Анастасия Салмина

РЕИНКАРНАЦИЯ

Мы братья Иисуса, мы дети Ниобы,
Из душной, но теплой подвальной утробы
Рождаемся в небо, рождаемся в небыль,
В несбыточность планов и фразы "а мне бы...",
Ведь сверху, где каждый забитый, сердитый,
И в мыслях граниты, кредиты, "иди ты..!"
От милой девчушки, напротив живущей,
Свободнее? Да. Но ни капли не лучше.

Внутри нас - планеты, кометы, ракеты
И ядер распады - источники света,
По стенам рисуют безумные кисти
Узоры из рифмой подштопаных истин,
А сверху - сугробы, микробы, до гроба
Сидят небоебы в своих долбоскребах
Не видят рассветов в проемах оконных,
Не знают, что мы - новых дней эмбрионы,
Что утром родимся мы - снова и снова,
Наверх прорастая узорами слова,
Что каждую ночь умираем мы, чтобы
Вернуться в подвальную серость утробы...

Там сверху - работы, заботы, задроты...
А снизу - лишь сны
И мечты идиота.

МУХА НА СТЕНЕ

Я так же четко вижу суть вещей,
Как муху, что сейчас убью газетой.
Друзья мне говорят, что я "с приветом",
А я не парюсь, знаете, вообще.
Ведь не сожгут за это на костре
И во вселенском чате не забанят.
А что страдать? Ведь "всё идет по плану",
Как кто-то пьяно воет во дворе.
Да, раньше на ночь сам Мишель Монтень
Читал мне сказки голосом Сушкова.
Теперь же ртом - почти беззубым - совесть
Все просит реже пить, чем каждый день...
Не предрассудок, знаете, совсем,
Что, коль геолог, значит - алкоголик.
Без этого, увы, не выжить в поле
В любой температурной полосе.
Пешком пускай я не один кружок
По скалам и потокам намотала,
Но тычет мне в лицо гуманитарий 
Своим лощёным пальчиком и ржет,
"Смотрите - говорит - какая тварь
Господняя! Да и еще поэтом
Себя назвала! Да тебя за это...
А, впрочем, ну тебя. Уйди и не кумарь."
И я уйду. В болото и леса,
Где в волосах моих живут синицы,
Где мне опять захочется напиться, 
Но больше не захочется писать.
Где выбит целый мир из колеи,
Горит воспоминаний кинолента
(Та, где сказали "Крылья - рудименты!"
И, как аппендикс, вырезали их)...
И больше мне не вышибут слезу
Те призраки из юности и детства.
И вы - простите мне попытку бегства,
Когда под дверь я снова приползу.
....
Друзья мне говорят, что я с приветом,
А я не парюсь, знаете, вообще.
Я так же четко вижу суть вещей,
Как муху, что сейчас убью газетой.

А впрочем, пусть живет. 


ПОЛУНОЧНОЕ

Облака - тестом Херманна Роршаха,
И внутри, и снаружи - слякотно.
Ты надеждой корми меня с ложечки,
И тогда разучусь плакать я.

И тогда научусь следовать
По пути, что прослыл истинным,
За победами ли, бедами,
Опадающими листьями.

Будет ночь пока безлунною
И беззвучною, сине-черною.
Назову гладь волос струнами:
Как ни тронь - зазвучат минорными.

Растеклась за окном улица,
И внутри, и снаружи - слякотно...

Как-то сонной мне не рифмуется
Полуночным сырым дактилем.

ДРУГУ-СКРИПАЧУ

О, как же я отвыкла от людей!
О, как же люди от меня отвыкли!

Мой фильм отснят. О нём - никто нигде.
А что сейчас - тупой, бездарный сиквел.
Хоть фильм и с недосказанным концом,
На продолженье не хватило силы.

Смотри - мне прядь упала на лицо,
И тяжестью своею придавила,
Ну а душа осталась там - на дне,
Где, если пишут, то "чего же боле"...

Мой друг-скрипач сказал когда-то мне,
Что мы - лишь дети, что глотнули воли.
А толку с воли? Разгильдяй-студент
Такое же дитя. Куда мы пали?

Весь мир - дурдом, одна я - пациент,
А остальные крутят у виска лишь,
Жалеют и пытаются лечить,
Кто коньяком, а кто - палёной водкой...

Мой друг-скрипач сказал мне: "не молчи,
Когда орать ты хочешь на всю глотку!"
А я молчала и тогда, в ответ,
А толку мне рыдать в бронежилетку
Что холодна, как будто бы и нет 
Там сердца под глухой грудною клеткой?..

Забился в угол мой бездарный мозг
И ищет что-то в дебрях подсознаний.
(Сознанье наше хрупкое, как воск,
А то, что ниже - нерушимый камень.)
Я с ним ищу. Ты где, моя стезя?
Когда-то, надоевшей вкрай и сонной,
Мой друг-скрипач сказал мне, что нельзя
Всю жизнь рубить под верные каноны.

Зачеркиваю дни. Пустые дни.
Они бредут куда-то без привала,
А я - стою. Кому сказать - "толкни"?
Да все равно, кому. Я так устала...

...и только небо с тающей луной
Сняло с себя защитные экраны.

Мой друг давно не говорит со мной,
Хоть и скрипач - ему по-барабану.


ПЕПЛОПАД

Я задыхаюсь под пеплопадом дней,
Черных и хмурых, бессолнечных и сырых.
В каждый эпитет прокралась приставка "не",
В каждый НЕяркий, НЕсовершенный стих.

Сегодня становится прошлым уже сейчас,
Не дожидаясь будущего "вчера".
Здравствуй же, мгла безбрежная серых масс!
Где-то в твоем массиве - моя нора,

Мой саркофаг. Нет, ну что вы, я не про смерть!
Так, отрешенность, консервная банка лет...
Словно реактор, прорвавший бетона твердь,
В кокон забитое, в сети, которых нет,

Влипшее в паутину моё сверх-Я
Падает ниже несознанного Оно,
Ниже макулатуры, стекла, тряпья,
Ниже надежды... ниже... наверно, дно.

Дни сентября - как последние дни Помпей,
В общем неврозе молчания и шумих
Я задыхаюсь под пеплопадам дней,
Черных и хмурых, бессолнечных, но... моих.


ПОЛЁТ НАД ГОРОДОМ

Крылья мои - черный дым из промышленных труб,
Копоть и сажа меня поднимают всё выше...
Ты говоришь и я вижу движения губ,
Только вот слишком давно научилась не слышать.

Город! О, вечная молодость серых седин!
Ржавчиной перьев черкая холодные окна,
Медленно падаю в уличный блеск паутин,
В самую глубь, где сошлись этой сети волокна.

Падаю овощем вниз, где бурлит этот суп,
В реве машин каждый голос становится тише...
Ты говоришь и я вижу движения губ,
Только вот слишком давно научилась не слышать.

Серая пыль зависает в унынии дней,
Вмиг оседая в расщелинах, мыслях и легких.
Фотореле - повелители белых огней
Звезды стальные наполнили яркостью тока.

Снова рассвет твой настанет - бессмыслен и глуп,
Снова проснусь на ладонях засмоленной крыши...
Ты говоришь и я вижу движения губ,
Только вот слишком давно научилась не слышать. 

HOMELESS

Тот, кто живет две жизни, был вряд ли жив.
Тот, у кого два дома, фактично, бомж.
Тот, у кого две правды, живет во лжи.
Тот, кто любил двух разных людей... ну что ж,
Истина есть единственное число,
Чувство одно должно быть. И если вдруг
Выпало за борт - так, значит, добей веслом!

(Быть ли таким, как сотни людей вокруг?)

Скоро наступит лето и наш загар
Выдаст порезы белым на коже рук:
Так заглушали боль мы, когда удар
Нас выбивал из того, что течет вокруг.

(Люди все время плачут, когда им жаль.)

Ты не живешь две жизни, твой дом - один,
Ну а меня ждет снова дорога вдаль.
Я собрала рюкзак.
Уезжаю, блин.

Сколько развилось комплексов и расстройств,
Столько и умных мыслей потом родишь.
Я выбираю из сотен настроек-свойств,
Всё расставляю правильно. Только лишь
Лучше не получилось на этот раз...
Я изменяю режим на анабиоз.

(Люди всегда стараются жить "сейчас")

Я вышла в космос и кто-то обрезал трос,
Вселенная сразу стала простой - пустой...
Тот, у кого два дома, фактично, бомж.
Я уплываю в бездну. Какой отстой.

Две абсолютных истины в сумме - ложь.

(Люди так любят радости и покой)

Мир для меня - не вакуум, звездный шум,
Мир для меня - баллон с кислородной мглой,
Что обнимает сзади, чем я дышу.

Ты понимаешь, о чем я?
Хотя, не суть...

Тот, у кого две правды, живет во лжи.
Тот, у кого две двери, утратил путь.

Дай свою руку, пусть она не дрожит.


ИДЁМ

Прижгите раны - пусть не метастазятся,
И кружевом бинтов расшейте платьица.
Стоять, пожалуй, не шагая, можно, но
Стегает плетью спину ветер прошлого.

Закройте рты - цените информацию,
И что-то из молчания забацаем.
Мир онемел. Мне точку бы, опорную!
Есть только миг, и тот - минута скорбная.

Ну а над нами,что навечно скованы -
Раскинув руки небом четвертованным,
Огромным окровавленным распятием
Зовет нас вечность в хладные обьятия.


ИНДИГО
 
Открылись веки и пали стены,
Весна разбила, ворвавшись, окна...
Зрачков небесный больной оттенок
Пронзил пространство ударом тока.

Я остываю, а мне - гореть бы,
И лёд забвения - дань моменту...
А на кострах догорают ведьмы
И поджигают себя студенты.

Но даже угли - не жгли мне ноги,
На коже в иней вмерзали слёзы.
Меня пугали крестом и Богом,
А я боялась проснуться взрослой.

И вот - случилось. И вот - настало,
И пали стены, порвались рамки,
Азотом жидким я замерзаю...
Ну что смеешься, весна-засранка?

Схвачу реальность за кончик тени,
Чтоб бесконечность до точки скомкать.
Души небесный больной оттенок
Оставит вечно меня ребенком.


БОГ-ПРОГРАММИСТ

Мир стабилен, и до брутальности,
Слишком жёсток его остов...
Мне открыть бы консоль реальности 
И ввести туда пару читов,
Чтоб карманы мои заполнили
Голубые монетки метро...
И пространство взболтнется - волнами!
И завянет роза ветров!
Но увы, всех людей нивелировал
Кто-то в скрипте - одной строке...
 
Этот мир - лишь Бог программировал
На неведомом нам языке.


ФИЛОСОФИЯ

Кто-то поверил в Большой Взрыв,
Кто-то - в Большого Взрывателя.
Кто-то уже и глаза закрыл
На мир, что к нему невнимателен.

Кто-то ведёт от Адама род,
Кто-то поверил Дарвину.
Вечностью в вечность, из года в год,
Разум приносит нам в дар вину.

Вспыхнув сверхновой на миг звездой,
Сразу смирилась с ленью я.
Старенькой глючной, как мир, "виндой"
Виснет моя Вселенная.

РАЗГОВОР

Нет ни ночи, ни дня,
    не защелкнут замок.
Не прославит меня 
    недописаность строк.
Нет ни смеха, ни слез,
    да и разницы нет,
Сколько раз на вопрос 
    не получен ответ,
Или кто-то - не смог,
    или я не смогла,
Всё так просто, как Бог,
    всё - полынь да зола.
Говори, говори...
    Буду слушать всегда,
От зари до зари,
    месяца и года,
О жужжаньи цикад,
    о бессмертии душ,
И о том, что "не брат"
    не всегда значит "муж",
Как кочевникам мхи 
    заменяют кровать,
И о том, что стихи
    мне не стоит писать,
Что всё просто, как Бог,
    всё - полынь да зола,
Что меж нами дорог 
    беспросветная мгла,
Гениальность - шиза,
    Обещания - ложь...
Пусть не сохнут глаза,
    руки дергает дрожь.
Лишь, прошу, не молчи!
    Это нужно, поверь...
Где найду я ключи,
    если заперта дверь
И... защелкнут замок.
    Я - опять не смогла.
Всё ли просто, как Бог?
    Всё - полынь да зола.