Екатерина Янишевская

***

понимал больше нас. на свой риск и страх преуспел в дисциплине лжи
человек с цветком папоротника в руках. погляди на него: бежит
то и дело запнётся. его б стращать: не ходи, человек, во мгле -
он всё дальше и полы его плаща волочатся по земле.
человек с цветком папоротника. чудак. бледнолицый угрюмый мим.
говорят, любой холм и любой овраг расступается перед ним
отдавая замызганный глиной крест, потаённый веками клад
человек одинокий, как голь, как перст, и горам золотым не рад
он несёт свой цветок через смерть и боль, через море и океан
человек то ли глуп, то ли своеволен, то он праведник, то буян
и такая в нём сила, такая злоба, но и нежность такая к цветку -
будто он не цветок, а свою зазнобу спрятал за пазуху
и никто - хоть душою он мёртв навеки, хоть он горек, спесив, жесток -
не посмеет вырвать из рук человека его дорогой цветок.

***

не пиши летних писем мне, летних историй мне не талдычь
ни к чему они в городе, где на въезде литой ильич
смотрит лакомо, празднично ещё с самых советских пор
и ноябрь, как клейстер, течёт из подкожных пор.
я клянусь, из-под пор течёт, прорываясь сквозь стенки вен
вороватым мальчишкой кромсаю гематоген
потребляю кусочек внутрь, остальное кладу в карман
а ноябрь всё так же мчится против тургора свежих ран
и ты пишешь мне летние письма, и зачем они, и причём?
если я что ни вечер вскрываю свой шкаф ключом,
изымая конверты, я рыбой на них клюю
и мне хочется смерти, чтоб тоже хоть раз в раю,
о котором ты в письмах, немножечко погостить
до тех пор, пока холод не съел меня до кости.

***

если ты знаешь такое место, где можно бросить монету
и автомат тут же выдаст счастье в красивой жестяной банке,
не жалей для меня валюты, и с надкусанной сигареты
пепел стряхни в палисадник - дворник выметет спозаранку.
неотложно примись за дело: мелочь горстью забрось в окошко
и скорее вытаскивай банки, чтоб за пазуху и в карманы
их сложить. и столовой ложкой
будем вечером лопать счастье, как паршивые наркоманы.
ты побольше бери, побольше. не поместится - так на части
разорвёшь, под рубашку спрячешь. донесёшь и в жару, и в стужу…
понимаешь, мужчина должен, нет, обязан нести в дом счастье,
а иначе зачем он нужен?

***

да, ты только не выдавай меня. даже если они никогда не придут за мной.
стой за меня стеной, руки в локтях сгибай. а достанут они ножи
тёплой байковой курткой как пледом меня накрой
да колени под голову подложи.

им же чуда, весёлого чуда весеннего подавай.
укради им откуда-то яблоки и зерно
испеки подрумяненный пряник и каравай.
поднеси исповедное им вино.
замеси нугу.
я устала, мой милый. устала. я этого не могу.
у меня же глазные яблоки будто серые уточки на пруду.
рот мой - блюдо, а в нём - полова
я в отчаянье и бреду.
я тебя потеряю скоро, но потом, обещаю, снова
непременно тебя найду

где-то там, за восходом льётся
вместо солнца густая медь

мы поклялись не верить в смерть.

мы поклялись не верить в смерть.

***

слухи о моей смерти сильно преувеличены, жозефина,
истлевающий лучик, ни капли не богарне…
мне сказали, ты ждёшь не меня - молодого дофина
укротителя вепрей, любителя каберне

тем не менее, прекрасен март, милая моя, тает
лёд, значит вскорости трупы врагов проплывут мимо нас в луаре
ты прости, я вместо тебя иной раз себе представляю
сильно выросшую фике. с шемизеткой и в пеньюаре

у меня слегонца едет крыша на почве того, что пространство - фикция
я боюсь грубых гуннов, реформ, талейранов, чревовещателей…

в общем, будешь готовить ответ, подпиши письмо "румпельштильцхен"
чтобы я, дочитавши, сошёл с ума окончательно

***

всякий раз, когда я ищу свой холодный день в креплёном вине,
выдыхая со свистом и кашлем двенадцать часов подряд,
вспоминаю тебя. как живешь ты в по пьяни придуманной северной стороне
среди тысяч голов скота. неужели они до сих пор с тобой говорят?

и когда колкий иней укутывает лицо так, что оно уже кажется белым,
а проворные пальцы дрожат и дубеют, как старое долото,
кто тогда согревает твоё до предела озябшее тело,
а потом помогает вдеть руку в рукав пальто?

или может быть ты избегаешь пред кем бы то ни было выйти в одном исподнем?
но в попытке извлечь тепло предлагаешь серебреники иудам?
я не знаю…
но буду побольше грешить, чтоб однажды мой жизненный поезд
отправился в преисподнюю
и я смог тебе выслать хотя бы немного огня оттуда

***

я пленный белый офицер, иду с войны.
одет на фрицевский манер. не вижу сны.
в стакане корчится луна. пью залпом ртуть
и шью чужие ордена себе на грудь.

я пленный белый офицер. найдя портфель
с каталогом твоих химер, я вышиб дверь.
на животе к тебе летел. прополз пять лет.
прости меня, я так хотел сказать привет.

я бросился в неву. я плыл, я грыз причал.
оставил фронт и предал тыл, ведь я скучал...
по запаху твоих надежд, по вкусу слёз
и я собрал тебе венец из слов и звезд.

я был в плену и знал войну. чтил планы битв.
но слушал только тишину твоих молитв.
я знал, они придут за мной чинить расстрел.
я спал под этой тишиной. остался цел.

я не услышал горя труб. упал в сугроб.
они подумали, я труп. достали гроб.
тогда я стал как сотня ртов. кричал "живой!"
любимая, из всех крестов мне нужен твой.

***

заставляешь меня летать так, как будто мы оба птенцы
которые ничего не знают ещё, ни боли, ни смерти
ты целуешь меня - я лижу цыганские леденцы
и сочувственным зрением заглядываюсь на ветер

ты несешь меня выше спасской площадной крови,
выше тучек-дворняжек, бессильных собачек выше
говоришь - посмотри, так красиво. ну что же ты? не реви.
вырываюсь из рук и лечу вниз к трущобам крыши

ты вшиваешь мне крылья в лопатки. мне страшно. поверь, я еле живая.
я бьюсь вдребезги, вклочья себя разрываю.
- ты не хрупкая - нежная. мнительная. выдумаешь ты тоже.
но на месте того, где, по сути, должен остаться шрам,
у меня почему-то пластами слезает кожа
отпадает по лоскутам.

ты приносишь мне справочник опытного пилота.
в лётном деле клянешься быть говарду хьюзу под стать
- ты подержишь штурвал?
- попроси другого кого-то.
я совсем не хочу летать

я не лебедь, не стерх.
не пытайся увидеть перья на руках
мягкий пух в волосах

я пешком иду вверх
и оканчивается небом эта взлетная полоса

***

приходи ко мне в осень, седой близнец с холщовым лицом.
у меня твоё детство: щенок, птенец
и игра в серсо.
у меня плауны, у меня хвощи, канарейка, линь.
дед черпает ладонью густые щи.
суп, скорей остынь.
и лежат на печи два сырых кота, и рябит их шерсть.
мой сиамский близнец, приводи свата,
мы накроем в шесть.
и представим себе: мы - разрез лекал, образа графинь.
и брусничная жидкость стечёт в бокал, а потом в графин.
ночь зайчихой грызёт на вербе кору. травяной венец
ей примерит ёж.

на двоих одно сердце у нас, близнец.

ты сожмёшь - умру.

я сожму - умрёшь.

***

- каин, каин, на связи авель.
здесь уже проложили кафель,
подлечили больных, накормили борщом голодных,
закрутили болты и исправили непогоду,
и в честь этого грянет большой парад -
деньги, бабы, на шару пойло.
знаешь, а я вчера умер, брат…

- знаю, авель. звонить не стоило.