ЕВГЕНИЙ КУЗЬМИН

ИСКУШЕНИЕ ПУСТОТОЙ
рассказ

Особым свойством возникшего является
его сотворенность ради некоей цели
(если конечно оно не возникло акцидентальным образом,
что, однако, случается редко)

Ральбаг, Войны Господа

I. СКУЧНОЕ, НО НЕОБХОДИМОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ

 1. Записная личность

Моему поколению свойственна слепая наивная вера в дневники. Дневник – задушевный собеседник, с которым делится сокровенным и записной гений, и отпетый асоциальный элемент. А если уж делится, то обязательно что-то осознаёт, познаёт себя и исправляется, становится полезным и благонадёжным. Это своего рода исповедь, но пафосная. Это не спрятанное непременной обязательной тайной сокровенное, но апология, которая если и закрыта в тумбочке, то всё равно позднее триумфально явит себя изумлённым не понявшим, не прозревшим, не оценившим равнодушным прекраснодушным. Люди прочитают и узнают. «Рукописи не горят».

Дневниковые записи выходили за рамки индивидуального, сугубо субъективного. Ведь, например, школьные учителя привносили в дневники учащихся свои оценочные суждения, далеко не всегда совпадающие с желаниями и мнениями тех, чье имя гордо красовалось на обложке. На, казалось бы, хранилище индивидуального сосредотачивалось множество воль, мнений, взглядов. Только в этом многообразии, на стыке разных взаимодействий и можно говорить о личности, которая вся соткана из набивших оскомину общепринятых суждений, условностей, необходимых знаний и вынужденных поступков. А дневники приводят в порядок, организуют хаос событий и мыслей, подчиняя их некой единой цели.

2. Два мира, два дневника

Дневники школьника бывали двух типов. Первый – обязательный. В нём расчерчен учебный распорядок, указаны задания, а учитель отмечает степень прилежания подопечного, иногда добавляя короткие замечания и поучительные наставления. Дневник может использоваться и для инициирования коммуникации. Преподаватели привлекают к диалогу родителей школьника посредством лапидарных записей. А суммарно, в дневнике виден общий стержень ученика, его главные цели, задачи, успехи и поражения. Школьный дневник скупо и лаконично описывает личность в ее социальном контексте. Причем, представляет не только позицию своего владельца, но и взгляд со стороны.

Второй тип дневника – собрание личных записей. Тут может царить полная свобода, а потому и обобщать нечего. Бывает, человек инициирует ведение записей в результате социального принуждения. А фиксировать особенно нечего. Его мир – официальный дневник, учёба и активная социальная позиция. Кто сказал, что для такого персонажа важны внутренние колебания и духовные поиски? Чрезмерная рефлексия способна разрушить гармоничную личность. Однажды я поразился запискам одного из лучших и умнейших школьников. На большинстве страниц красовалось что-то вроде «скучал», «ничего особого не делал» и т.п. И, напротив, радикальное несогласие с объективной реальностью, неумение организовать своё существование порой обуславливает богатство альтернативного дневника. Впрочем, это крайности. Настоящая жизнь многообразна.

Однако, два типа дневников непременно связаны. Записи одного обуславливают характер записей другого. Ведь, так или иначе, они оба описывают, квалифицируют своего владельца.

II. ТЁМНАЯ ИСТОРИЯ

1. Опавшие листья

Я отлично помню тот солнечный, но немного прохладный сентябрьский день, приоткрывший мне наличие некой тайны. Я нашёл истории без окончания. Но должны ли истории иметь окончания? Разве вечность и бесконечность – пустой звук.

Утро выдалось пустым и блеклым. Оно принесло нелепую рутину. Но с самого пробуждения так сильно ощущалось прикосновение запредельного, что, казалось, весь мир перевернётся за один день, откроется нечто существенное, важное. Явственно помню, я не позавтракал, а в обед ел гречневую кашу. Кажется, к ней прилагался кусочек говядины, впрочем, столь незначительный, что и упоминания вскользь он не достоин. К чему это? Иногда именно мелочи важны. Дьявол кроется в деталях, как говорят автомеханики.

Врезались в память опавшие листья. А я подумал: «Сгниют и удобрят почву, они – эмбрионы бытия». Такая вот глупость. Просто апофеоз беспочвенности.

А вот и оно, особенное. Вечером я получил мешок макулатуры. Такие подарки мне иногда делали близкие, друзья. Я любил разбирать старые бумаги. Даже не исписанные тетради возбуждали мой интерес своим необычным рисунком на обложке, слегка пожелтевшей бумагой, особым запахом. В них проявлялась другая форма жизни, они несли послание далёких времен, требующее особого подхода, дешифровки. В мешке обнаружились чрезвычайно любопытные вещи, режиссёрские сценарии, старые чистые общие тетради, конспект по истории английской литературы и записки по истории костюма, а также разные, вырванные откуда-то листы. Эти разрозненные листы-личные записи я решил сдать в макулатуру, – в те времена сдача 20 килограмм бумаг давала право на покупку одной дефицитной книги. Медленно отсортировывая мусор, я перекладывал его в особый пакет. Моё внимание по необъяснимой причине привлекли вырванные из школьного дневника страницы, перемешанные с клочками из личного дневника. Почерк совпал, – две стороны жизни одного человека. И хотя история не имеет ни начала, ни конца, она может представлять интерес. Ведь что, в сущности, начало и конец для человека? У всех людей они одинаковы, а, значит, непримечательны. Это всегда и везде у каждой без исключений особи, рождение и смерть.

Выдержки из дневников я систематизировал по дням. Это позволяет сопоставить две формы в хронологически параллельные записи. В школьном дневнике упущены подписи учителей. Нет никакой необходимости вводить в текст имена реальных, не вымышленных людей без их на это согласия. Поиск же отметившихся в дневнике преподавателей, а также получение необходимых разрешений – задача слишком сложная и ненужная для короткой заметки.

 2. Понедельник, 12.12.1988

День без учёбы проходит как-то живо. Даже ненавистный труд кажется простым и совершенно необременительным. Из-за своей нерегулярности, очевидно. Это создаёт иллюзию простора, избытка времени. А записать нечего. Всё пустое, хотя и радостное.

Я собирался после музыкальной школы пойти с Димой на выставку К. Малевича. Я ничего не понимаю в живописи. Музыка мне ближе. Но столько разговоров о картинах в Русском музее!

Вчера вечером вошёл на кухню и услышал обрывки разговора папы с дедушкой о Малевиче. Был рассеян и ничего толком не помню, но сознание ухватилось за фразу: «Каждый рабочий-ленинец должен держать дома куб в напоминание о вечном, неизменном уроке ленинизма, чтобы создать символическую материальную основу культа». Я пристально всмотрелся в них, ожидая объяснений. Но папа не обратил на меня внимания, а дедушка лишь рассмеялся, поймав мой взгляд. Расспрашивать я не решился, устыдившись своего невежества.

Устал, но сделаю запись. Чувства переполняют, но ничего не удаётся и сформулировать. Собственно, мы с Димой не смогли обсудить увиденное. Нет слов. Слишком необычно. Неоконченные фразы повисали в воздухе.

Главный объект. Чёрный квадрат. Квадрат – не вполне квадрат. Он неровный. И не чёрный. Цвет у него какой-то невнятный. Забавно, что рядом с ним стояла вполне реалистическая статуя. Какой-то крестьянин с плугом. Не рассматривал крестьянина, но вглядывался в квадрат, хотя что мне в геометрической фигуре? Может, все дело в плуге? В самой установке на пропаганду… труда… всё равно чего. Любая пропаганда – форма насилия.

3. Вторник, 13.12.1988

Жизнь бьёт ключом. День был насыщенный. Но нелепый. Конфликтный. И не хочется разбирать. Защищаюсь нападением. И не умею иначе. Наверное, это от чрезмерной чувствительности.

Но всё как-то и мимо. Всё время думал о Чёрном квадрате. Он отменил, нивелировал все многообразные внешние события. Что мне в нём? Как можно думать ни о чём. А ведь дело обстоит именно таким образом. Ничто. Геометрическая фигура. Да и она фальшива. Чернота, которая не чернота. Квадрат, который не квадрат. Придумалось: «Нет площади, поддерживать фигуру». Чушь. Но ощущение обманчивости рутины, чувство неизбежных и роковых перемен, смысл которых полностью скрыт от меня.

4. Среда, 14.12.1988

Ощущение потери оснований. Словно весь мир потерял устойчивость, заколебался. Порядок, справедливость ведут к уединению, а инициатива ставит перед необходимостью выбора. Удивительно, но на перемене говорил с друзьями о Чёрном квадрате. Олег опять повторял что-то подслушанное, обыденное: «Чёрный квадрат – это обман, каждый может такое нарисовать». Но почему обман? Разве немота может обманывать? Обман – это реализм. Он подстраивается под истину, но не способен её воспроизвести во всей её полноте. А бывает и сложнее. Натюрморт возникает как символическая, религиозная живопись. Склонный к абстрактным теориям Дима оригинальничает: «Чёрный квадрат – портал в мир мёртвых». А что если так? Что случилось с Малевичем? Где его могила?

Пытался представить бесконечность, разглядывая ряды столбов, – за одним непременно следует другой.

5. Четверг, 15.12.1988

Сказывается предвкушение выходных? Удачный день. Сердце переполняется радостью. Всё говорил и делал правильно. Попадал в яблочко. Часто случайно, удивительным для меня самого образом. В музыкальной школе Василий Иванович сыпал анекдотами. Потом пили сок в кафе. Сережа пытался «ставить подножки машинам». Вот дурак. Водители объезжали, конечно, «не трамвай». А возвращаясь домой, спокойно смотрел в чёрный квадрат окна метро. Но я перемещаюсь? Значит, портал.

6. Пятница, 16.12.1988

И снова навязчивые мысли про чёрный квадрат. А остальное, внешнее, поблекло и утратило смысл. Словно всё разделилось на истинную реальность, которая представлена чёрным квадратом, и на всё остальное, являющееся подделкой, иллюзией. И действительно, мир кажется декорацией, – вот вытяну руку, а там поверхность какого-то материала; рвану, сильно дёрну, а за тканью чернота и пустота, изначальная бесконечная. Знание этой пустоты и является настоящим всеобъемлющим знанием. Ведь любая вербально выраженная мысль накладывает ограничения, вычленяет что-то из чего-то, а, значит, относится к частному вне контекста. Но только общее подлинно.

Я обещал проводить Лену домой, но забыл. Может, я люблю квадрат? Кажется, пифагорейцы учили, что чётные цифры женские.

7. Суббота, 17.12.1988

Всегда любил субботу. День полный предвкушения выходного дня. И это трепетное ожидание намного приятнее пустого безделья в воскресенье. А тут предвкушение особенно сильно… но, нет, не отдыха. Не сейчас. Как-то всё особенно. Перестройка? Столько ожиданий. Но что будет на самом деле? И важно ли это? Важны ли внешние события для моего внутреннего мира?

Одно вполне ясно, всё не так, как видится. Обман во всём. Ощущение, начало чего-то нового, радикального и величественного. Возможно, завтра я умру, уйду в противоестественную черноту? Или просто в неизвестность? Прогноз погоды предвещает осадки. Сегодня ещё сухо, а завтра уже нет. А что потом? Останется ли мир или погибнет вместе со мной? И погибну ли я или перемещусь куда-то. Ощущение, что мрак способен одержать победу над солнцем. Но сможет ли? И не из пустоты ли начинается всё новое?