведен там правдиво и верно, хотя и была благодарна за то, что старшая встала на защиту младшей сестры, когда А. Виноградов не принял ее на работу в Румянцевский музей, где работал еще при директорстве И.В. Цветаева. М.И. Цветаева не могла знать, что его обвиняли в том, что он пригревает в Музее священников и дворян, которым не место в советском учреждении. Он оправдывался, что не может найти людей, знающих иностранные языки среди чисто пролетарского элемента. А тут к нему заявляется подруга юности, в которую он некогда был влюблен, дочь покойного царского директора, дворянина, тайного советника, и просит о работе. Об этих деликатных обстоятельствах Марина Ивановна, на свадьбе у которой А.К. Виноградов некогда был свидетелем, знать, конечно, никак не могла и она создала художественный образ Тихонравова, которым подала Виноградова сатирически...

В «Четырехлистнике» все сходится лучами к семье Цветаевых, не исключение ни К. Бальмонт, ни Виноградовы. Кстати, Бальмонт подарил розу сестре Виноградова, Нине Корнельевне, когда та пела на вечере романс на его стихи. Она была певицей. Это было, скорее всего, летом в Тарусе...

Вы известны, как поэт, художник, журналист, писатель-прозаик, искусствовед. В какой из этих творческих «ипостасей» вы наиболее полно себя выразили на сегодняшний день?

На сегодняшний день я известен в Москве как искусствовед, автор статей о художниках в периодических изданиях, авторских альбомах. Участвовал постоянно в открытиях вернисажей в ЦДХ, в МОСХе, в галереях и выставочных залах столицы. Долгие годы был заместителем председателя по общественным связям Творческого союза профессиональных художников.

Возглавлял и секцию искусствоведения Международной академии современных искусств.

По второй своей ипостаси я литературовед, автор множества статей, исследований, книг, посвященных цветаеведению. Специалист по творчеству А.И. Цветаевой и А.К. Виноградова.

Как поэт я автор трех книг – «Скалы» (1994), «С душой побыть наедине» (2002) и моего «собрания поэтических сочинений» – «Механика небесных жерновов» (2014), куда включен большой цикл «Химерион», наверное самое объемное воплощение этой фантастической темы и поэтическое переложение на русский язык первых трех песен «Божественной комедии» великого Данте Алигьери.

Написал я и свою версию вечной в литературе и искусстве темы – свой «Подслушанный Фауст». Послесловие к этому мистико-философскому тексту написал классик русского литературного зарубежья Юрий Мамлеев. Вервые «Подслушанный Фауст» был издан в 1993-м. В 1994 году вышел мой «Атлантический перстень», сборник новелл, легенд и миниатюр, медитаций, стихотворений в прозе.

Недавно при содействии Министерства культуры и Союза российских писателей вышло мое исследование о «Воспоминаниях о Борисе Пастернаке» Анастасии Цветаевой.

Непосредственные опыты, произведенные мною в изобразительном искусстве, достаточно скромны. Мне просто хотелось понять, каково вдохновение, которое испытывает художник, размешивая краски, водя кистью по холсту, и это чувство мне удалось пережить...

Журналистика моя осталась в советских годах. Начал я печататься в газете Ереванского университета, который закончил в 1981 году. Первый очерк был опубликован в сентябре 1975 года. Потом печатался много на темы искусства в периодических изданиях и это продолжалось до последнего времени. В 2021 году, например, в журнале вышли в одном номере аж четыре моих статьи о разных художниках. В газетах я больше печатался в 1980-ых, 1990-ых годах. Теперь мой «конек» – журналы, газетные публикации рождаются все реже.

В заключение упомяну, что я продолжаю быть главным редактором литературно-художественного журнала «Южное Сияние». Это современный, известный в сети журнал, который издается в Одессе. Также я заместитель председателя разнолицего и многолюдного Южнорусского союза писателей. «Южное Сияние» как раз и есть преимущественно орган этого союза, что не мешает журналу быть фактически изданием международным, публикующим произведения писателей и поэтов всех континентов планеты.

Беседовал Артем Комаров

Источник:
https://sarmediaart.ru/intervyu/168-olenya-gordogo-iz-roga-pili-krov-intervyu-s-pisatelem-stanislavom-ajdinyanom.html