Леонид Волков

ТРИ ПОЕЗДКИ В ЗАПОВЕДНОЕ
В Коктебель и Домбай

 …Мы вернёмся на пристань «Любовь».
И. Кулагин-Шуйский

КОКТЕБЕЛЬСКАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ
Под лозунгом «Долой родителей!»¹

Всё как-то пытаюсь не сбиться… На пути к Красоте… вписаться в весну, которая, если не отвлекаться, так обновляет!..
И люди, вижу, – хорошеют, чего-то ждут… и, невзирая ни на что, стараются думать о хорошем… не замыкаться в проблемах: мир так велик!
Вот и мы с женой… По прошествии зимы едва зашли за калитку дачи… Территория её нам показалась столь малой… что – пока не закопошились – решили поскорее выбраться…
В Коктебель, куда же ещё! Даром, что – в год столетия двух русских революций…
Однако как увязать? Какая связь, спросите, между революциями и Коктебелем?
Знаете ли, всплывает… И волны цунами, случается, достигают тихих бухт…
Будучи уже там, у моря, бродили мы как-то по парку литфонда – и вспомнили – бог весть почему – о «волнениях»… отголоском Февральского восстания вылившихся здесь в демонстрацию.
Да, поветрие протестного шествия, охватившее сто лет назад страну, не обошло стороной и уголок дачной богемы. Как не дико, летом 1917-го в «Стране голубых холмов» прошла «колонна» сорванцов, возглавляемая юным пасынком поэта Владислава Ходасевича – Гариком Гренционом.
А с другой стороны – что особенного: вдохновлённые всеобщим порывом, разновозрастные подростки понесли в сторону коктебельской набережной самодельный плакат с пляшущими буквами: «Долой родителей! Да здравствует выборное начало!»…
Родители? На пути шествия взрослые и не знали, огорчаться им или смеяться. Когда же процессия поравнялась с дачей бездетного Максимилиана Волошина, поэт Киммерии пришёл в восторг от энтузиазма масс и по-отечески спросил «главного революционера»:
– А что, действительно ты недоволен родителями?
– Лично я доволен, – ответил одиннадцатилетний Гарик. – Но в целом мы, дети, – за свободный выбор, против произвола…
Что дальше? Да ничего особенного. Паренёк, на волне протестов не пожелавший мириться с «родительским произволом», насколько известно, как правозащитник не состоялся. И, хотя был актёром в агиттеатре, от «революционной деятельности» отошёл… За прожитых полвека Эдгар Гренцион снялся в нескольких незначительных ролях под псевдонимом Гаррик… История, правда, умалчивает о его собственной деспотии к своим детям, о «свободе выбора» в масштабах страны… как и о плодах той демонстрации…
Скажу от себя. Наверное, было бы лучше, если бы сто лет назад революция у нас разразилась не социальная, а вроде той – антиродительская…
Представляете, Детское царство!.. ребячья диктатура в стране, где родители – на вторых ролях!.. (Да и кому, в самом деле, нужно нудное это родительское воспитание, сводящееся обычно к запретам?..)
Вообще, революции, на мой взгляд, следовало бы делать в себе… Я, например, горжусь тем, что всю зиму напропалую не упускаю ни дня, чтобы не искупаться в проруби…
И это, скажу вам, вопреки!.. Чем не индивидуальная революция?! Главное – никому не во вред.
_____
¹ Упоминаемые здесь «волнения», сто лет назад имевшие место на «голубых холмах», нашли своё отражение в книге Евгения Жаркова «Страна Коктебель».

ЗДРАВСТВУЙ, ЛЕТО!
Коктебельский калейдоскоп

Но вот мы и…
Там, где изо дня в день – едва утро врывалось к нам из-за занавесок в номер – шли-бежали мы в горы, на Карадаг… на Кок-, Токмак- или Сюрю-Кая… на плато Тепсень и от Биостанции в Коктебель… По морю (на кораблике) и вдоль него… Мимо бухт, вплоть до Сердоликовой… И – мимо Юнге к Тихой (туда и обратно – бегом)… Где раз по шесть за день я, «водолаз», плавал, хотя вода, честно говоря, не прогрелась…
Приехали к юбилею Волошина – 28 мая. У дома его – концерт. Сказочный! Далеко в море разносятся голоса – Ани Ус, Наташи Горенко и песни фольклорной «Этногруппы»… Звучат стихи поэтов «серебряного века» в исполнении Анны Тереховой, Яны Аршавской, Елены Захаровой, а ещё «обормотной» группы Феликса Михайлова…
Повезло нам: «с корабля – на бал»… Сидим, вкушая упоительные коктейли, на первом ряду – участники действа!..
И сколько же светлых лиц, давным-давно, кажется, знакомых! Так, перед представлением обнялся с некоей дамой, но так и не вспомнил, кто…
Лишь под занавес, когда в ушах всё ещё слышалось цветаевское: «И ветер дул, и лестница вилась…» и мы спустились на пляж «проветриться», озарило: Виктория же с Цветаевского костра! (Но где Таруса – и, спрашивается, где Коктебель!)
А со следующего дня – чуть свет (в шесть утра) подъёмы. Ранние: пока солнце щадит. Пока пик Сюрю (поэтами называемый ещё скалой Любви) кутается в дымку, а море – в серебристом сиянии…
Выйдя за, – крутим вверх, по тропам ведущим (вдоль заросших балок, через которые путь заказан: без крыльев не одолеть)… Туда, где – благоуханье цветов (полыни, благодаря которой, кажется, вернулось утраченное мной обоняние)… Вглядываясь в то, что под (далеко в море), – и, охватывая всё разом… завидуя виртуозным стрижам (вот и нам бы!..), пролетающим, невзирая на балки и кусты шиповника, всюду (низко-низко)…
Безлюдье – куда не!.. Не считая, что дважды (у Тупого мыса и на тропе под Сюрю-Кая) наткнулись на егерей… на удивление миролюбивых.
Более того, первый из них – Алексей – провёл экскурсию с нами по бухтам, привёл к роднику на Гяурбахский Кез… Другой – Тимур – под северной оконечностью скалы Сюрю вывел к фундаменту храма, которому шесть веков, – кладке монолитов, где в алтарной части увидели мы несколько бумажных принесённых кем-то икон (и где послышался мне колокольный звон)… ещё и подвёл к роднику , что под скалой Пилотка… где я попутно сделал открытие: вода, присутствующая в нас и всюду, и есть Троица, ибо вездесуща и способна преобразовываться в ТРИ состояния – жидкое (дожди, реки, моря, озёра), твёрдое (лёд, снег), газообразное (облака, туман)… и – помнить…
На подступах к Сюрю-Кая видели бросившихся наутёк косуль… Перед Золотой балкой (на вид – не «золотой» вовсе: исхожена лошадьми) встретили семейство коз, которое (вспомнив песенку о пасущихся на лугу ко…) из благоразумия обошли…
Наконец, спустились благополучно с гор, искупались… и – чуть загнанные – всё ж были горды (даже заносчивы, что не исключает благодушия) перед другими, полные скрытой энергии: заряжены Карадагом…
На следующий день захватила экскурсия (организованная) по Береговому массиву: мимо кекур хребта Хоба… (Иначе – Мёртвого города… А кто-то: – Так уж «мёртв»? – Нет, наоборот, живо-писен!.. Как, кстати, и бухта, не доходя Тихой, – Мёртвая: ещё как жива, хоть и мелководна!).
На спуске с Хобе-Тепе (вспять от «Вершины с пещерами») – впечатление – кто-то смотрит тебе вослед: идёшь, а позади – фиолетовые по склонам мазки, ковыль понтийский, серебрясь, стелется волнами… провожают скумпий розовые призраки…
Красот – не охватить! Главное – всё цветёт, а ветр по всему этому гуляет…
Как же вдохновляют и радуют цветущие горы! На грани обморока от избытка чувств… (Хотя – будто могут быть сами по себе некрасивы возвышенности и цветы на них: от пылающих кустов шиповника, красующихся ромашек, маков… до голубого льна и розовых гвоздик, чабреца-тимьяна, железняка!..)
На корабле «Секрет» вышли – будто к «Корабельной» в Каперну…
За «раздувающейся на ветру» скалой Парус минуем грот, и вправду Ревущий (помнящий вплывающего «в Аид» пловца…), после чего, обогнув взметнувшийся ввысь трёхсотметровый Маяк, пронзаем (чудом протискиваемся со всей палубной оснасткой) рогастые Златые Врата…
Пройдя же «шлем с пером» – скалу-дайку Разбойник, желающие (и я) плавают-летают над бездной… Не где-нибудь – там, где жерло кратера…
Высадившись же, посещаем (в очередной раз) Музей природы, где в витринах чучела – как живые…
А уже оттуда – с Юлей-экскурсоводом – на экотропу.
Солнцем палимые и преследуемые блеклой луной, идём цепью вдоль отпрепарированного веками ископаемого вулкана… Минуя хаос гор с впадинами, лишёнными бухт, – Кая-Кашлы и Колодец (со дна коих «растут» скальные пики, и куда многие мечтают пробраться), подходим впритык к скале Сфинкс – «двуперстию» Шайтана, свысока взирающего на море…
За ним – взглядом провожаем – стая дельфинов…
Вот и в Коктебельском дельфинарии, куда едва успеваем на представление, – дельфины! Прирученные – как ни странно, ликуют от возможности показать себя…
Известно, кстати, что афалины осознанно узнают себя в зеркале… что самки их – после того, как год «на сносях», – полтора-два года вскармливают детёнышей молоком… по завершении же длительных (до двух часов) родов – всей стаей – приходят в возбуждение…
И так – в познании сиюмоментности – проходит день за днём…
В последний же перед отъездом день – желая постичь то время – блуждаем по Дому Волошина…. Вживаемся также в тот воздух на веранде домика Пра…

Нам, кажется, повезло со временем года. Малолюдно. Редкие (не то, что в разгар лета) отдыхающие бродя по набережной, взглядом убегают к «драконьим спинам» Козьего выступа, мимоходом вдыхают ароматы из кофеен… в одной из которых, кстати, оставил я по рассеянности дорогой свой фотоаппарат (когда же – к вечеру уже – за ним вернулся, Альбина-повар с лёгким сердцем вернула «пропажу»)…
Так вот люди беспечны: от нечего делать – заглядывают в сувенирные, пропахшие можжевеловым деревом ларьки, загорают…
Хотя в море – редко кто… Да и романтиков, как прежде, не густо. Много – с детьми, иные из которых – словно из фантастического завтра – раскатывают на мерцающих, бурно входящих в моду скутерах-сигвеях)…
На лавочке у «Корчмы», перед сворота к новенькому аквапарку, можно увидеть колкую на язык, в неизменном венке из кермека, «ведущую приём специалиста по приворотам» Людмилу-травницу… Наконец, около кафе «Всё забудь» по вечерам бацают джаз… и у тебя есть возможность увидеть там «диких» обитателей палаток «за Юнге» – добродушных, в общем-то, хиппи… (Откроюсь: одна из них – голубоокая Натали, идя как-то мне встречь, доверчиво раскрыла объятия…)
А однажды в гости к нам явился колоритный, известный всем Саша Гусев. И мы приняли его, глыбу родную, у себя на балконе (с видом на писательский парк, где за всё время, сбившись с ног, так и не нашли место, где был памятник Ленину… зато – пинию, на ветвях которой что ни вечер неизменно пел усидчивый соловей)…
Чтобы не засиживаться, по завершению «десерта» вышли на променад. На набережную, где на Гусева, как новоявленного Волошина (одетого в такую ж, как у Поэта, тунику – сшитую ему женой Лилей), растерянно улыбаясь, взирала публика (главным образом, «узнавшие мэтра» девушки), на что я указал польщённому Саше…
И так я с ним, будто и впрямь с Максом, посидел, болтая о митинге, прошедшем с его участием, в защиту от застройки Тихой бухты… о «неметчине», властвующей над русским людом два века подряд … о проделке Петра, подарившего Руси три века назад новую гиблый град – столицу, построенную на болоте… и о том, как даже зодчему Баженову не удалось перетащить его последовательницу – Великую Екатерину – назад, в Златоглавую… О том, наконец, как Москва проигрывала бы Питеру – если бы здания в стиле модерн (а Саша – архитектор) на рубеже веков минувших не оживили облик столицы…
Столько!.. Я бы мог ещё рассказать о воронах, парящих у нас над головами в устье балки на полпути в Тихую… и о попугае, встреченном нами в бухте Ливадия (бедолага раньше, видимо, жил припеваючи, но удрал из клетки… а когда мы явились, сиротливо висел на камне вниз головой… однако приласкался в итоге и даже дал погладить себя)… О походах – за черешнею на рынок и на холмы – за произрастающими у обрывов (не доходя мыса Хамелеон, иначе Топрак-Кая) сухоцветами… О похожих на одуванчики «парашютах» – цветах козельцах и о недавно построенных на подступах к Карадагу четырёх виллах… О размытой зимою набережной под Киловой горой и о том, как, проходя отмелью за Тупым мысом, видел я нырнувшего в мелководье зверька, похожего на тюленя… О малоизвестных фактах: на вершине Святой бил когда-то фонтан, а на плато Тепсень (в переводе «блюдо») процветало древнее поселение, именуемое Посидим…
Но даже не это… Главное – утро к нам врывалось изо дня в день сквозь сон – и поднимало: беги!..
Всё время со мной – та красота: видимое лишь сверху серебристое сияние в море – и занимается утро… Ты – и ветр… Ты – над… Но это надо ещё увидеть!..
Что ни утро – обновлённый: новый изо дня в день… (Нет, из ночи в ночь лучший… Проснусь – и: я ли?..)
Здороваюсь чуть свет с морем…
А море? Гладь… Лишь день оно и было в барашках («пена морская») – когда вознамерился дождь, но напугал лишь… после чего вновь, утихомирив волну, выглянуло незамутнённое солнце.
И вновь – вёдро…
Но пора… Как же быстро промчалось время: неделя – и вот чуть свет… Трясут нас мимо Сурожской крепости – увозят в аэропорт… Где взмываем… на «железяке», вмещающей в себя более полутысячи отчаявшихся на полёт пассажиров (чуде ХХ – ХIХ веков!.. не умаляющем, впрочем, и иных – связанных с перемещением – уже благодаря не крыльям, а колесу – чудес)…
Здорово же – что человек научился осваивать пространства не только на своих двоих! Так, благодаря парусу, смог запрячь ветр! (Недавно: на рубеже ХV и ХVI веков оснастив суда парусами, открыл материки, архипелаги!..)! Около трёх тысячелетий назад (всего лишь!) оседлал лошадь!..
И – уж земной шар облететь (на той же ракете) – ничего не стоит!..

Всё! Самолёт мой (грузный, со всеми прочими 515-ю пассажирами), как ни удивительно, приземляется (во Внуково)… И в голову приходит: короткая всё же у нас память!.. Летаем, будто так было всегда…
На выход. И… каждый раз – то же: пассажиры, повскакав преждевременно с кресел, начинают толпиться, проявлять нетерпение.
Не терпится… Хотя, если вдуматься, куда торопиться?! Прилетели ж!
Ну ладно! Вот и Москва, с её прохладцей, не отцветшими ещё одуванчиками…
А душа – всё ещё там, в Крыму… где висит без нас вниз головой одинокий попугай…

ЗОНА ПОКОЯ

 Домбай, горные маршруты
…Беснующийся поток –
и колдовские горы.
– А где это? Где? В Теберде!..
– Да? Река, спасибо тебе!

О Домбае (Домбайской поляне) я бы начал с кладбища альпинистов…
Чтобы знали… При всей красоте мест – помнили: забываться нельзя…
Скромные захоронения… Будто то было вчера – друг за другом идут, задают тон смелые жизнерадостные парни, озорные девчонки… А теперь – вместо них здесь, в долине Алибек, – портреты их на памятниках, таблички покорённых вершин… букет из колокольчиков придорожных…
Их нет? Стало быть, мы – за них…

В аэропорт Минвод прилетели мы в разгар лета. В пекло. Хотя в 240 километрах, в Домбае, куда с ветерком доставил нас Ильяс, джигит-карачевец на мустанге своём – «мерседесе», – на удивленье свежо.
Пока ехали поймой Кубани-реки, взор ласкал пасторальный пейзаж: поля, луга, холмы, отдельные далёкие горы… наконец, справа, с запада, – напоминающие Великую китайскую стену, нескончаемые известковые «крепости» – скалистые высокие берега, окаймляющие поступь реки, степенной, пышной.
Едва же за Карачаевском река Кубань уступила Теберде (в переводе с карачаевского «божий дар») – реке куда более крутого нрава, возникли высокоствольные ели, горы… Чем дальше, тем выше… круче… И нет другого пути туда, куда мы едем…
Каково же было путешествовать во времена Лермонтова! Не катить (словно в аттракционе), как нам, на авто по гладкой дороге, скакать в неизвестность… верхом девственною долиной… встречая по пути аулы, сакли… гордых аланов – горцев не менее крутого нрава!..
Как бы ни было, трасса, связывающая Карачаево-Черкесию с северными отрогами Кавказа, часа через три неожиданно потерялась, упёршись у слияния трёх горных рек – Аманауза, Домбай-Ульгена и Алибека – в подножие гор.
Мы – в Домбае: приехали…

3250

Именно столько метров, как утверждал наш гид Азнавур, от уровня моря до вершины Мусса Ачитара – горы, на которую взнесла нас канатка – «подвешенная» более полувека назад дорога, из посёлка, расположенного на высоте, вдвое меньшей.
(Скажете – высоко? Но это что! Есть сведения, что подвесной дорогой скоро можно будет добраться до вершины Эльбруса… по крайней мере, Восточного его пика…)
С одной очереди на другую (успевай только пересаживаться из одного кресла в другое, крутить во всех плоскостях головой… представляя, на горы глядя, как некогда здесь содрогалась земля, боролись титаны!..), пока не окажешься наверху…
Где? На шестом уровне, выше которого – разве что небо (седьмое)./
От последнего же – делающего разворот – кресла, где – из коряг сколоченный трон и облезлый як, на которых любят фотографироваться туристы, идём – уже сами по себе – седловиной, поблескивающей выходами древних (возраст – полмиллиарда лет!) кристаллических сланцев, на соседнюю (чуть выше ростом) вершину. Чтобы там, один на один с небом (одни!), глохнем от тишины… на протяжении часа-другого прислушиваясь к разноголосью гор – журчанию водопадов, пению рек, далёким обвалам… взирая на величественный, растянувшийся от моря до моря Кавказский хребет – на гордые его, сверкающие языками ледников, вершины гор…
Чуть кружится голова: кругозор!.. Мы – выше границы вечных снегов!.. и – кажется – вровень с хаосом гор Северного Кавказа: «рукой достать» до иглы пика Инэ (3409), до обелиска Птыша (3520), до красавца-Эрцога (3683).
Хотя ещё выше «башня» Аманауза (3757), заснеженная, с кривым – впившимся в небо – зубом Суфруджу (3785), похожая на ладонь Белалакая (3851) и тем более заоблачный Домбай-Ульген (4046), здесь – самый… Если не считать, конечно, скрытого от нас сегодня блюдцевидным облаком двуглавого – непревзойдённого на Руси (и в Европе) – Эльбруса (5642), расположенного поодаль, севернее Главного Кавказского хребта…
Так и стоял бы! Но, чтобы не потеряться в небе, спускаемся ниже по гребню. И с ходу садимся в кресла непрерывно вижущейся канатки…
На пересадках – сувенирные лавки: носки, травы… Приземляющие дела, если не считать оборудованного под отель НЛО – «летающей – к взлёту готовой – тарелки»…
С одной очереди на другую… и – спуск… скольженье над пропастью…
Встречных – хоть и разгар сезона (само по себе здорово: лето!) – раз, два… Это и хорошо: с каждым «на лету», как с давно знакомым, обмениваешься улыбками (через края эмоций: вокруг – такое!).
Если б ещё под нами, помимо альпийских ковров, – не развороченные под лыжные трассы склоны, что не вполне согласуется!..

В ущелье Аманауз

Назавтра – в Сквернословящую, иначе говоря, Злую, щель – Аманаузскую… К студёному (лёд!) дыханью каньона, где, согласно одному поверью, живут не совсем добрые духи… согласно другому – наоборот, благостные поющие эльфы…
Но прежде – как обет, из утра в утро – девятисотметровая (в одну сторону) ранняя, с первым солнцем, пробежка: вниз-вверх по долине той же реки Аманауз… И там, где воды её, вырвавшись из теснины скал, «выходят из себя», – купание… после чего – заново рождённый – назад…
В девять утра встречаемся с Азнавуром, колоритным горцем, – и через жилой квартал, называемый Пихтовый Лес, направляемся в заповедник: мимо великолепных (до трёх сотен лет, в несколько обхватов!) елей, пихт, горных клёнов, буковых рощ – к каньону, именуемому Чёртовой Мельницей.
На рёв… Подхожу и заглядываю под ноги. Как в колодец. А там – поток… Неуемный… Над ним (над головой) – смыкают ветви – деревья, нависают скалы…
Глубоко-глубоко беснуется, рычит поток-зверь. Не выбраться: исчадие… Всё бурлит, кружится – мельница! Тебя околдовывает дурман ароматов – хвои, цветов полевых…
Но Азнавур торопит… Мне же – поворожить! И, прежде чем сменить «театр действий», встаю на край – вдохнуть, запечатлеть Красоту…
Поднявшись ещё километр-другой, оказываемся у морены – нагромождения валунов, снесённых сюда совместными усилиями ледников и реки.
Неподалёку в кустах – смятые, испускающие терпкий дух травы: лежбище туров…
С камня на камень. Любуясь на горы – вчерашнюю («укрощённую» канаткой) Мусса-Ачитару и Семёнов-баши (с вершины которой, говорят, можно увидеть «броккенское видение»), на вечный, самый большой здесь ледник пика Аманауз, жилище богов…
Но вот перед нами – снежник, над ним – водопад, имя которого Суфруджу. Низвергаясь с 25-метровой высоты, пенится, брызжет и… что-то поёт…
В глубине снежника (под панцирем) – «тоннель» со сквозным звонким ручейком (пить – не напиться), со скорлуповатыми сводами, на которых весело играют блики…
Осваиваемся. Горы хранят следы разных эр. В обнажениях – складки: кливаж… Склоны, куда ни глянь, пронизаны ручьями, тоже поют…
За снежником, если присмотреться, у края массива – облачко водяной пыли… судя по всему, – следующий водопад, куда более мощный, 60-метровый, самый большой здесь…
Однако до него мы не дошли: Азнавур устал…
Зато, с необыкновенной лёгкостью осилив путь обратный, через пару часов оказываемся в кафе – веранде, карнизом нависшей над тем же беснующимся Аманаузом… на дне которого – пока не принесли заказ – взглядом выхватываю выточенный водой валун – полосатый валун-самоцвет (зря пропадает!)…
С наступлением же вечера, когда лучи солнца исподволь подсветят горы (а вершины их, чтобы не быть на виду, прикроются вуалью, из чего можно догадаться: живут своей жизнью), во время прогулки по Домбаю в сторону рвущегося ввысь пика Ине обнаружу вдруг, что если долго не сводить глаз с горного цирка, – впечатление – гребни сами взирают на тебя, «идут» встречь, обступают, кружат… И это ещё вопрос – кто у кого на обозрении…
В сумерках же, в полной тиши наш новый знакомый (разговорились у рынка) карачаевец Магомет откровенничает: «Теперь – не то, что…».
Что именно? На том месте, где – стадион (показывает), в шестидесятые «турьё» (то бишь туристы прошлого поколения, среди которых – и спускавшийся из «хижины» сам Юрий Визбор), случалось, пело у костра походно-альпинистские песни…

По Алибекскому ущелью

На выходе из отеля (из замкнутого пространства, где всё – в коврах) глаза – вверх… и – как в молитве: гребни… Чуть солнце – из-за гор, бежим встречь дню на плёс – «в ванны» (пусть «холод с гор» и сводит ноги)! Мимо манящих к себе (туром бы обежать!) нависающих гор… Чтобы весь день потом взглядом то и дело – вверх…
Когда ж Алибекским ущельем вышли мы к кладбищу альпинистов, над «бастионом» Белалакаи на голубом фоне невзначай распушилось облако – расправил ажурные крылья голубь…
Знак – оттуда?.. Которая?.. Подходишь, дыхание сдерживая, к каждой из полсотни могил – и, глядя на фотографии альпинистов (открытые лица!), будто каждого в отдельности узнаёшь… здороваешься, осознавая: «дни непрожитые жизни – висят, висят на волоске…».
Выше по дороге – брошенные (тридцать лет назад прошла лавина) строения, высохший давно, с вышкой для прыжков, бассейн: альплагерь, основанный одновременно с прокладкой дороги на Домбай – восемьдесят лет назад… и поныне существующий – как в виде чуть вычурной турбазы «Солнечная долина», так и палаточного в лесочке скромного лагеря…
Встречные, правда, здесь – редкость. А всю дорогу над тобой и под – склоны, крутые, на которых строго вертикально растут (буквально из глыб гранита) понтийские ели, сосны, буки…
Хорошо: тень! Выше, перед тобой – «место, где на камень напоролся корабль», – Визбором воспетый Эрцог (кстати: если кто ещё не держал в руках книгу французского альпиниста Мориса Эрцога «Аннапурна», прочтите!.. стоит того!)… Чуть в стороне – профиль во вздыбленных скалах: по легенде – возлежащей девы – гора Сулахат.
Всё, всё здесь – пронизанное силой и чистотой – дополняет друг друга: Горы-Реки-Ели… цветущие травы, неизъяснимые на всём пути запахи…
Гармония. И естественно – здесь, на фоне диких красот,  ни у кого просто нет прав на угрюмость, пассивность, плохие мысли… даже если – по сей тенистой дороге «в рай» – обгонит тебя и, случаем, нагазует беспардонное «драйв-авто» (пусть!.. в городе-то – их вон сколько! – и ничего, дышим!)…
Грохот водопада Алибекского слышен уже на подходе. Но путь к нему – через ручьи, криволесье (сюда тоже сходили лавины)… не сразу узришь… А открывается вдруг: белопенный, «пышный», искрящийся – низвергающийся с обрыва высотой 25 метров…
Проникнись, надышись! Перейди поток – и подставь себя брызгам 12-метровых струй… Попробуй – поплещись в студёном ручье, послушай ласковое его журчанье!..
А на обратном же пути выказывай в полной мере симпатии – приветствуй горы и встречных (не смущаясь: здесь это принято), будто лучших друзей!..

К Бадукским озёрам

Прежде чем – в горы, не пропуская ни утра, спозаранку – куп… Вхождение в воду там, где «бурунная рать», вырвавшись на галечную пойму, куда-то всё рвётся, мечется…
После чего – вздох глубже! – шамань…
Нагишом: никого же!.. В струнку, как и эти вытянутые, тянущиеся к небу ели… И – рук взмах – поёшь: на вдохе красоты!..
Ритуал совершён. В десятом часу выйдя на трассу, голосуем.
И – на первой же легковушке (водитель – Султан!), едем: тринадцать кэмэ до сворота – к устью реки Бадук… откуда собственно и берёт начало Теберда-река – поток, именуемый выше по течению Аманаузом.
А там – пешком: по подвесному качающемуся мосту – через поток Тебе… – на левобережье.
Откуда – старт…
Не здесь ли начинается зона покоя?
Всё время – вверх (шестьсот метров – вертикальным катетом). По «тягуну» – склону, усыпанному хвоей, шишками, измельчённой листвой… По переплетенью корней, как по перекладинам… как если бы – к небу по лесенке из трёх тысяч ступеней…
Трудно? Я бы сказал, изнурительно – если не вообразить подъём этот как восхождение на Эльбрус (до которого отсюда – «рукой подать» – около полсотни кэмэ)…
Но лишь представили (что на подступах к «Горе блаженных») – и уж догнали туристок из Ставрополя. Обернулись - одна другой краше.
Более того: та из четырёх, что с крыльями за спиной, – узнаём – успела в свои двадцать покорить завораживающий всех пятитысячник (кстати, чуть погодя – и меня).
На пути к озёрам, как и по Алибекской долине, встречаются расцвеченные лишайниками глыбы (порой – гигантские… и камни «цветут»!). А ещё – великаны-ели… и прочие (как реликтовые, так и рядовые) деревья… Среди которых – много не так давно сломленных, вывороченных, подточенных жуком-короедом. (Как случается и среди нас, людей…)
Вдоль экотропы – рокот: бурлит река (освежиться, сойдя с тропы – одно удовольствие!) – поток по имени Бадук. Выше – по булыгам вскачь – Хаджибей-река… (Мы у них, у рек, – на виду.)
Но вот хвойный лес уступил место березняку. Поток запел по-другому: из-за развалов валунов и поваленных как попало валежин воззрилось голубоокое, обрамлённое камнями озеро. Имя – Бадукское…
Вот – выше каскадом – второе, с тем же именем – бирюзовое – проглядывает сквозь стволы елей на спуске с холма. Не такого высокого: до высоты Эльбруса мы «слегка не дотянули» (высота 2000 метров над уровнем моря).
Здесь, в изумруд-купели, – в самый раз «принять ванну»!.. (– Холодно? – Нет, терпимо!)
Третье (из трёх Бадукских – живописнейшее и самое большое) – лазоревое – по краям (косам) завалено отполированными стволами… Вместе с разнокалиберными валунами, с бахромой сосново-пихтового леса, наряду с видом на пики гор, ледник, представляет сказочную картину…
Ты всё это увидел!.. постиг… И теперь – не смять бы! – остаётся – почти бегом – спуск.
Весь шестичасовой (туда и обратно) маршрут, если верить путеводителю, – шесть километров. Что странно: в Якутии и на Дальнем Востоке маршруты, пройденные мной за день, были куда длиннее, но, признаюсь, не выматывали так…
Однако всё! Гора (хоть и не Эльбрус) – позади.
И – как в бездну (как не было) – усилия по преодолению склона… крутой подъём…
Впустую? Или, может, ты этот свой поход чем-то раскрасил (в душе)?
Чем? Память («вспоминай и впредь!») рисует… поощрительную улыбку. Той, что с противоположного берега смотрела, как по брёвну переходил ты Хаджибей-реку… (Улыбку той, из Ставрополя, взошедшей, в отличие от меня, на Эльбрус.)
И всё равно – ощущение неполноты.
Спустившись почти к трогу Теберды, справа от маркированной тропы замечаю мост над Бадуком-рекой.
– А там что? – спрашиваю у человека в камуфляжной форме.
– Зона покоя, – уклончиво отвечает лесник. И добавляет: – Нельзя туда…
«Это – зона удивительного умиротворения и спокойствия, – читаю в путеводителе. – Тихий шелест листвы и хвои, пение птиц, журчанье воды уносит…».
Так вот оно… четвёртое, зовущееся иначе – Хаджибейское, озеро!.. так и не посещённая мной зона!..

По ущельям Домбай-Ульген и Птыш

И вновь серпантином – бег поутру. Туда, где из плена скал рвётся на волю река Аманауз. Где после грозы река взбухла, стала напористее: прорвавшись сквозь щёки, вот-вот набросится…
А клочья тумана, цепляясь за скалы, тянутся от русла, обволакивают склоны гор и… тебя… мороча, что-то нашёптывая…
И горы (как иконы), если приглядеться, – ближе… и, если прислушаться, – шумнее река… И Место уж узнаёт тебя.
– Скоро уйдёшь? – спрашивает.
– Могу остаться… – предлагаю. И – разоблачаюсь (на отмели, с потоком горным впритык, против водопада, что – на противоположном склоне). Размявшись же, отдаю часть себя – кунаюсь…
Выхожу из струй, и – хоть пой – прозреваю. Мир иной…
Но мы с женой условились «коллекционировать» водопады…
Восходим – не обременённые поклажей – там, где берёт старт однокресельная канатка. Не соблазнившись крутанувшимися перед нами креслами, – пешком – до второй очереди.
Далее – одна за другой – поляны: Лии и Русская… Откуда – потрясающие панорамы: ледники, водопады (среди которых – и благозвучный Джугутурлучат)… И где – по колее всей дороги – «слёт» бабочек…
По альпийским лугам, вдоль благоухающих, выше головы трав – долиною Домбай-Ульген.
До развилки… И – в сторону, круто вверх, к верхнему каскаду Чучхурского водопада… название которого переводится как «Брыкающийся жеребец».
Иначе говоря, «С норовом конь»… Хотя я б назвал двенадцатиметровый поток сей «Танцующей дамой»: видно же – с грудью (высокой), в кокошнике (из радуги брызг) и в длинном бальном платье (подол которого «раздувает» – вздымается, как при исполнении канкана… нет, визборовского Домбайского вальса)!
Призрак! Привидение танцующее!.. Под переливы водопада – хоть приглашай на танец!..
А вот в облике каскада нижней очереди – и впрямь что-то от жеребца. Брыкучего, с диким норовом.
Стоило мне приблизиться – обрызгало с головы до ног…
Я даже вынужден был раздеться до пояса…
И надо же было – в момент, когда к водопаду вышла группа туристов!.. не одобривших, похоже, моего «стриптиза»…
Чудно (мне показалось): украдкой взгляды… «Упакованные» (невзирая на жару), с громоздкими рюкзаками (не то, что легкокрылые – мы), бородатые смуглолицые парни, девицы в платках – оставили приветствия наши без ответов…
Увы! Мне и в голову не сразу пришло, что причиной недружелюбия – мой «топлесс»…
Впрочем, из-за различия в устоях особенно не переживаем: Кавказ – дело тонкое…
Спускаемся с женой на развилку – и, глядя на скальные обнажения, освежаем ноги в ручье и – собственные впечатления от соприкосновений… с культом обнажённого тела в Европе… во время зарубежных (не таких уж давних) поездок, по тем же скандинавским странам… После чего вброд (по щиколотку) переходим речку Чучхур (скачет!) – и оказываемся в ущелье Птыш.
Долина – заповеднее не бывает! Идём как в рай по едва заметной тропе. Среди цветов, камней. В сторону ледника, который, на первый взгляд, «рядом». (Как приближают всё горы!)
Но проходит час, другой, а мы так и не можем его коснуться – хотя дыхание (ледяное) глетчера всё ощутимей… и уж позади – заросли реликтового, с глянцевитыми листьями, рододендрона…
Посторонился и многоструйный водопад Девичьи Косы (он же Птышский)…
Озираемся. Откуда ни возьмись – пар. Со склонов гор подбирается. Невзначай. Словно предостерегая: «Куда – на ночь глядя?.. вон скоро сумерки…»
Однако ландшафт – первозданный, посередь которого ощущаешь себя едва ли не Христом в пустыне, – удерживает, словно магнит: ну, ещё полчасика, ещё…
А за перевалом (рукой подать!) – уже Кодорское – неспокойное (как и Клухорское, что – чуть севернее, ведущее, как известно, «в Колхиду») – ущелье… а там – граница…
Сделав над собой усилие, разворачиваемся – до ледника не дойдя каких-нибудь трёхсот метров…
Минуя же – в сумерках уже – пост пограничников, слышим нотки участливости в голосах:
– Успели?! А то мы забеспокоились.
И впрямь успели!
«Дикие» – спустившись с гор, устремляемся (впотьмах) в свою таверну. На веранду, не снесённую ещё Аманаузом…

Город-сказка: Домбай

Посёлок, на неделю ставший нам родным домом, очаровал: красоты так и кидаются сверху (горы, на каждую из которых так бы и взобрался) и снизу (реки – строптивые, готовые снести всё на своём пути).
До 1936-го – и в самом деле зона покоя: добраться – лишь гужевым транспортом… и в самом деле полтора века назад – и вовсе тропами лишь.
Даже сейчас… Домбай, насчитывающий сотню-другую сдержанных, не подточенных суетой жителей, и ныне спокоен.
Странный иррациональный посёлок – с единственной – горбатой чуть – улицей (оконечностью трассы) – извилистой проезжей частью, вдоль которой – вразброд «скачут» – непохожие друг на друга здания – от заброшенной не одно уж десятилетие, с чёрными проёмами-дырами 15-этажной гостиницей-башней до приземистых продмагов и «харчевен», из которых по вечерам льётся музыка…
Жаль – застраивая «лагерь для турья», мало кто, видимо, пытался согласовать постройки с окружающими красотами!
Нагородили зато подъёмников, сразу и не скажешь – сколько…
Вообще же, гуляя по окрестностям Домбая, хорошо со всеми здороваться – и видеть, как, откликаясь, светятся с тобой заодно глаза встречных (главное, смотрят – не в гаджеты, как в городах, а тебе в глаза)… Ещё здорово – взирать (с благоговением) на обступающие горы… Или, к примеру, переходя реку, радоваться за взмывающую в кресле подъёмника пару – неё и его… болтающих (весело так!) у тебя над головой ногами…
Перед отъездом (а накануне гроза гремела всю ночь: небо не желало расставаться) пошли мы в сторону «Чинар»… и, свернув с Алибекского «тракта» на кладбище альпинистов, попали в зону покоя. Чтобы там, на одну из могил – альпинистке, положить букет… Как если бы – подруге, возлюбленной…
Чтобы знала – помним…

Удивляться красоте

В «неспокойном» осеннем Коктебеле 

Коктебель не успокаивает. Он тревожит, требует, но укрепляет и целит…

М. Волошин

И вновь – на… В Крым… не остров уж посреди океана Тетис!..

1

Чудеса: в Боинге изо дня в день катаются туда-сюда по полтысячи пассажиров… летают – и хоть бы хны… Мы тоже. Вышли на этот раз в Симферополе, как будто нас здесь ждут.
Оказалось – ждут. Доставили до пансионата в Коктебеле, а дальше гуляйте сами.
И мы пошли. Вышли на набережную, где каждый устраивает себе праздник… Где некая Ульяна (сама красота!.. до окружающих же не доходит) в платьице серебристом под гитару изливала душу… Где Фагот с Коровиным дурачились - исполняли мазурку… А цветочница (смуглая, сама – цветок), оценив, что я очарован (пением Эдит Пиаф), глянула в глаза и, ароматом роз опахнув, предложила: «Купите для дамы!»…
Разодетые (иные – почти раздетые) встречные, встречаясь глазами, словно спрашивали: «Ну как тебе?».
Как? Лестно… Тем более и на базаре, где нас, кажется, давно ждали, все что-то наперебой предлагали.
Но, ограничившись лавашом, мы пошли к Юнге. И дальше… Куда-нибудь, чтобы там окунуться, заплыть, затеряться…
И так мы шли и шли вдоль моря, смотря в сторону горизонта.
На Бакланьем камне сидело бок о бок бакланы – головы задрав и вытянув шеи, о чём-то мечтали. Неподалёку плавали, отстаивая спокойствие, чайки. И те и другие, видно было, – в трансе: постигали сосредоточенно дух полновесный моря…
За заливом над Карадагской грядой назидательно вздымала два перста скала Шайтан; пахло йодом – прибитыми штормами водорослями… А хорошо, думали мы, что есть на свете места, куда не доехать… где можно уединиться, всласть насладиться природой, обрести покой, укромный свой угол…
Вот он! Мы нашли его, не доходя Тихой, – в Ифигениевой бухте… куда забрели, спасаясь от наплыва любителей «бархатного сезона»…
Обогнув (наполовину) окоём бухты, задержались у глинистого прижима, облюбованного чайками. Белыми, пегими… подпустившими к себе едва ль не вплотную.
И, чтобы не беспокоить их, не пошли дальше (чем, похоже, заслужили их одобрение), расположившись по соседству на мягких (перина!) водорослях в тени, брошенной «Земляной скалой».
И был здесь нараспах залив Коктебельский. За ним – дикий силуэт Карадага, укутанный в космы туч…
Здесь был край света. Тихо шелестел прибой. Груды принесённого морем мусора не особенно портили впечатление: сглаживал аромат слежавшихся на берегу водорослей, кое-где на радость нам принявших формы удобных кресел.
Как раз на одном из таких – вроде трона – восседала в наряде наяды моя жена Муся, когда со стороны гор приблизился неведомый молодой человек с бородкой.
До сего момента я плавал в некотором отдалении– изучал через стекло очков поросшее клумбами цистозейр бородатых морское дно, но при виде путника припустил к берегу.
Незнакомец же, подойдя к Мусе, остановился. Когда я подплыл, беспомощно топтался он возле, и было видно – на моё появление не рассчитывал.
– Человек интересуется, как дойти до Орджоникидзе, – с нервным смехом сообщила Муся (в длинном своём сарафане с бретельками она выглядела эффектно на своём троне, и я порадовался, что она успела одеться).
– Как лучше? По горе или низом? – уточнил бородач.
– Можно и морем, – стал объяснять я со знанием дела. – Но по горе дешевле. Не доходя конца Тихой, – вверх через Двухъякорную…
Думаю, вид у меня был решительный, посему парень не стал задавать лишних вопросов. Развернулся. И, не прощаясь, пошёл вдоль прибоя. Похоже, вернулся в посёлок…
Впоследствии не раз видели мы его в районе палаток… В другой раз завлекал он публику на «чемпионат по стриптизу»… Но зачем понадобилось ему спускаться к нам в бухту?..

2

Наутро ты окунаешься, делаешь обычную зарядку на пляже перед домом Волошина, где – никого (зато – все, от Макса до Марины, незримые):
– А море, Макс… оно неизменно! Та же волна… от воды свет… случайно заплывшие сюда «зонтики» с фиолетовой бахромой – медузы…
И вот ведь и сам я – три десятка лет здесь! А раз от разу – как заново… Вновь – чуть свет (когда застонут горлицы и в воздухе запахнет вдруг розами, выхожу из дому – взобраться на Кок… Спускаюсь в бухты… Витаю тут с морем накоротке, заодно с солнцем…
Но возраст что ли начинает сказываться: удивляюсь уж собственным достижениям.
Каким? (Вспоминаю - ни в коем случае другим в подражание.) Ну как взбегал (на время) на пик Сюрю… и на Кок-Кая… Бегал как до Биостанции и назад в Коктебель, по пути иногда встречая группы возвращающихся (уморенных) с «пешей», которым сопровождающие их егеря, указывая на бегущего типа – меня, объясняли: «А это – местная достопримечательность!»… Как в начале 90-х напротив мыса Мальчин (в переводе – «пастух») нырял за фрагментами обросших ракушками тысячелетних амфор на глубину трёх своих ростов… Как на следующий год плыл от Кордона до Тихой (тогда ещё, оплывая мыс Хамелеон, пришлось преодолеть встречную, хлещущую по лицу волну)… И, наконец, как раз за разом плавал от бухты Барахты к Золотым… (Тогда, правда, по акватории Карадага не курсировало ещё столько разномастных судов, да и заплывы свои я совершал, как правило, ранним утром, когда все спят…)
Вот и сегодня плыву. Всего-то – от памятника Волошину до подножия Карадага. И обратно. Радуясь: «Здравствуй же, обретённый… не обречённый мир!..»
Плыву, замыкая залив хордой…
Жена – берегом, поспевает.
(На память – и с какой стати? другие ж края! – как недалеко от Поленова тоже отдался… струям Оки, в которых блаженно так было в жару плыть по теченью реки!..)
Но вот закат. Выпуклый, зовущий к себе горизонт. Идём – одухотворённые, на виду у моря – по набережной. Врасплеск через вернисаж – праздник, который длится мгновение: солнце звякнет – и всё рассыплется…
Мы застали!

3

На Биостанцию за пропуском на Карадаг мы с женой отправились после того, как отболели «коктебелькой» (так называемой местными кишечной инфекцией), «заразившись»… от моря.
Кораблик «из старины» подхватил и понёс нас мимо мускулистых, с одубелой «слоновьей кожей» скал заповедника… Где – один на один с Местом силы – от благоговейного (хоть на вытяжку…) общенья с «воздымающимся храмом» черпаем утраченную за время болезни энергию.
А уже через час, исполненные сил, смотрим в Карадагском дельфинарии представление китообразных – афалин… Удивляемся… и тем живы.
– Живём, пока удивляемся, – настраивая зрителей на праздник, вещает диктор.
И я благодарен: верно сказано! Удивляться и жить полно – разве не одно и то же? (Ну а остальное время? Прозябаем…)
Как-то, в советское ещё время (в 1990-м), обежав таинственный застеклённый павильон «гидробионического комплекса», заворожённо «прилип» я к стеклу – заинтересовавшись игрой девушки-тренера и дельфина, которого вообще видел впервые… Помню – гёрл (модное тогда слово) в гидрокостюме, оценив мой восторг, улыбнулась благосклонно (глаза её так и кинулись навстречу)… но тотчас сожалеющим жестом дала знать, что в «лабораторию» нельзя… проводила взглядом…
И вот теперь, спустя столько лет, увидел я в некогда «закрытом» (в смысле секретном) бассейне представление на удивление!.. Хотя накануне люди (гуляющие около павильона), у которых я спрашивал, были в полной уверенности, что дельфинарий «не действует».
Что ещё? Сходили мы – как всегда, познавательно – в Музей природы…
Что до пропуска в заповедник – я, честно говоря, не рассчитывал…
Но повезло. Не буду передавать всех коллизий «в верхах», однако случилось так, что после беседы со мной «на ковёр» (в приёмную) были вызваны охранники – трое, один за другим, вставшие «во фрунт».
– Это вы из цирка? – обратился ко мне третий из них.
– Из зоопарка, – поправил я.
– С зам по науке отрегулировали?
– Да, добро есть.
– Цель?
Я повторил то, что уже выкладывал в кабинете дирекции:
– …Вдоль излияний Берегового хребта на стыке с выходом риолитов, а также рифового массива известняков отбить вулканогенные карадагской свиты… Там, в зоне сочленения, по возможности, увязать ботанику с геологией… иначе говоря, выявить приуроченность определённой растительности и некоторых насекомых к зоне…
Меня понесло… К слову, из собственного «эвенкийского опыта» я знал, что… к примеру, «на туфах» гнуса больше, чем «на лавах»… что есть мхи с лишайниками, которые «липнут» к конкретным породам… Так что, наряду со спортивным, скажу, мной руководил и «глобальный» интерес, «работает» ли подобная закономерность в целом…
– А-а, это – пожалуйста, – оживилась охрана. – Но по тропе. И одному нежелательно.
– Я с женой.
– Другое дело. Мы её видели. Её там внизу мушки закусали.
Выглянув в окно, я увидел Мусю, отгоняющую надоедливых мух. В белом одеянии, как Фатимское чудо, она явно привлекала к себе взгляды оставшейся внизу «охранной свиты»…
Всё. Получив официальное благословение «на исследования», бежим с Мусей к причалу, где нас уже поджидает катер: в путь обратный.
А на катере – музыка. И вновь – мимо скального хаоса Карадага.
Здорово! Так бы и ездил туда-сюда на кораблике! Что за счастье видеть (хотя это, конечно, не то, что вплавь) во всей красе срез верхушки сорвавшегося в бирюзу бездны палеовулкана: «клеймо» от жерла на скале Разбойник и отпечаток чьего-то «перста» на Плойчатой, что рядом с глыбой Парус, скале… да и все эти гроты, силуэты, выступы, «керубу»!..
Смотрю, вглядываюсь: столько тайн… для раскрытия которых, чувствую, необходимы, как для постижения музыки, восторг и сосредоточенность…
Ты внимателен как никогда… И вот уж оживший вулкан – в тебе… Рейс завершён.
– Ты видел это! – говоришь себе. И даже завидуешь чуть матросам, которые изо дня в день курсируют мимо Недооцененных Красот…
– Ты видел это! – скажешь себе и на следующий день, сойдя с гор. – И главное теперь – ничего не скомкать! – будешь повторять как заклинание…

4

Громоздкого, как Максимилиан Волошин, мистификатора и фотографа Сашу Гусева встретили идущим под рюкзаком – похожего на улитку, упорно тащащую свою раковину.
Затащили мы его, конечно, к себе на четвёртый этаж (на балкон) – узнать, чем дышит друг, чем – Коктебель.
Не удалось, правда, на этот раз «рассидеться» на набережной у литфонда: согнала оглушительная музыка, под которую «зажгли» к вечеру своё выступление фаерщики (мужественный факир и гибкая – само совершенство – волнующая невообразимой фигурой танцовщица), мастера Театра огня…
На Сашино «фэ» («Посидеть не дадут!») последовало возражение: «Права у всех… А вы кто?..»
– Я здесь главный! – заявил Саша. (Не иначе, в нём заговорил Волошин.)
Спорить не хотелось… Хотя, что и говорить, было б, наверное, лучше, если бы в таком месте не била по ушам музыка… а ради открытия новых баров не заливали в бетон деревья – ровесников Максимилиана… чтобы новостройки не подбирались к отрогам Карадага (вон вскарабкались уж на плато Тепсень!)… и чтобы «чемпионаты по стриптизу» устраивались на других берегах…
Не худо было б, и если бы любители «бархатного сезона» хоть иногда читали… и чтобы Маленькому Принцу, если бы его занесло сюда попутным ветром, не было скучно…
Что до вечных истин и нечитаемых книг… Обывателям, уверен, не извратить праздник, царящий здесь со времён Макса!
А в чём праздник? Да хоть в том же фаер-шоу… В каждовечерних разнообразных мероприятиях в Доме Волошина… В том же – заводном – исполнении группой «Слон» рок-н-ролла (под который, кстати, однажды мне удалось зажечь в танце жену)…
Согласитесь, как это всё (соединяющее нас в прекрасном) оживляет, если отнестись к мигу как к празднику, то есть пристрастно!..
Да, ещё в тот вечер – а потёмках уже – сходили мы в сторону Карадага. И там, над Киловой (преградой морю) горой, обнаружили, – такие большие звёзды!
А ходили мы неустанно. Как ещё – мало кто…
Остальные? На пляже… Палаточники – перед пологом… Автомобилисты – на авто…
У кого преимущество? – рядили мы… Идти, представлялось, лучше.
Поэтому – на Кок-Кая. В пекло. Я (пока жена с «коктебелькой» – в теньке на пляже).
Взмыл – и едва не спёкся… Хотя больше допекли мушки (в сентябре, да, донимают).
Но как окрыляют виды, ощущение высоты! Не мешкая взобрался я по расщелине на скалу… Назад – слалом, с вьющейся на голове рубахой. Прямиком к морю… не такому, как я, солёному, но какому ж желанному, о блаженство!

5

Вот и на следующий день с полшестого до пол-одиннадцатого – на Карадаге.
Восход (ради чего – всё) застав – не доходя Гравийной – на пару с неким одиноким йогом, встретившим солнце верхом на скале Лягушка.
Солнце! Прогремев валунами, я пустился вплавь. Как с эстафетой… Встречь алому из-за поволоки пожару…
Когда же плыл назад, ветер нёс встречь волну. Будто испытывал – иллюзией уходящей суши…
На этот раз берег меня удивил отсутствием мусора… границы заповедника – починенными ограждениями… егеря – бдительностью, как если бы стояли они на охране границ…
Уже перед бухтой Ливадия встретил я Алексея-егеря, на удивление доброжелательного… наряду с сердечностью, сочетавшего в себе и строгость пограничника.
– В долине Роз – осыпи, – предупредил.
Однако подъём по долине, в которой на самом деле роз нет, мне дался легко: притягивал Магнитный хребет.
Как и карабканье по ущелью, именуемому Змеиным, в котором змей не было…
Но на гребне хребта, в отличие от расхоженной дорожки вдоль моря, тропа заросла, если не считать кое-где в траве, на песке в гротах следов от копыт… и трудно было выбирать путь.
С трудом узнавал я кручи, которые, кажется, не так давно исходил. Искал, не находил… Не обнаружил и спуск с Кок… ложбину, по которой – и ночью застигнутый, в сопровождении жены, случалось, – сходил на ощупь…
На этот раз один (жена ещё не очухалась – осталась «в палатах»), в шортах лишь, хотя можно было б и без, если б не риск зацепиться ненароком за колючки или шипы держидерева и остаться с носом… обследовал я каверзные скалы и вершины, уходящие в небо…
И вот, сердясь на жару, на мушек, а отчасти – на себя, почёл за благо не рисковать – вернулся, перевалил через Магнитный и, не доходя четырёхсотметровой стены Лагорио, вышел к Южному перевалу.
Палило не по-осеннему. Ветер я нашёл лишь в седловине, где спасительно поднял руки и постоял в струе птицей. Хотелось пить.
Отдав поклон Сфинксу, понёсся вниз по дороге, где можно срезая путь и по ходу отбивая контакт: туфы, лавы, обломки базальтов на глазах уступали липаритам, миндалекаменным трассам… А вместе с тем, в подтверждение домыслов моих, менялось и разнотравье… куда-то пропали и мушки…
Но жажда…
Я вышел к заброшенному посёлку, где на двери единственного здания (называемого сложно – Станция мониторинга) висел замок – и не у кого было спросить воды.
Зато, как в последовательно-доброй сказке, позади «Мониторинга» ждал сюрприз – распростёрто кусты тёрна: обворожительно свисающая с кустов синь ягод спасла меня от жажды и придала сил.
А уже на выходе из заповедника, у «кошар», встретил я ещё одного «погранца» – егеря Константина, который рад был пообщаться с «живым ненарушителем» и сообщить о «конце лета» – грядущем дожде… ненастье, которое, к слову, назавтра не позволило мне выбраться в горы…
Тропа, ведущая в овраг, вдоль колючей проволоки, сократила путь. Впереди, уже видно было, ждало море (видело же – погибал…) Дождалось – и, утешая, обволокло…
Ближе к вечеру, после очередного купанья «у Макса» и выпитых двух бутылок минералки – когда «вторая половина» моя, воспользовавшись моим отсутствием, вздумала воспитывать в себе злость, повстречал я (вовремя-то как!) приятеля Радика. Босоногого, как всегда, лучезарного… похожего на пророка (и есть пророк!)… в общем, танцора, одним светлым видом своим спасающего (вопрос – надолго ли?)…
Все вместе – с его женой и дочкой – зашли в салон «Подзаборники» (бывшую «Чайную», а ныне – не очень-то посещаемую картинную галерею коктебельских авангардистов) – и вышли оттуда довольные.

6

В день отъезда ни свет, ни заря идём было в бухты. Но едва вышли (в пять утра), закрапал дождь.
И – всё по-другому! Нахохлилось небо. И – словно Медуза Горгона раззмеила лохмы… не хорохоримся уж, встречая безучастно рассвет…
Разве что ожили, заплыв в девственные воды заповедника…
Так вот он какой – конец лета (начало которого застали мы в мае, в прошлый приезд свой)! Ни с того, ни с сего…
Что ж, встретили – и проводили…
Лёгкий ветерок восхода быстро обсушил нас…
Позавтракав, спешим на экскурсию в Дом Макса… а затем на кораблик – запечатлеть умытые дождём горы…

А море… После дождя – оно как никогда в охват (кто видит), вдали – синее, зеркало – вблизи, с резко очерченным, выпуклым горизонтом… Воздух же столь прозрачен, что в Орджоникидзе-посёлке, примостившемся в ложбине меж гор, каждый дом виден.
Кстати, вечером, когда на вернисаже праздник уже сходил на нет, Орджо – весь – светился, как «Титаник» на рейде…
Оглядываюсь. Силуэтом в небе ночном, у края – гора, называемая «Чёрной». Пора уезжать, а я не находился в горы…
Звоню в аэропорт:
– Нет ли у вас прямого рейса «Коктебель – Домбай»?
Ответ:
– Только на своих крыльях.