СЕРГЕЙ ГЛАВАЦКИЙ

«ДЛЯ НИХ НИПОЧЁМ – ПРЕИСПОДНЯЯ…»

***

Волки ходят по городу, тычутся в фабрики.
Сон уходит сквозь сито сознания детского.
Конец света начнётся – заведомо – с Африки,
Но мне хочется более-менее веского.

Фары пятятся в стойла, но сыплются оползнем,
Беспросветность смыкается льдами сутяжными,
И Господь под забором лежит, и мы об пол – с ним…
Но мне хочется более-менее важного:

Ощутить тебя всю – всеми теми подлодками,
Каковыми Вселенная видеть пытается,
И не знать, что влюблённые могут быть кроткими,
И не знать, что уже за спиной – Апокалипсис.

Все озимые станут однажды осадками…
Но мне хочется скинуть с себя инородное,
И понять, что любимые могут быть краткими,
И узнать, что для них нипочём – Преисподняя.

ОТВЕТ

1.

Испуганные сны
стареющих Индиго
впечатаны от века
в решётки хромосом,
как огненный Псалтырь
в лесов живую книгу,
где – кома человека,
познавшего свой сон.
Не бойся испугать,
любимая, родная –
проносится, как поезд,
глухонемой вокзал.
Разомкнутая плоть
свой зодиак познает –
сирот колючий пояс
стучится в тронный зал.
Колодцев тайный быт –
глаза дремучих марев –
играет с верхней бездной
и – с нижней заодно.
Не думай, что теперь,
когда живее зарев
становится Невеста,
заляжет Сон на дно.
И я тебе приснюсь
там, где случилось Чудо –
вослед оледененьям
и пасеке венер.
Храни такие дни,
мы – прибыли – Оттуда,
там – камера храненья
нас, словно общий нерв.
Не тщись не сниться мне –
ни в саване ознобном,
ни в пелене азота,
ни в раненой фате –
мы всё равно найдём
Кристалл в миру загробном,
что так похож на одурь
двух спаянных людей.

2.

Колыхание ветра по кругу, в надир и – обратно,
Шевеленье эпох в сонме чёрных квадратов…
В точку невозвращенья Земли – вход парадный
Утопает в цветах, и в венках, и в костях, и – в распятых…

Вот и я, как архангел Пьеро, как пастух Зодиака,
Каждый раз тебя жду здесь – живой, невредимой,
Облучённый давно чередой ложных знаков…
Я, наверно, привык, я привыкну сильнее, вестимо,
Всякий раз, одевая посмертную тогу,
Улетать в небеса из любых небоскрёбов
И смотреть им в глаза удивительно строго,
Ожидая от них подношения мне в виде гроба,
И спросить с них за всё, что они натворили
С этим местом и временем, с духом и телом,
И – уходит вода – из воды, её боги сморили –
Звонари в храме атомных маятников беспредела.

Но послушай, послушай, ты властна сломиться,
Неразменный мой Ад – ждать тебя – сдастся сам, ведь
Цвет выходит из темени, звук – из жар-птицы,
Жизнь выходит из нас, словно джинн из беременных амфор.

3.

На самых подступах к Вокзалу –
Внезапный сон, сто раз на дню…
Ты никому не рассказала,
Что я тебе в Сочельник снюсь.

Пусть этим снам мой рок поверит,
Что побережье всё – твоё,
Что мы выходим там на берег,
Но не вдвоём, но не вдвоём…

Иная явь – явь лишь местами,
Иные сны – что белый шум.
То, что ты снишься мне годами,
Я и тебе не расскажу.

***

О, если б ты была другою, не плела венков
Из кандалов, вериг и сбруй,
Он был бы вечен и звенел так высоко –
Мой первый и последний поцелуй.

И если б я не плёл верёвок из волхвов,
Из боли неродившихся людьми,
Я б сохранил тебя в себе, как божество,
Как самый светлый, самый чистый миг.

Мне б голос твой ввести в свою немую кровь –
Прививкой, что Вселенной всей поёт…
Но одиночество моё, как мир, увы, старо.
Бессмертно одиночество моё.

***

Как не подглядывай за томной тишиной,
Как не заглядывай в бессмертье кенотафом –
Ты будешь молча, как замок, следить за мной,
И станет вечный сон моим auto da fe.
Меняет кожу кокон шума, и зерно
Внутри него – горит торшером пустоцветья,
Пустырь растёт, как радиации синод,
И шум, как шелкопряд, родившись, бьётся плетью…

Для птичьих – строгий пост: ни чувства, ни мечты,
Ни – ожиданья разряжённой сном надежды –
Как не вглядись туда, где можешь статься Ты,
Как не смотри, что у молчанья под одеждой!
Ничейный ветра нимб – оков неспелый ум,
И язва тишины – как ржавчина – нетленна,
И – кто спасёт из заточенья новый шум,
И – выйдет чей пароль из кокона, из плена?

Пароль для скорлупы сей будет ядовит,
И грянет гром, и мы узрим в чаду пожаров
На плоскости чудес всю простоту любви
И ливнем оголённых микросхем Самсары.
Мне остаётся ждать, пока падут врата,
И неба тыл разверзнется перед остывшим,
И подтолкнёт Тебя ко мне, и голос даст,
Немотности Твоей вселенской возмутившись.

***

Тобою застилать кровать… У энных – больше шансов.
Так выхолощена и так опалена
Ночная боль, что – ни бельмеса.
Я никогда с тобой не разучу всех грязных танцев,
Тех, что танцуешь ты одна
Лишь для себя, но не для бесов.

Тобой – продолжиться в веках… Которых нет у мира.
Лужёная, седая ночь на новый Аркаим
Обрушилась, как студень, т.е. – на дом.
Зачем со мной ты, если тыл твой – вроде тира?
Я ничего не чувствую от слов твоих,
И потому мне больше – ничего не надо.

Что делать мне, скажи, когда всё ложе –
В костях тех из Тебя, кто снились мне, близки,
И умирали утром вместе с бредом на постели? –
Чтоб, не услышав в сотый раз «Ты мой хороший»,
Свет потушить, баюкать ночники,
И плыть на субмарине пустырями прочь, без цели.

***

Теплее одевайся, беглая. На улице, мой Свет,
Так холодно, как в космосе открытом.
Там листья вымирают, птицы ниспадают вверх,
И ветер лепит вновь столб соляной из Маргариты.

Держись дороги аистов. Что для распятья пат,
Четыре света стороны – для птицы.
Я, скошенный, в своей норе кротовьей буду спать
И буду за тебя – тебе – во сне – молиться.

У нас всегда не тот сезон, не наши – времена.
На улице осенней нет ни компаса, ни лоций.
Лети своей дорогой в небесах, дай Бог, она
С моими катакомбами пересечётся.

***

С утра пойдёт толчёный снег,
Такой, что толком не увидишь,
Каков – ослепший человек,
Каков – в глазу обрюзгший Китеж.

Лото снежинок сменит лёд.
Воздушным змеем в Третьем Риме –
Ты в мир отпустишь самолёт,
Чтоб он лавировал меж ними.

Не чуя трещин миража,
Не повинуясь отраженьям,
Войдёшь в начинку гаража
И станешь собственной мишенью.

И не поймёшь, что носишь мор
С собой, что вразнобой – все птицы,
Что я, мой Свет, так и не смог
Принять, что ты – самоубийца.

И станет Змей воздушный сед,
Упавший в Ирий, и, конечно,
Найдя на энной полосе
Тобой растерянную нежность.

***

Там, где фейерверк наложился на зодиак,
Как отпечаток пальца на твою кожу,
Как самый счастливый день на жизнь,
Нас заметило бестелое око Циклопа –
Остекленевшее небо
С крупинками то ли льдинок, то ли блёсток –
И обратилось в стоп-кадр,
Но мы не успели дернуть стоп-кран.
И теперь подснежники –
Будто гремучие колбы тысяч Везувиев –
Светлячками горят,
Закидывают невода с солнечными зайчиками
В тягучие, озимые туманы –
В полях мартовских, бесконечных,
Где мы давно уже ходим
На расстоянии вытянутой руки
Друг от друга
И чувствуем в своих объятиях друг друга,
Но из воздуха, а не из плоти,
И ждём, когда от нас отвернётся
Мир, мешающий нам видеть
И беречь друг друга,
А если дождёмся,
То станет священным
То, что всегда считалось бесстыжим,
И молния станет бить в одно дерево,
Ведь другого просто не будет,
И аисты нас наконец-то услышат.

И никто никогда,
Кроме наших детей,
Не узнает, как я люблю тебя,
Ведь даже чувства такого
Ещё не придумали небеса.