Вера Зубарева

***

Где загорали вы? В Италии,
На склоне года, в ноябре,
В предместье Рима - в той дыре,
Что и названья не слыхали вы,
Что и на карте не сыскали б вы -
В такой невиданной мечталии
Я загорала в ноябре.
Сияли глянцами магнолии.
Всё было так, как говорю.
И тосковала я не более,
Чем принято в сием краю.
И восхищалась я: в Италии
На этом самом берегу
Я ль очутилась, я ли, я ли, я!..
И плыл обёрнутый в фольгу
Кусочек жизни в поднебесье
Туда, где нет уже тепла,
Где я была,
Где быть могла -
К далёкой, дорогой...
К Одессе...

***

… И возвратится затонувший корабль
В галерею забытых картин,
Где курлычет маяк, как бедняга журавль,
Потерявший однажды свой клин.
Постоит, ненужный уже почтальон
На чужбине скитальца-письма
Что-то вспомнит, и раковинами имён
Тяжело обрастёт корма.
Клюнет чайка с досады в облупленный бок
И не вспомнит он больше вовек,
Для чего ему нужен был это рывок,
Этот неимоверный побег.


***

Вечер в гавани. Тихо курлычет маяк.
На якоре прошлого спит настоящее.
Песок под ладонью -
Словно ворох старых бумаг
Из отцовского ящика.
Мысль в воронку затянута.
То ли ко дну,
То ли к берегу вынесут
Шторма подсознанья.
Я под них никогда не усну,
Всё глубже в песках увязая.
Тихий голос отцовский…
Всю ночь шелестят-говорят
Эти строки зыбучие - cлушай и слушай.
В этом мире прибрежном
Неизменны только моря.
К ним причалишь после скитаний по суше…

AVE

"Ave" одновременно означает "привет" и "прощай".
(из разговора)

И снова мысль ко сну на полдороге
Возникла, возрождённая из пепла
Сожженной боли. В центре лунных оргий
На гребнях памяти вздымалась, пела,
Звала на скалы, словно антитеза
Тому, чему давно никто не верит.
Ты - аргонавт. Ты Одиссей. Одесса
Руно из лун рассыпала на берег.
Сирена-мысль… О, только б не разбиться!
Как перекрыть ей к подсознанью доступ?
"Усни! Усни!" Покой нам и не снится…
Пульс тишины, её ночная поступь -
В висках давно отчаявшихся улиц…
Они бурлят по мостовым к обрыву.
Из мыслей всех - смиренниц и отступниц -
Лишь эта мысль - движенье к рецидиву.
Она - одна. Но - множится. Во сто крат
Она слышнее тех и огнестрельней.
"Усни! Усни!" Да кто ж уснёт под рокот
Стреляющей по сердцу колыбельной?
Сирена-мысль объединила пропасть
С тем, кто над ней восстал. Всего полвзмаха
До - до прямого попаданья в полость,
Откуда ни возврата нет, ни страха.
Лети, лети… Над городом, над морем,
Над звёздами… Над звёздами? А что там?
Там дуб зелёный с вечным Лукоморьем
И книга жизни с жёстким переплётом.
"Лети, лети!", - зовёт на скалы сердце,
Чтоб выпал ритм из его оправы,
Взорвав единство действия и места.
А город переводит: "Ave!".

ВЕНА

Вена ещё далека.
Автобус подъехал к дому.
Каждому - два глотка
Воздуху или рому
Из опухолевых фраз,
Растущих в том, характерном
Направлении для метастаз.
Автобус заводится в нервном
Стремленье рвануть.
Сейчас!..

Посредине чёрной ночи -
Руки поднятые ввысь.
Посредине чёрной ночи -
Кто простись, а кто - молись.
Посредине чёрной ночи
То ли падал, то ли плыл
Дом опустошённый отчий
Сквозь ладоней млечный тыл.
Восклицанье "Вена! Вена!"
Заставало вновь врасплох
И, как скрытая каверна,
Прожигало каждый вдох.

Автобус юлит над обрывом.
Дорога к границе - что к Господу на суд.
По таким неправдоподобным извивам
Лишь ангелы смерти преставленного несут
По его же замирающим мозговым извилинам.
Каждый чувствует себя распиленным
Или расколотым вследствие грандиозной аварии
На левое полушарие
И на правое полушарие.

НЕБО ИТАЛИИ

Страшно не то, что оставлен дом
И роздано прошлое неизвестно на чью потребу,
А то, что чувствую себя, как фантом,
Меж созвездий, расставленных по новому небу.
Каждый мой последующий шаг
Всё дальше уводит от привычного ориентира,
А инакомыслящий Зодиак
Переворачивает основы мира.
Закрываю глаза, возвращаю себе небосвод,
Где созвездия - как бесформенные скопления.
Ночью звёзды России не складываются в аккорд,
Коль от каждой отлучают гения.
Итальянское небо, в котором себя не найти,
Хоть возьми телескоп и обследуй квадрат за квадратом.
Так умерший, проплавав ещё в бытии,
Не поняв, что к чему, не распавшись на клетку, на атом,
Наконец-то умрёт, потрясённый, возле белых зеркал.
Белых-белых, как шок отразившихся близких.
Так и я, задрав подбородок, чтоб исполнить вокал,
В этом зеркале жизни не вижу самой вокалистки.

К ВЕНЕЦИИ

Зимний воздух
Работы венецианских мастеров
Переливается в обрамлении кварталов.
Иллюзией двойственности миров
Наполнены кладези каналов -
Там колышется роскошь
Зацветших илом дворцов.
И плещущая о стены праматерь Хаоса
Сочленяет отражения и объекты,
Как сиамских близнецов,
Этажами нижнего яруса.

Гондола со статуэткой гондольера
Покачивается в лужице золота.
Детали собора, где для полноты интерьера
Не хватает только серпа и молота,
Веселятся и утверждают
Собственные каноны.
Спёртые кони и фиктивные колонны
Разрастаются на солнце,
Будто в них подмешали дрожжи.
Над этими водами
Носился Дух Божий...

Венеция,
Ты будешь сниться всегда
Той, что смотрелась в твои каналы
И печалилась, что не оставила ни следа,
И о будущем ничего не знала.
Снись ей,
Как страннику снится кров,
Чтобы не шёл в бездуховном унынье.
Снись,
Вместо вытатуированных снов
На мозга исколотой половине,
Когда имя, написанное по латыни
Отчуждается от его родослов...
И когда шлагбаум опускается
Под стать гильотине -
Снись!

ОСЕННИЙ МЕДЛИНГ

На Немецкой улочке
Смеркается рано.
Мёдлинг ещё смакует закат,
А в утробе музейных доспехов и лат
Вспоминает римлянин путь каравана,
Выдыхавшего специй крутой аромат.
Мёдлинг плывёт по часовой стрелке
К лесу
Вдоль Немецкой улочки вверх,
Меж бурунчиками булыжников,
Попадая в их мелкий
Водоворот,
Подбирающий и несущий всех
Туда, в королевство заколдованного круга,
Где лиственная дорога - как баховская фуга,
И ниспадает в долину романтических тайн
К замку Лихтенштайн.
И тут остановятся конный и пеший,
И потерявший надежду,
И вновь обретший -
Все в восхищенье равны,
И ты,
Бог весть как сюда забредший,
Не гражданин никакой страны.


***

Ныряет ночь в узорах и изломах
Под тяжесть разодетых насекомых.
Панбархатом обшитое крыло
Дородной бабочки
Даёт внезапно промах
И возмущённо бьётся о стекло.
Феерия бессчётных светляков,
Что мчатся на огни особняков
И разлетаются на мелкие осколки,
И сыплются на травы и на ёлки.
Достигнуты заветные места.
Но как же и кому досталась та,
Другая жизнь,
В нехитром до-мажоре
Проигранная запросто, с листа?..
Опасный аромат любви и скорби
Разлит по дому,
И жуки-гиганты
Штурмуют окна замкнутой веранды -
Запаянной, с их точки зренья, колбы,
Откуда ты, должно быть, происходишь -
Второй судьбы искусственный зародыш.


***

Выброшена,
Словно раковина на берег.
Слух болеет воспаленьем мембран,
Иcпытывающих перегрузку от истерик,
Которые устраивает во мне океан.
Это музыка,
Тщательно забытая каждым,
Кто блуждает по берегу
В поисках выброшенных глубин.
Но потерявшему память
Что толку, что мы расскажем,
Как он связан с собою?
Он снова вернется один
Из истории
С неводом умерших версий,
Где уполз океан сквозь сетчатку отверстий,
Будто образ,
Покинувший полотно сонатин.

НОЧНЫЕ ПТИЦЫ

Ночные птицы, сумрачные птицы -
Знаменья убыли, бессрочности, ущерба.
Вы - суеверий и предчувствий мышцы,
Что движут небом, воплощаясь в небо.
Ночные страхи, участи, желанья,
Цвет будущности, что с оттенком скорби
В часы, когда свободно подсознанье,
Разносится по руслу крови.
Из ночи в ночь - вот ваши перелёты.
Вам климат дня грозит исчезновеньем.
С собою, чтоб смягчить кочевья ноты,
Несёте родину под чёрным опереньем.


***

Моря достались Альбиону…
А.С. Пушкин, "Евгений Онегин"

Моря достались Альбиону…
Пока закручиваешь игры с рифмами,
Воды прибывают к отлогому склону,
Где корабль жизни обложен рифами.
Ночь состоит из ломаных линий
И вспышек комнаты между веками.
Уснёшь и снова в тёмном камине
Кто-то шкрябает сухими ветками,
Волхвует, откатывая дни за днями.
"Не тот ли", - думаешь, - "дуб зелёный?".
И продвигаешься к долговой яме.
А море отчаливает к Альбиону.
Крошки звёзд просыпались в пропасти.
Налетели чёрные птицы-вороны.
Молчаливо склевали горсть за горстью,
И раздул их ветер на четыре стороны.
В основанье мира - дыра над бездною.
На вершине мира - кормушка звёздная.
В центре мира - кровать железная
И чьё-то "я", никем не опознанное.
Свечка, зеркало, горстка пепла.
Сползло Лукоморье к самому склону.
Там же звезда перед смертью ослепла.
Кому всё достанется? Спи. Альбиону.


***

А у кромки воды,
Там все люди становятся птицами,
И кружат над волной.
Океан размывается в небо.
Этот берег - в ладони песок -
Снова снится мне,
И колышутся жизни
В сплетениях памяти-невода.
Побережий пески -
Словно древних морей мемуары.
В склепах раковин,
Тёплой водою подсвеченных,
Только тени усопших моллюсков
Да йодистый траур,
Да личинки как мумии
Между прахом и вечностью.
Полых крабов доспехи,
И мух - золотых сирен -
Роковое жужжанье
На тлеющих горках добычи,
Мидий лодки подводные в тине,
И солнце, давшее крен,
И оборванный след на песке -
То ли твой, то ли птичий…


***

Я здесь живу,
В разноязыком городе.
Сюжеты жизней уловив едва,
Иду по слуху, но теряюсь в скорости
И становлюсь предметом чьей-то повести,
Переводящей не мои слова.
Здесь, кажется, все собраны - как сорваны
С единого стола, но вопреки
Разметкам улиц, ускользают в стороны,
Неся в глазах, как будто номерки,
Рождений даты. Старый гардеробщик
Прочтет их номер из каких-то общих,
Глобальных представлений о числе.
И что в его таится полномочьях,
И как тебя он отличит от прочих -
Суть размышлений о добре и зле.
Но чувствуешь, что сам себе хозяин,
Когда подходишь к тишине окраин,
И остается позади поток,
И нужно осознать, что ты - случаен,
Но в сотворенье обитает Бог.
И ты пойдешь, как музыка по струнам
Иль в океан качнувшая ладья.
А тот старик, он был тобой придуман
Для оправданья смысла бытия.