***

The roads bring rebellion.
Mobutu

По дорогам приходит война,
А по рекам она уплывает.
Благодатна земля, но она
Унизительней быта на сваях.

Там живут, а хоронят в воде
И очистки туда же бросают,
И оттуда же пьют (из биде
Извлекая веками глоссарий)…

Тот раек отдает миндалем,
Где все черное кажется белым,
Где пометка древесным углем
Идентична крестику мелом.

***

УТОПЛЕНИЦА

Мой лот до дна морей…
Elster

Удивлена прыжками ламантина
Сквозь прорезь обручального кольца?
По правый борт изволь иного дива -
На дохлой рыбе - красная пыльца!

Я устриц отберу тебе от остриц,
Золу от плевел, стыд от срамоты,
Ты будешь мне послушной из искусниц,
Искусной из послушниц. Только ты

Не убивайся так. Уж как-то сладим,
Любовь - она ведь зла до дна морей.
Каштанов, каперсов, подводных виноградин
И соли вдосталь в храмине моей.
Сейчас утонет утлая ладья,
Проклятая. И в седине тумана
Останемся навеки ты да я.
Я - это я. Ты - мать левиафанов.

***

В день один поэма не пишется,
В день один она только слышится...
А потом череда черёмухи
Чепухи черепашьей сполохи,
И конец - загублено дело,
Сердце немо. Душа сопрела.

А ещё мне порою кажется:
Слово к слову слюною вяжется.
Утром встанешь - глаза червонные,
И стихи звенят перезвонами.
Только лист остаётся чистым,
Точкой всхлипы, урчанье, свисты.

Трепотня, как эрзац бульварщины,
Вот строфа - все слова гулящие,
Бубна стуки по палубюе пальцев
Как призывы: "Со мной останься!"
И конец - душа отлетела,
Нитка слов - как шрамы на теле.

***

ПОНОЖОВЩИНА

Мраморный зал,
Синяки прижигая,
Вспомнил о битвах,
О безотцовщине.
В щелочку лифта
Вышла нагая
И улеглась на плечах
Поножовщина.

Не ожидал,
Извернувшись навыворот,
Только б не вывернуло,
Ой! Сейчас вырвет.
Мраморный зал
Тошнотой исковеркало.
Я же сказал...
И стошнило на зеркало.

Летаргический сон,
Мальчик меланхоличный,
Я его и рукой, и кнутом,
Но он спит
И не слышит,
Как я зову его в небеса,
Ни бельмеса в полётах не смысля,
Золотая сухая оса
С паутинки капроновой свисла.

Отвратительный блуд,
Мальчик в ларце янтарном,
Я к нему благороднйо душой,
Но он слеп,
Как хрусталик
Поношенной старой лошади,
У которой качаются разные
Золотые и медные грошики
В гриве седой и грязной.

***

ХОЛОСТЯЦКИЙ СОН

Кто б ты ни был,
Прыгающий с высоты
В омут сна на прозрачной лонже,
Хлопок неба,
Осыпавшиеся цветы,
Обувь, выстроившуюся в прихожей,
Оставляешь как бакены,
Нить слепцов,
По которым из нег сакральных
Возвратишься в превратное
И с концом,
Хорошо известным заранее.

Тут пора с тобой перейти на "вы",
Потому как друзья разбегаются
По своим временам, домам. Не новы
Их дела, но ровней выстраиваются
Строчки.

Ты вернулся.
Изъеден твой торс жучком,
Трешь глаза и поводишь усом.
Ночка. Членик лежит ничком.
Ты один. И немного гнусно.

***

ИЗ АФРИКАНСКОГО ЦИКЛА (CUMULUS-III)

Облака недостижимы,
Даже если на машине,
Даже если на торпеде
Попытаться их догнать.
Как догнать неудержимых?
Как понять непостижимых?
Это если б у полпредов
Полполпредства их отнять.

Прорастающей дорогой,
Проникающей тревогой
Разрезать зеленый омут...
Приближаться, но куда?
Быть бы облаком двурогим -
Плыть к родимому порогу
На котором, как на фото,
"Наши тени навсегда".

Вдоль дороги подорожник (!!!),-
Вру, конечно, как безбожник.
Этой травки зеленее
Только вена у виска.
Где-то тень, а где-то дождик,
Где-то солнце... (Тоже можно!)
Только дождик мне милее -
Потому что - облака...

***

ИЗ АФРИКАНСКОГО ЦИКЛА (ЮЖНЫЙ КРЕСТ)

Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет...
М. Цветаева

Чем отличается Южный Крест,
В сущности, от Большой Медведицы?
Я не скажу вам. Не знаю я,
И мне до сих пор почему-то не верится,
Что есть отличие коренное,
Кардинальное, просто убийственное.
Таинственное - лишь тогда таинственное,
Когда оно недоступное и немое.
Скажу о другом, что слаще моркови,
О том, что знаю не понаслышке:
Теплей и слаще собственной крови
Бывают разве что чужие подмышки.
Шутка, конечно! Гусиной кожей
Я покрываюсь от догадки, что липнет -
Ведь нет ничего, да и быть не может
Слаще кладбищенской земляники.

***

ИЗ АФРИКАНСКОГО ЦИКЛА (БЕНЗОВОЗЫ)

Бензовозы, сожженные в травах.
Реки, моющие железо.
Красной почвы кровавые раны
Подмокают...
Но там за лесом -
Все в цветочках минное поле,
Птицы вольные, как поэты,
А кузнечики, те тем более -
Дети солнца... Но я на это
Не могу... Не могу глядеть я:
Как под тушею бензовоза
Не недели - десятилетья
Вьются траурные стрекозы.

***

В будущее дверь неотворима.
Прошлое свернулось, как змея.
Если б знали как непоправимо
Как бы состоялась жизнь моя.

Все как надо. И безмерно счастье
Рая взаперти, где ты и я
Скапливаем камни безучастья,
Безразличья и небытия.

***

IN MEMORY OF AVELINO LOPES

Визг тормозов колоратурный,
Одним крылом паденье в ров,
Как покоренье Анапурны,
Несостоявшееся вновь.

Звук отстонал, но стонет камень,
Сухой кустарник суше стал.
И дразнит птица: "мама-мама",
Как будто маму кто-то звал.

Как поцелуй, последний лучик,
Тепло оставило белье.
К исходу дня и ты получишь
Благословение мое.

***

ПОЧТИ СОНЕТ

С охапкой асфоделей ждет Танат,
Но прочь бегу цветов и песнопений.
Покой меня, подземная страна,
Когда придет блаженное успенье.

И пусть весною бесится сирень,
Округу обнося своей отравой.
И пусть, не умолкая целый день,
Кузнечики поют о теплых травах.

А осенью пускай ползет туман,
И пахнет мох сокрытыми грибами,
Я не страшусь той сырости ничуть.

И прилетая из далеких стран,
Пусть ветер лба касается губами...
И яблоки пусть падают на грудь.

***

РЕКИ

Реки - плети, если с самолета
В годную погоду вниз глядеть.
Слово возникает сходу, слету,
В око бьет, и каково пилоту
Скинуть позолоту, поволоку,
Это наважденье - речку-плеть.

Бабушка разбудит: "Птахо, годі.
КоровИ попАсли". Этих слов
Слыхом и не слыхивала, вроде,
Дочь "врага народа" Тахо-Годи;
Их вдоль дольних рек своих находит
Винницкий акын Секретарев.

Скажешь: "Эка невидаль-находка?"
Самолет мелькнул и был таков.
Полусгнивший пирс, без днища лодка,
Речка-плетка, рифма - тоже плетка.
Обреченно вперилась сиротка
В точку меж безбрежных облаков.

***

К ИСТОКАМ НИЛА

Лотос нежен, вода за лодкою нежная,
Кожа, как у юного Антиноя.
Стадо буйволов вздыбило побережье,
Пыль до неба - и значит час водопоя.

Костерок в пустыне мигнул - и ну его!
Нам вода навстречу. О, Кронос, сжалься!
Ведь еще никто никогда из Нубии
К очагу родимому не возвращался.

Говорят, за шапками Лунных гор -
Люди черные, чернее глазниц Эреба,
И чем дальше милый сердцу Луксор,
Тем ужаснее звездное небо.

***

ИТУРИЙСКИЙ РЕЦЕПТ

Если вымочить женское тело
Две недели в проточной водице,
То потом крокодилов за уши
Не оттащишь назад к тростнику.

Ну, еще бы! Ведь с пальмовым лыком,
Капским рдестом, травой жирикау,
Блометжи (Парацельс отдыхает!)
На второе тела подают.

Как готовить? - Да проще простого:
Хрясь топориком женщину в темя,
Плод кигелии выжать на тушку
И - под воду, желательно гнёт.

Лучше черных - они побелеют,
Животы округлятся, как дыни,
Что-то вроде тунца фирмы Kirkland
(Бренд курятины - только морской).

Белых - не-е-е, не тупите топорик.
Тут забили недавно в Итури
Не худых и довольно не старых
Двух врачих Medecins sans frontiers.

Их мочили почти три недели!
Натирали корой баобаба…
Пахнут куревом белые бабы,
Праздник Солнца - гиене под хвост!

***

ПУШКИНУ

Екатерининские липы
У тракта на блаженный юг.
Закованный в корсет гранита
На юг петляет Южный Буг.

Там воздух музыкою полный
Трембит, сопилок и бандур.
И полно полек томных, вольных
Среди молдавских толстых дур.

А жизнь несносна и похабна.
Рассвет багров, закат вишнев.
Карета катит по ухабам
В Тульчин…
И дальше в Кишинев.

***

Я, - говорила мать моя, выживая
В бедности, из ума, в девятиэтажке, -
В общем-то, как ни прискорбно, пока живая,
И на окне моем проросли фисташки
В марлевой тряпочке мокрой и почерневшей -
Их бы придать земле, как меня уж скоро…
Белое платье оденет ничья черешня,
Клейкий лопух распустится у забора.
Я не увижу этого. Сын не пишет,
Пылью недельной припала дверная ручка,
Пенсию принесут - подаяние Свыше,
Вместо души возьмут мою закорючку.
Кран по ночам ревет в сто второй квартире,
Сон не приходит - успею еще отоспаться.
Что ж ты не пишешь, единственный в этом мире?
Все хорошо у меня. И тебе бояться
Нечего.

***

КУРОПАТКА

Лист на ветке одинокий
Созерцает куропатка.
До весны еще далёко -
Послезавтра только Святки.

Солнце светит, но не греет.
Снег пушистый коркой наста
Стал. Растаял бы скорее
Этот рай из пенопласта.
________________________

Одинокий лист на ветке,
Волки воют, ветры свищут.
Всё бы славно… Только детки
Не позвонят, не напишут.

***

Всё уходило. Сам цветущий Крым
Уже задумывался об уходе…
И. Северянин

Разор в Никитском Ботаническом саду.
Розарий с анемичными цветами.
Забывшие метлу в листве дорожки
И влажная подошва пляжной гальки,
Негреющей, безжизненной, белёсой.
Цветущий Крым! Последнее, что помню:
Завесу туч над съёжившейся Ялтой,
Далёкую грозу за Копет-Дагом,
Удушье роз и слёзы заиканья
При виде уплывающей России.
Увижу ль впредь?..
Увидишь!
На открытках!..

***

ВОЗВРАТ

Still hope and suffer all who can?
Moore, "Fudge family"

Коленопреклоненный клевер,
В копытце талая вода.
Душа летит туда, на Север,
Где наши тени навсегда
Остались в облетевших парках
И жмутся к вымокшим стволам.
Каким невиданным подарком
Возврат бы показался нам
К избитым изморозью травам,
К пруду, где плавает слюда.
Туда, на Север, Боже правый,
Ужель вернемся мы когда?...

***

СТРАХ СМЕРТИ-1

Fear death? - to fell the fog in my throat,
The mist in my face...
Robert Browning

Нет-нет, совсем не то, все по-другому.
Ни мороси, тем более тумана
В луженой глотке и в помине нет.
Важнее слух, верней его потеря,
К тому же полная, внезапная к тому же.
Щелчок в мозгу - и ничего не слышишь -
Лишь монотонный шепелявый шум,
Как будто ловишь радиоволну
На частоте, где станций нет в помине.
И кажется, на съемочной площадке
Находишься, где делают кино.
Все незнакомо, все чужое сразу.
Глядишь на мир в окошко батискафа
И ничего вокруг не узнаешь.
Но дальше хуже... Зрение садится -
И ты уже в монтажной полутемной,
И кадр за кадром медленно ползет;
Всего две краски: белое на черном,
А глупый ум терзается вопросом:
Со мной ли это или без меня?
И что за чудо! Глухота проходит, -
Позвякивают дробно колокольца,
Как будто стадо с пастбища идет.
Иль стрекот пленки, или гул мотора
Становится отчетливее, звонче -
И понимаешь - нету страха смерти.
Есть только смех...

***

СТРАХ СМЕРТИ-2

It is not death that a man
Should fear, but he should fear
never beginning to live
Marcus Aurelius

И вы, наверно, помните как в детстве -
Тушили свет, и мама одеяло
Рукой неспешной мягко поправляла
И ласково касалась головы,
И уходила. Ведь у них, у взрослых,
И ночью - все проблемы да заботы,
А у ребенка - разве что обида
На то, что во дворе не доиграл.
Ночь в этом возрасте на многое способна.
Обрывки фраз, услышанные за день,
Мешаются с услышанными за год,
Мешают сну, роятся, теребят.
И темень, и звезда за занавеской,
Полоска света желтая под дверью
Способствуют ужаснейшим догадкам,
Приводят к потрясающим словам:
Вот я лежу тут маленький... А мама -
Уже большая и, наверно, скоро
Она умрет. Я не хочу, чтоб мама,
Когда я стану взрослым, умерла.
Как страшно. И как хочется заплакать.
Звезда смеется, темень обступила,
Полоска света лезвием кинжала
Поблескивает грозно на полу.
И я когда-нибудь умру, наверно.
От этой мысли делается худо,
Урчит живот, и бьется сердце в пятках,
И возится в тазу своем хомяк.
Вот я умру, меня зароют в землю,
И я не буду видеть, слышать, думать,
И миллионы лет меня не будет,
Меня не будет больше никогда!
И вот он, страх - Всамделишный, животный,
Бесстрастный, страстный, властный, неподвластный, -
Какой тут сон? - Когда меня не будет!
И никогда не будет. Никогда!
............................................................
Проходят годы. Человек взрослеет.
И то и се, проблемы и заботы,
Не до раздумий и воспоминаний,
И забывается как-будто детский бред.
Как-будто бы... Вот в этом все и дело!
Уж мамы нет. Хомяк сбежал из дома.
Наверно, тоже умер, бедолага,
И успокоилась его душа.
Смерть не страшна, когда бы знать, что снова
Родиться суждено и быть ребенком,
Рассматривать звезду за занавеской
И слушать сказки мамы перед сном.
Ах, если б так!...

***

Садится солнце в резеде,
На поплавке унылый клев.
Слежу барахтанье в воде
Жуков, букашек, муравьев.

Коровьим тянет запашком,
Кукушка давит на клаксон.
Комар целует за ушком,
Слегка мутит и клонит в сон.

Я сплю и вижу лопухи…
И копошение крольчат.
Еще немного и стихи
Благословенно зазвучат.

***

Пасмурна эта дорога домой.
Ночь на издохе. Утро недужное.
Ближе и ближе фронт штормовой,
Поезд чеканит: "Нужен - не нужен".

Зыбка Луна от избытка ума.
Сталью сверкнула хмурая старица.
Поезд вползает в зябкий туман,
Из которого не возвращаются.

***

ЛЕНИН ПОСЛЕ РАЗЛИВА

Я узнал его по шевелению тени,
Характерной бородке, акценту, кепке.
Господи! Да это ж - Ульянов-Ленин -
Немецкий шпион, провокатор редкий,

Террорист-убийца у нас в подворотне
Скрывается, но уже перестал бояться -
Это значит, что революция сегодня,
В крайнем случае, завтра должна состояться.

От стыда и беспомощности зарделись щеки,
На глазах погибает Россия бездарно,
А у меня как назло ни свистка, ни трещотки!..
И ни одного,
ни одного жандарма!!!

***

ПОДВИГ

В первом классе "Люфтганзы" на запад, юг ли
Выдают note-book, носки и наушники.
После дозы шампанского - мыслишки в букли
Завиваются в ожидании ужина.

Заготовлен пакет для икры с блевотиной
Облаков бисквитных, искристых, перистых.
Отчего так томит тебя тягомотина
Слова "Exit", и ты в "Emergency" вперился?

Самолет качнуло - и встал ищейка
По глазам отыскивать блеск гранаты.
Что внизу там - окраины Шарм-аль-Шейха?
"Близнецы" Нью-Йорка?
А вот - купаты!

Аэробус снижается. Боже! БАШНЯ!!!
Впереди восстала надгробной стелой.
Ах, купаты…
Куда ты?
Куда, пропащий?!
Мама! Я иду на подвиг Гастелло.

***

Ловитвен веждами осахаревший след
Улитки влажной по садовым плитам,
И ненюфара восковой отсвет,
Как сумерками липкими облитый.

Глаза фотографируют, слезясь,
Детали с остротой необычайной.
И в обморочном отрочестве вязь
Случайных слов не кажется случайной.

Там лепкий снег плыл медленно в ночи,
Отбеливая кончики извилин,
И цвета льна, горячки и мочи
Лоснящиеся латексные лилии.

***

Полдень вывалян в пыли,
Как библейский воробей.
Палисадник оплели
Повилика и пырей.

Небо цвета молока
По кувшинам разольют.
На гвозде у потолка -
Лука рыжего хомут.

Намолочено зерна,
Понастёгано стожков,
Позолочена стерня…
Ясень в желтизне стежков.

У межи, где абрикос
Папы Римского святей -
Золотая вьюга ос,
И шмелей метель.

***

Инородные в мире мы этом,
Грешном, злом... Но ему вопреки
Кто-то мудрый сказал, что поэтам
Вообще не пристали грехи.

Воздух полон хмельного угара,
Ничего уже больше не ждем,
И грохочет внизу Ниагара
Первородным потопным дождем.

***

Олегу Блоцкому

Колодец иссыхает, и с рассветом
Куда податься утренней звезде?
Упасть в росу - обречь себя на смерть,
Как на песок пролитая медуза;
Остаться в небе - заживо сгореть
Или сопреть от солнечного зноя.
Так в опере удушливой порой
Скисают тенора в огне софитов,
Так прорастают по весне червём
Картофеля глазки во тьме подвала,
Так - если приоткрыть колодца круг
Струящийся песок по стенам слышать
И в пустоте до дна искать звезды
Мерцающие фосфором останки.

***

More than you can…
T. B.

День к закату, речка в темноту
Уплывает. Нефтяною лужей
Прирастает ночь и на плиту
Ставится позавчерашний ужин.

Вентилятор крутит головой,
Как патруль милиции на рынке.
За окном нестройных песен вой,
И луна висит по серединке.

Шер поет по-кельтски "Piu Che Puoi",
Сон грядет под "Доктора Живаго".
Так бесстрашно сходят на покой
Принцы Тринидада-и-Тобаго.

***

К моим стихающим стихам,
Похожим на тишайший вскрик,
Слабеющий Левиафан,
Как к губке уксусной, приник.

Приречной глины теплоту
До белых мух не уберечь,
И перельется в немоту
Моя божественная речь.