ИЗ РУССКОЙ ПОЭЗИИ

В переводах Семёна Вайнблата на язык эсперанто

АЛЕКСАНДР БЛОК
ALEKSANDR BLOK

В ДЮНАХ

Я не люблю пустого словаря
Любовных слов и жалких выражений:
«Ты мой», «Твоя», «Люблю», «Навеки твой».
Я рабства не люблю. Свободным взором
Красивой женщине смотрю в глаза
И говорю: «Сегодня ночь. Но завтра –
Сияющий и новый день. Приди.
Бери меня, торжественная страсть.
А завтра я уйду – и запою».

Моя душа проста. Солёный ветер
Морей и смольный дух сосны
Её питал. И в ней – всё те же знаки,
Что на моём обветренном лице.
И я прекрасен – нищей красотою
Зыбучих дюн и северных морей.

Так думал я, блуждая по границе
Финляндии, вникая в тёмный говор
Небритых и зеленоглазых финнов.
Стояла тишина. И у платформы
Готовый поезд разводил пары.
И русская таможенная стража
Лениво отдыхала на песчаном
Обрыве, где кончалось полотно.
Так открывалась новая страна –
И русский бесприютный храм глядел
В чужую, незнакомую страну.

Так думал я. И вот она пришла
И встала на откосе. Были рыжи
Её глаза от солнца и песка.
И волосы, смолистые как сосны,
В отливах синих падали на плечи.
Пришла. Скрестила свой звериный взгляд
С моим звериным взглядом. Засмеялась
Высоким смехом. Бросила в меня
Пучок травы и золотую горсть
Песку. Потом – вскочила
И, прыгая, помчалась под откос…

Я гнал её далёко. Исцарапал
Лицо о хвои, окровавил руки
И платье изорвал. Кричал и гнал
Её, как зверя, вновь кричал и звал,
И страстный голос был – как звуки рога.
Она же оставляла лёгкий след
В зыбучих дюнах, и пропала в соснах,
Когда их заплела ночная синь.

И я лежу, от бега задыхаясь,
Один, в песке. В пылающих глазах
Ещё бежит она – и вся хохочет:
Хохочут волосы, хохочут ноги,
Хохочет платье, вздутое от бега…
Лежу и думаю: «Сегодня ночь
И завтра ночь. Я не уйду отсюда,
Пока не затравлю её, как зверя,
И голосом, зовущим, как рога,
Не прегражу ей путь. И не скажу:
«Моя! Моя!» – И пусть она мне крикнет:
«Твоя! Твоя!»

EN DUNOJ

Ne ŝatas mi vortaron bagatelan
De amaj vortoj kaj mizeraj frazoj:
“Vi estas mia”, “Via”, “Porĉiam'”.
Ne ŝatas mi sklavecon. Mi libere
Rigardas en okulojn de virin'.
Kaj diras mi: “Nun estas nokt', sedmorgaŭ
Aperos nova radianta tag'.
Pasi' solena, venu, prenu min
Kaj morgaŭ mi foriros kaj ekkantos”.

Animo mia estas simpla. Vento
De maraj ondoj kaj odor' de pin'
Plenigis ĝin. Kaj sur vizaĝo mia
Ventotuŝita, estas samaj signoj.
Feliĉa estas mi per la beleco
De sablaj dunoj, maroj de la nord'.

M pensis tiel ĉe finnlanda limo,
Vagante mi aŭskultis la murmuron
De finnoj verdokulaj, nerazitaj.
Silentis ĉio. Apud griza kajo
La trajno estis preta por vojaĝ'.
Kaj rusa doganeja gardistaro
Oscede ripozadis sur la sabla
Deklivo ĉe la fino de relvoj',
Kaj tie jam videblis nova ŝtat' –
Rigardis detruita rusa templo
Al tute fremda, nekonata land'.

Mi pensis tiel. Kaj alvenis ŝi,
Ekstaris sur deklivo. Pro la sun'
Okuloj ŝiaj iĝis flavaruĝaj.
Kaj la rezinaj haroj kiel pinoj,
Rebrilis blukolore surla ŝultroj.
Rigardon sian bestan krucis ŝi
Kun mia bestrigardo kaj ekridis
Per laŭta rido. Ĵetisŝi al mi
Jen herban faskon, jen plenmanon
De ora sablo. Poste ŝi eksaltis
Kaj ekkuregis rekte sub deklivon…

Mi persekutis ŝin, gratvundis
Vizaĝon mian, sangokovris manojn,
Disŝiris veston, kriis, pelis ŝin,
Samkiel beston. Ree vokis, kriis
Per voĉ' pasia kiel son' de korno.
Leĝeran spuron nur forlasis ŝi
En sablaj dunoj. Poste malaperis
Ŝi inter pinoj, kiam venis nokt'.
Mi kuŝis anhelante pro la kuro.
Mi solas. Kaj en miaj flamokuloj
Ankoraŭ ŝi kuregas kaj ridegas:
Ridegas haroj kaj ridegas gamboj,
Ridegas vesto, pufa pro la vento…
Meditas mi… “Hodiaŭ estas nokt'
Kaj morgaŭ estas nokt'. Mi ne foriru
Ĝis kiam mi ĉaskuros ŝin kaj poste
Per voĉ' vokanta kiel son' de l' korno
Mi baros vojon. Kaj ne diros mi:
“Vi estas mia!” – Sed ekkriu ŝi:
“Mi estas Via!”

___

НИКОЛАЙ ГУМИЛЁВ
NIKOLAJ GUMILEV

Из «Абиссинских песен»

II. ПЯТЬ БЫКОВ

Я служил пять лет у богача,
Я стерёг в полях его коней,
И за то мне подарил богач
Пять быков, приученных к ярму.

Одного из них зарезал лев,
Я нашёл в траве его следы,
Надо лучше охранять крааль,
Надо на ночь зажигать костёр.

А второй взбесился и бежал,
Звонкою ужаленный осой.
Я блуждал по зарослям пять дней,
Но нигде не мог его найти.

Двум другим подсыпал мой сосед
В пойло ядовитой белены,
И они валялись на земле
С высунутым синим языком.

Заколол последнего я сам,
Чтобы было чем попировать
В час, когда пылал соседский дом
И вопил в нём связанный сосед.

IV. ЗАНЗИБАРСКИЕ ДЕВУШКИ

Раз услышал бедный абиссинец,
Что далеко, на севере, в Каире
Занзибарские девушки пляшут
И любовь продают за деньги.

А ему давно надоели
Жирные женщины Габеша,
Хитрые и злые сомалийки
И грязные поденщицы Каффы.

И отправился бедный абиссинец
На своём единственном муле
Через горы, леса и степи
Далеко, далеко на север.

На него нападали воры,
Он убил четверых и скрылся,
А в густых лесах Сенаара
Слон-отшельник растоптал его мула.

Двадцать раз обновлялся месяц,
Пока он дошел до Каира,
И вспомнил, что у него нет денег,
И пошёл назад той же дорогой.

2. KVIN BOVOJ

Servis mi kvin jaroj ĉe riĉul',
La ĉevalojn liajn paŝtis mi,
Kaj donacis li al mi en fin'
Kvin bonegajn bovojn por plugad'.

La unuan murdis la leon',
Liajn spurojn vidis mi en herb' -
Bone devas domon gardi mi
Kaj bruligi fajron en la nokt'.

Freneziĝis dua mia bov',
Ĝin ekpikis la sonora vesp',
Vagis mi kvin tagojn en densej',
Sed nenie povis trovi ĝin.

Al duop' alia la najbar'
Ĵetis la venenon en trinkaĵ,
Ili kuŝis longe sur la ter',
Blukolora estis bova lang'.

Lastan bovon mi ekbuĉis mem,
Por ke festi horon de l' feliĉ',
Kiam brulis la najbara dom'
Kun ligita per la ŝnur' najbar'.

4. ZANZIBARAJ JUNULINOJ

Foje aŭdis povra abiseno,
Ke en nordo, fore,en Kairo
Dancas zanzibaraj junulinoj,
Ili vendas amon pro la mono.

Kaj al abiseno longe tedis
La virinoj grasaj de Habeŝo,
Somalianinoj ruzmalicaj
Kaj el Kafo taglaboristinoj.

Jen iradas povra abiseno
Kune kun la mulo unusola
Tra arbaroj, montoj kaj kamparoj
Al la fora foro, al la nordo.

Foje lin atakis la ŝtelistoj.
Li mortigis brave kvar el ili,
Kaj en la densej' de Senaaro
Lian mulon murdis elefanto.

Dudek fojoj renoviĝis luno
Dume li alvenis al Kairo,
Sed en poŝoj jam ne estis mono
Kaj li iris hejmen en malĝojo.

___

ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ
VLADIMIR VISOCKIJ

МОСКВА-ОДЕССА

В который раз лечу Москва-Одесса –
Опять не выпускают самолёт.
А вот прошла вся в синем стюардесса, как принцесса,
Надёжная, как весь гражданский флот.

      Над Мурманском – ни туч, ни облаков,
      И хоть сейчас лети до Ашхабада.
      Открыты Киев, Харьков, Кишинёв,
      И Львов открыт, но мне туда не надо.

Сказали мне: – Сегодня не надейся,
Не стоит уповать на небеса.
И вот опять дают задержку рейса на Одессу –
Теперь обледенела полоса.

      А в Ленинграде с крыши потекло,
      И что мне не лететь до Ленинграда?
      В Тбилиси – там всё ясно и тепло,
      Там чай растёт, но мне туда не надо.

Я слышу – ростовчане вылетают!
А мне в Одессу надо позарез,
Но надо мне туда, куда три дня не принимают
И потому откладывают рейс.

      Мне надо, где сугробы намело,
      Где завтра ожидают снегопада.
      А где-нибудь всё ясно и светло,
      Там хорошо, но мне туда не надо!

Отсюда не пускают, а туда не принимают,
Несправедливо, муторно, но вот –
Нас на посадку скучно стюардесса приглашает,
Похожая на весь гражданский флот.

      Открыли самый дальний закуток,
      В который не заманят и награды.
      Открыт закрытый порт Владивосток,
      Париж открыт, но мне туда не надо.

Взлетим мы – распогодится. Теперь запреты снимут.
Напрягся лайнер, слышен визг турбин.
Но я уже не верю ни во что – меня не примут,
У них найдется множество причин.

      Мне надо, где метели и туман,
      Где завтра ожидают снегопада.
      Открыты Лондон, Дели, Магадан,
      Открыли все, но мне туда не надо!

Я прав – хоть плачь, хоть смейся, но опять задержка рейса, –
И нас обратно к прошлому ведёт
Вся стройная, как ТУ, та стюардесса – мисс Одесса,
Доступная, как весь гражданский флот.

      Опять дают задержку до восьми,
      И граждане покорно засыпают.
      Мне это надоело, черт возьми,
      И я лечу туда, где принимают!

MOSKVO – ODESO

Mi ofte flugas al Odes' – patrino,
Nun ne forflugos sen permes' pilot’.
Jen venis stevardino, kvazaŭ estas ŝi princino,
Fidinda kiel la civila flot'.

      Ne ŝvebas super Murmansk' eĉ nubet',
      Kaj Aŝhabad’ min tute ne konsolas,
      Invitas min Kievo en kviet'.
      Kaj Kiŝinev', sed tien mi ne volas.

Ne pensu, oni diras, pri sukceso,
Atendas, vidu, eĉ delegaci'.
Denove jam aperis malpermeso por Odeso –
Malhelpas nun forflugi la glaci'.

      En Leningrado gutas de l' tegment',
      Sed la gutado tute min ne miras.
      Jen, en Tbiliso blovas varma vent',
      Sed tien mi forflugi ne deziras.

Mi aŭdas: «Jen forflugas rostovanoj!»
Sed mi rapidas, certe, al Odes'.
Mi tien volas kie min atendas oni vane –
Tri tagoj jam forestas la permes'.

      Mi celas tien, kie velkas sun'
      Kaj amasiĝas neĝo, oni diras.
      En lok' alia lume estas nun,
      Sed tien mi forflugi ne deziras.

El Moskvo ĝis Odeso avio nun ne flugas,
Ĉar havas malpermeson la pilot'.
Al kampo alteriĝa stevardino nin kondukas,
Fidinda kiel la civila flot'.

      Kaj mi al ajna povas flugi lok',
      Pri kiu oni nun eĉ ne parolas,
      Eĉ al fermita urb' Vladivostok'
      Aŭ al Pariz', sed tien mi ne volas.

Mi revas: suprenflugas ni kaj baroj malaperas…
Turbinoj laŭte fajfas jam sen paŭz',
Sed pri vojaĝo nia mi dubas, malesperas,
Malhelpas eble iu grava kaŭz'…

      Mi celas al la suda urb' Odes',
      Sed tie falas neĝo, oni diras,
      Mi trafus al Londono kun sukces',
      Sed tien mi forflugi ne deziras.

Mi pravas – ridimpreso, sed forestas la permeso
Kaj flugi for ne povas nun pilot',
Nin vokas interesa stevardino – miss Odeso,
Fidinda kiel la civila flot'.

      Forestas la permeso ĝis maten',
      Kaj pasaĝeroj dormas en kvieto,
      Diablo prenu punkton de l' alven',
      Mi flugu ien ajn kun ĉi bileto.

___

СЕМЁН КИРСАНОВ
SEMJON KIRSANOV

У ЧЁРНОГО МОРЯ

Есть город, который я вижу во сне.
О, если б вы знали, как дорог
У Чёрного моря открывшийся мне
В цветущих акациях город
У Чёрного моря!

Есть море, в котором я плыл и тонул,
И на берег вытащен, к счастью,
Есть воздух, который я в детстве вдохнул,
И вдоволь не мог надышаться
У Чёрного моря!

Вовек не забуду бульвар и маяк,
Огни пароходов живые,
Скамейку, где мы, дорогая моя
В глаза посмотрели впервые
У Чёрного моря!

Родная земля, где мой друг-одессит
Лежал, обжигаемый боем,
Недаром венок ему Родиной свит,
И назван мой город героем
У Чёрного моря!

А жизнь остается прекрасной всегда,
Состарился ты или молод,
Но каждой весною так тянет туда,
В Одессу, в мой солнечный город
У Чёрного моря!

ĈE LA NIGRA MARO

Mi sonĝis pri urbo tre kara al mi
En sunaj radioj brilanta
Kaj dolĉaj odoroj de la akaci'
Min vokas al urbo floranta.
Ĉe la Nigra maro.

Ekzistas la maro, mi dronis en ĝi,
Sed bordon feliĉe mi trovis,
Ekzistas aero amata de mi,
Sed ĝin mi satspiri ne povis.
Ĉe la Nigra maro.

Neniam forgesos mi pri la lumtur',
Fajretoj de l' ŝipoj, bulvardo,
Moment', kiam en la ĝardena angul'
Tre ĉarmis min via rigardo.
En la Nigra maro.

Ĉi-tie amik' mia kun bajonet'
Pereis, sed tute ne plendis.
Ne vane sur tomb' lia kuŝas kronet',
Li 1' urbon heroe defendis.
Ĉe la Nigra maro.

Kaj restas belega la viv' ĝis la fin',
Ĉu olda vi estas, ĉu juna,
Sed ĉiuprintempe alvokas ĝi min,
Odeso, la ter' mia suna.
Ĉe la Nigra maro.