Анатолий Михайленко

НА КИНБУРНСКОЙ КОСЕ

В терпких водах лимана купается солнце,
Чайки вспышками магния застят глаза,
И горят чешуи золотые червонцы
В тёмной роще, где к небу взметнулась лоза.

Ветер моря и ветер степного простора
Над полоскою суши по-братски сошлись.
В это время душа, очищаясь от сора,
Принимает и славит, и празднует жизнь.

Пахнет "лидией", рыбой, увядшей травою,
Воздух влажный пьянит и тревожит меня.
Жёсткий полог ветвей, как окошко, открою
В необъятную ширь просветлённого дня.

Но гряда облаков горизонт увенчала,
Перелётная стая упала на плес.
Обнажились в природе концы и начала -
Что-то кончилось, что-то уже началось!

СТАРЫЙ ГОРОД

Сколько ног прошагало по улочкам этим,
Сколько жизней ушло и воды утекло,
Сколько раз на церквах зажигали рассветы
Купола золотые, а в окна - стекло!
Уходили одни, но являлись другие -
И свои, и чужие, и снова свои,
Даже трудно представить их лица худые
И глаза бирюзовые в недрах земли.
Проносились столетья, сменялись эпохи
Город выстоял, выжил и будет стоять.
И камней раздаются усталые вздохи:
Рассказать бы хотели, и есть что сказать!
И вгрызается в грунт молодой археолог,
В чернозём и суглинок, как в толщу времён,
Из земли достаёт неприметный осколок,
Что сверкает в руке, как алмаз, огранён!
И смывает он кисточкой грязь наслоений,
В лупу смотрит и тряпочкой трёт,
А под выпуклой линзой, как в дымке осенней -
Древний город славянский, и враг у ворот.

САД ОСЕНИ

За тихим скрежетом калитки
В разъятом осенью саду
Листвы пергаментные свитки
И к месту и ещё в ладу
И с этим садом, и с тобою
Таким живым и молодым,
Что всё, не ставшее судьбою,
Сотрёшь движением одним,
Сотрёшь - и вряд ли пожалеешь,
Сотрёшь - и сочинишь опять
Лишь потому, что так умеешь -
Легко стирать и сочинять,
А чей-то запоздалый возглас
Зачем-то хочет убедить,
Что зрелости опасен возраст
И надо медленно спешить, -
Когда вполне переносима
Тобой трагичность бытия,
Как яблоней, почти незрима,
Дыра от ржавого гвоздя
В саду, открывшему для взгляда
Пространств зиянье меж стволов, -
Вокруг следы полураспада
И - никаких других следов!

***

Жестоки нравы варварских эпох:
Вожди и племенные их союзы, -
Такой вокруг стоял переполох,
И головы катились, как арбузы!
Но от гвоздей остался только прах,
Его развеял ветер, смыли грозы,
На долгих человеческих путях
Они видны не более занозы.
И вот мы докопались до причин
И следствий их величия и славы,
До подоплёки сумрачных кончин,
Раздела денег, власти и державы!
Не зря в степных курганах черепа
Ещё сквозными дырами зияют,
Как будто этим хитрая судьба
Пугает нас или предупреждает!
Те времена ушли навечно в грунт,
В пески, на глубину захоронений,
Их Каменные Бабы стерегут,
Войдя по пояс в заросли растений.
В степи без воина и без коня
Зачем они застыли на распутье,
Молчанье первобытное храня,
Былых времён свидетели и судьи?
Не может быть, чтоб только - охранять,
На горизонте глыбами маяча,
С сосцов росу на ковыли ронять,
Для пешехода ничего не знача!

***

В Одессе ноябрь девяносто восьмого
Не с первого начат числа, а с утра,
Воскресное солнце от имени Бога
Развесило в городе свечи и бра.

Я вышел на улицу, мытую светом,
Пройтись по асфальту знакомых дорог,
И листья, как рыжий с подпалиной сеттер,
Бежали, ласкались и вились у ног.

И сразу же, целостность мира не тронув,
Откуда-то, вынырнув из синевы,
На крону платана присели вороны -
Три черных алмаза в короне листвы.

Я шел среди праздника цвета и света
С опаской в душе, как непрошенный гость,
Но радуясь все же, что как-то и где-то
Участвовать в празднике этом пришлось.

А вот и залив что синее индиго,
Суда, словно угли в горячей золе.
Какое прекрасное сладкое иго -
Греховная жизнь на греховной земле!

НОЧНАЯ ВАХТА

Опять упала ночь
На жесть и шифер кровель.
В дремоте замерли одесские порты.
Зажгли маяк, а с ним луна лучится вровень,
И камни отдают тепло дневной жары.
Но так волнуется у ног волна прилива,
Так жизнь торопится и такелаж скрипит!
И мудрено ли мне в объятиях залива
Соединить в одно и битие и быт?!
Соединить, своим желаниям в угоду,
В непросвещённом сердце раздувая жар, -
Как плюс и минус, как огонь и воду,
Или звезду и керосиновый фонарь!
Миры и море только есть на этом свете.
Ушло, пропали ощущение земли.
Не оттого ли так при мягком лунном свете
Дрожат всем телом, как живые,
Корабли?..

***

Нести века в себе - такая мука,
Как и вдыхать разреженный озон!
Ты, дилетант в искусствах и науках,
Себя считаешь мудрецом, а он…
Из лыка ловко смастерил обувку,
Из тонкой ветки вырезал свирель
И, начертав на древесине буквы,
Письмо послал за тридевять земель.
А, может быть, за тридевять созвездий -
Вперёд, на шестикрылом корабле,
В туманность угасающих столетий
И долго ждал ответа на земле.
Не зря же ты, его прямой потомок,
Как он голубоглаз и светлорус,
Не вслух читая звёздный многотомник,
Веков прошедших ощущаешь груз.

КРАСНАЯ ОСЕНЬ

Нирвана. Без четверти восемь.
И с четвертью красная осень,
Собравшая фрукты в садах,
Залившая мир купоросом
И охрой в отдельных местах.

Как женщина в яркой мантилье,
Влюбленная в пахаря или
В садовника, снявшего плод,
Мечтает, чтоб душу любили -
Не только ядреную плоть.

Заметив свое увяданье,
С тревогой идет на свиданье,
Сияя румянами щек,
Несет, как предмет для гаданья,
Последний прощальный цветок.

И сам, испытав одинокость,
Приму этой осени кротость,
Желанье понравиться всем
С опаской нарваться на колкость,
И белую грусть хризантем.

ПОКА МЫ ЖИВЫЕ

Дважды сходятся стрелки часов роковые:
Между первым - благим и проклятым - вторым
Нам отпущены жизнью круги годовые,
По которым упрямо дороги торим.

И пока мы живые, пока молодые
Мы попытку, как пытку, опять повторим,
Чтоб звенели струной наши нервы стальные
Между первым - благим и проклятым - вторым!

Тот, проклятый - второй никого не обманет:
Как планету с планетой сведут небеса -
Стрелка за спину стрелке безропотно станет! -

И кому-то ладонью прикроют глаза,
И, сорвавшись, звезда в подорожники канет,
Но на смену другая взойдёт, как слеза.