АЛЕКСАНДР КАРПЕНКО

«СЕРДОЛИКОВОЕ ИМЯ»
(Юлия Белохвостова, Синдром Айседоры. – М., Стеклограф, 2020. – 70 с.)

Книга Юлии Белохвостовой возвращает нас к истории любви Сергея Есенина и Айседоры Дункан, «божественной босоножки». Цикл стихов Белохвостовой, посвящённый этой прославленной семейной паре, превратился в книгу, где любовная лирика Юлии обрамлена историей любви Сергея и Айседоры. Название книги загадало мне загадку: почему «синдром»? Это слово практически не употребляется в сочетании с именем человека. Как явление – да, безусловно, встречается. Например, военный синдром, стокгольмский синдром. Но ведь мы не скажем «синдром Александра Македонского», имея в виду, к примеру, ранний уход человека из жизни. Само слово «синдром» несёт в себе что-то неприятное, нежелательное, то, чему трудно противодействовать. Обычно это цепная реакция, механизм, когда одно действие или событие неизбежно влечёт за собой ряд других. Что же может подразумевать «синдром Айседоры»? Возможно, это способность выбирать в любви трагический мезальянс. Влюбляться в тех мужчин или женщин, которые по ряду причин совершенно тебе не подходят. И шире, «синдром Айседоры» – это умение обманываться в любви. Любой человек – это айсберг, которого целиком, с первого раза, не рассмотришь. А любви – свойственно фонтанировать, фантазировать и обманываться. «Я сам обманываться рад», – признавался Пушкин. Юлия Белохвостова не считает судьбу человека некоей заданностью, где всё определено заранее. Она пишет, что и у Айседоры с Есениным всё могло сложиться по-другому:

Могло бы сложиться совсем по-другому –
он был бы нежнее к своей иностранке
и, словно собака, приученный к дому,
забыл бы со временем пьянки-гулянки.

Она бы меняла шарфы и диеты
в борьбе со своей ускользающей формой,
давала уроки – и – реже – концерты,
учила бы русский, смешно и упорно.

В данном конкретном случае я очень сомневаюсь, что всё могло быть по-другому. Есенин был человеком малообразованным; английского языка он не знал. Он был моложе своей жены на 18 лет. И, конечно, он слишком много пил, и в таком состоянии периодически поднимал руку на своих избранниц. А его гениальность была непонятна Айседоре из-за языкового барьера. Всё это в совокупности не могло не сказаться на долговечности их чувств. А вот, скажем, Марина Влади могла оценить по достоинству гениальность Высоцкого. Но самое трагичное в истории с Айседорой и Есениным – пожалуй, насильственная смерть обоих. А ещё перед знакомством с Сергеем у Айседоры трагически погибли её дети. Тем не менее любовь между ними была, яркая, нестандартная, легендарная. Многие люди оставили об этом воспоминания. Среди них – переводчица Нина Яковлева, в квартире которой позже встретятся Арсений Тарковский и Марина Цветаева.

Что он может дать, этот вечер,
в части счастья – полный банкрот?
Нечем одарить ему, нечем
чувственные плечи и рот…

В городе усталом, холодном,
в доме, бесконечно чужом,
быть поэтом, видимо, модно,
модно собираться без жён.

Нужно ли понять ей пытаться
то, что он сейчас говорит?
Плавные движения танца
слушают дыхания ритм.

Кто он, что он, чёрт или ангел,
на кого до боли похож?
Истина любая с изнанки –
самая банальная ложь.

В золото волос его руки
ласково вплетая, молчит…
От какого счастья и муки
этот танец дал ей ключи?

Для того и нужен был вечер,
чтобы эти двое сошлись.
Больше одарить ему нечем
странную и страстную жизнь.

Крепкое слово «мерзавец», адресованное Сергею Есенину Юлией в другом стихотворении, признаюсь, не вызвало у меня протеста. Это ведь касалось не творчества поэта, а его поведения по отношению к женщинам. Книга Юлии Белохвостовой выстроена так, что читателям порой непонятно, это всё ещё стихи про Есенина и Айседору или уже нет? Лирическая канва этих стихотворений, их житейская подоплёка во многом совпадают. В «Синдроме Айседоры» звучит и тема преодоления, обретения себя, невзирая на житейские невзгоды.

Не бойся за меня – не пропаду,
переживу период Айседоры,
перетерплю, переболею скоро
привычкой быть с собою не в ладу.

Мост от себя к себе не пробегу,
не перейду – легко перетанцую.
Удержит ли танцовщицу босую
хоть кто-нибудь на этом берегу?

Удерживая сердце на весу,
удерживая в голосе рыданье,
не уронив ни одного касанья,
перенесу себя, перенесу

былых потерь невыплаканный груз
и будущих потерь неотвратимость –
не бойся за меня, мне приходилось
и тяжелей, я больше не боюсь.

Я люблю знакомиться со стихами Юлии Белохвостовой «с голоса». У её стихов – колдовской звук, и это непременно нужно слушать. Хотя и на бумаге стихи ничуть не теряют своих достоинств. Таково и стихотворение «Сердоликовое имя»:

Перебираю слова – закатных бус
камешки перекатываю во рту я.
Пробую языком на ощупь, на вкус:
гладкие до чего! Проглотить боюсь,
вот и молчу, не думай, что я флиртую.

Тайнами так и полнится сердолик,
имя моё звучит так ласково: «Юля»,
катится леденцом тебе на язык.
Кажется только, к сладкому ты привык –
пробуешь выжидательно, не горчу ли?

Горечи нет в предчувствиях у меня,
знаю наверно – ты позабудешь имя
цвета заката, радости и огня,
то, что, от бед и гнева тебя храня,
делало сердце день ото дня ранимей.

Это стихотворение вызывает у меня любопытные ассоциации. Известно, что Демосфен упражнялся в ораторском искусстве, набрав в рот камешков, и эти упражнения помогали ему совершенствовать дикцию. У поэта задачи несколько другие. Что же помогает поэту обрести свою личную просодию? Какие драгоценные камешки ему в этом способствуют? По стилистике стихи Белохвостовой из «Айседоры» близки к ранней Ахматовой: «Не словами его, не взглядом / не намёками смущена, / только тем, что садится рядом / у зашторенного окна, / только тем, что, руки касаясь, / руку сразу не уберёт… / Я же вижу, какая зависть / у подруги ломает рот. / Что с того, что ни сном ни духом, / ни единой пока строкой? / По вполне достоверным слухам, / он боится за свой покой. / Только мне беспокойства мало, я надеялась на испуг, / потому и не отнимала / у него медлительных рук».

В «Айседоре» много лирических пейзажей, посвящённых морю. Юлия родилась в солнечной Евпатории, где работал тогда её папа. «Из моря, из белой воздушной пены – / не рождена из неё, но всё же / похожа, / когда вот так, высоко поднимая колено, / блестящее загорелой кожей, / я выхожу на жгущий ступни песок. / До горизонта… Впрочем, / разве его между небом и морем увидишь ночью? / До тонкой полоски суши, врезанной в воду косой – / мир равномерно засыпан / золотом тёплым, влажным, / будто однажды / были часы разбиты – / кто-то из неба в темень / высыпал время».

Юлия Белохвостова умеет удивлять читателей. «Как хорошо расстаться в ноябре…» – так начинает она одно из своих стихотворений. «Читатель ждёт уж рифмы розы»! С кем это она хочет расстаться? И тут, как гром среди ясного неба – «С бессонницей, назойливой, как муха». Это делает книгу Белохвостовой интересной, эмоциональной, запоминающейся. Что бы ни происходило в жизни творца, он остаётся в памяти потомков благодаря своему творчеству.

Шаги этой девочки так легки –
не крылья ли там к ступням привязаны?
Не быть никогда этим ножкам грязными,
не им предназначены сапоги,

и узкие туфли, и чинный вальс –
до трёх досчитать с её ли терпением?
О, как незначительна сила трения
для той, что в движении родилась!

Для той, что, как посуху – в небесах,
и только босые следы оставила,
и тот, кто для всех обозначил правила,
её в исключения записал.

Не ей ли и в храм заходить, и в хлев,
венок Терпсихоры на кудри медные,
не ей ли возлюбленной быть и преданной,
и самой несчастной из смертных дев?

И в мёртвую воду реки войти,
движения волн повторяя жестами,
и выйти на берег – босой, божественной,
бессмертной богинею во плоти.