ВЛАДИМИР ФЁДОРОВ
Москва

ПЕСНЯ ТРЁХ БЕЗДОМНЫХ ДОМОВЫХ

***

Ветра гиперборейские задули,
Их песне без привычки не подпеть.
И снег такой, что в нём завязли пули,
Что до меня пытались долететь.

Хранит мой дом ревущая отрада.
Или хоронит в снежной глубине?
Ушла в сугробы с головой ограда,
Часы навек застыли на стене.

Который день я в белом саркофаге
Не отличаю ночи ото дня.
Лишь строчки проступают на бумаге,
Когда её подержишь у огня.

***

Зачем опять в озябший лес шагаю,
Куда смотрю с надеждой из-под рук,
Ведь чудеса давно собрались в стаю
И улетели с криками на юг.

Ведь волшебство давно легло в берлогу
И повернулось к прошлому спиной.
И даже тайна собралась в дорогу,
Не пожелав увидеться со мной.

И ближний мир лежит пустыней дачной,
Безлюдной и бездушной стороной.
И этот день, до пустоты прозрачный,
Как ледоставом, скован тишиной.

И лишь в чащобе, где таится дымка
И где за воротник ползёт озноб,
Стучит тревожно дятел-невидимка,
Как будто гвозди забивает в гроб.

МАУГЛИ

А была такая стая дерзкая –
Не боялась ни огня, ни пуль.
И дрожала свора браконьерская,
И крестился егерский патруль.

Я не видел мускулов чугуннее,
Я белее не встречал оскал.
А когда мы пели в полнолуние,
То озноб и мёртвых продирал.

И волчицы были – раскрасавицы,
Просто неуёмные в любви.
И хотела каждая понравиться,
И рычала нежно: «Позови…»

И была средь них одна особая,
С синевой огней из-под ресниц.
Может, я любил её до гроба бы,
Только нету гроба у волчиц…

Ах ты, стая, стая моя звёздная,
Мне такой уж больше не найти:
В час охоты – хищная и грозная,
В час любови – ангел во плоти.

Я втяну ноздрями память: мало ли…
Но в ответ не вспыхнет блеск клыков.
Я – один…
Я – старый горький Маугли,
Переживший всех своих волков.

ДОМОВЫЕ

За Чёрным Мысом, где клубятся ели
И смотрят звёзды в чёрный окоём,
Они устало у костра сидели
И что-то пели грустно о своём.

От песни этой сумрачной и древней
Сникали травы в тишине лесной,
И только где-то призраки деревни
Дрожали миражами за спиной.

И только где-то, на погосте старом,
Сокрытые годами и листвой,
Вставали тени белые по парам
И горько в такт кивали головой.

Их голоса кружил по долу ветер
Среди деревьев тёмных и чужих…
Нет ничего печальнее на свете,
Чем песня трёх бездомных домовых.

ПОСЛЕДНИЙ ОХОТНИК

Он шагал через горы и годы,
Чтоб добычу свою отыскать.
От заката дошёл до восхода
И к закату вернулся опять.

Его злость и отчаянье гнули,
Неудача по свету несла,
Истомлённые чёрные пули
Прирастали к каналам ствола.

И когда уже не было мочи,
На краю запредельной страны
Он увидел дрожащий комочек
На иссохшей ладони сосны.

Выстрел,
Выкрик.
Счастливые слёзы.
Рот взметнулся, победно трубя…
Ночью долго он целился в звёзды,
Чтобы выстрелить утром в себя.

МАРТ

Ещё от ветра вытирают слёзы
Берёзы на обочине реки
И в подворотнях прячутся морозы,
Позёмки намотав на кулаки.

Но золотой уже распахнут улей,
И ворохнулись в омуте сомы,
И воробей серебряною пулей
Пронзает грудь растерянной зимы.

И что-то шепчет домовой на ушко,
И в голос входят утром петухи.
И сладкой тайной светится опушка,
Где в скорлупу снегов стучат стихи.

***

Перелётные души уплывают под звёзды,
Оставляя планете бренность сброшенных тел.
Перелётные души, перелётные грёзы,
А ведь я не однажды в вашей стае летел.

Невпопад я рождался в окаянном столетье,
Невпопад погибал я в самых глупых боях.
И слепило до боли эпох разноцветье,
Но никак не встречалась эпоха моя.

Оставлял я потомкам завещаньем на небыль
Арбалетные стрелы, эшафотную кровь…
А душа уплывала с надеждой на небо,
Забирая с собою лишь добро и любовь.

Перелётные души уплывают под звёзды.
Как забытый подранок, я кричу на восток.
Мне ещё для запястий не откованы гвозди,
Мне ещё для распятья не пробился росток.

***

Полыхнёт под утро озаренье,
Подарив пронзительный итог:
Это ты моё стихотворенье,
А не то, что сохранит листок.

Всё вместив от ада до эдема,
Ослепляя белою строфой,
Ты – моя великая поэма,
В час безумства созданная мной.

Я испит до дна твоею ночью,
И слова пустые не нужны
Родинок плывущих многоточью
На поляне золотой спины.

Как вести с тобой и небом битву,
Если каждый слог настолько груб,
Что не ляжет никогда в молитву
Междометий опалённых губ?!

Что найти мне в словаре убогом,
Что поставить в бесполезность строк
Рядом с этой, выточенной Богом,
Рифмой двух летящих к звёздам ног?!

***

Так давно известно людям это,
Что не надо спрашивать волхвов:
Чем на свете хуже для поэта,
Тем и лучше для его стихов.

Такова поэту Божья воля,
Чтоб платил он кровью за слова,
Чтоб росли стихи из чистой боли,
Всуе не плетясь, как кружева.

Чтоб его не баловали грёзы:
К звёздам вознося, бросали ниц.
И чтоб многоточия, как слёзы,
Прожигали всполохи страниц.

И чтоб лишь в последнюю дорогу,
Из-под сердца вынув горстку слов,
Дал Господь их, радостных, немного
Лучшему из избранных сынов.