РИММА НУЖДЕНКО

«ЕЩЁ ОТТУДА ДОНОСЯТСЯ ГОЛОСА»
опыт прочтения прозы
о рассказе Каринэ Арутюновой «Дочь аптекаря Гольдберга» из сборника прозы «Два Авраама»
(издательство «Книга Сефер», 2024)

Шёл первый снег,
шёл снег пречистый
на мир, исполненный абсурда,
на мир, где улица томилась,
меняя лики на личины,
где Божий гнев и Божья милость
уже почти неразличимы.

                              Ефим Бершин

Впервые читающие прозу Каринэ Арутюновой открывают её для себя как что-то совершенно неожиданное, сразу и навсегда. Необыкновенный язык и тонкий психологизм притягивают читателя, заставляя искать ответы на вопросы, которые тонко и очень глубоко ставит автор. Ищешь особый смысл внутри строчек и радуешься находке, поражаясь красивой, длинной, «кружевной» фразе, так свойственной её стилю. Поразительно, как Каринэ удаётся своей прозой, своим проницательным авторским взглядом и собственным стилем поднять героев на невероятную высоту и каждая её вещь, поражающая мощью, это крик души.

Автор создаёт особый срез времени, который в одной фразе может вместить целую жизнь. Завороженность созданными образами ведёт читателя в особый мир её прозы, в мир, где причудливо переплетаясь, настоящее вмещает и прошлое, и будущее.

Всё давно стало историей, но описанные события воспринимаются нами так, словно они никуда не ушли из нашей жизни.

Знаменитый литературный критик Виктор Топоров писал о Каринэ Арутюновой: «Арутюновой присуще то редкое и оттого вдвойне ценное качество, свойственное, прежде всего, подлинным художникам, которое Мандельштам назвал „хищным глазомером“. Речь идёт, понятно, не о „перспективе“, которой обучают в кружках рисования, и не о „пропорциях“, а о сознательном – и сознательно хищном – пренебрежении и тем, и другим».

Каринэ Арутюнова создаёт картину, где она – писатель и художник – каждым штрихом рисует не только беспощадную правду, но и сочувствие к людям, павшим жертвами исторических событий. Во всех рассказах и повестях автора непременно присутствует какая-то особая бережность и любовь к тем, кто уже не почувствует их никогда.

Читая, мы получаем заряд переживания, просветляющего душу. Именно они – любовь и сочувствие – наделяют прозу Каринэ внутренним озарением, особой тонкостью и проникновенностью в описании судеб и характеров героев. Вневременные воспоминания уравнивают прошлое в постоянном движении времени. Ретроспекция внушает уверенность, что мы сумели вернуться в утраченное, где глубинная, подлинная сущность вещей и людей прорастает из разорванных воспоминаний и выстраивается в причудливую цепь картин, подобных сновидениям.

Свет, идущий от этой глубокой прозы, от героя к герою, от любви, нежности и боли к библейским истокам, не не гаснет. Он – путь героев к познанию себя, попытка соединить близкие образы. Мы становимся свидетелями того, как из пепла вне времени воссоздаются картины прошлого. Талант автора даёт нам эту привилегию, впуская в собственный мир, где все переплетено, и время плавно переходит из прошлого в будущее, создавая реальное настоящее игрой воображения.

У её прозы есть удивительное свойство: дочитав новеллу или повесть ты, читатель, остаёшься с ней. У читателя есть возможность додумать, дорисовать образы, восполнить недосказанное собственными мыслями и красками. В столкновении реального и иллюзорного, времени прошлого и непрожитого будущего, появляются зашифрованные смыслы, всегда оставляющие поле для домысливания.

Рассказ «Дочь аптекаря Гольдберга» (один из рассказов Киевско-Подольского цикла) поражает своей мощью, на осмысление его читателю понадобится значительное время.

Перед нами история, которая начинается со смерти.

«Некрасивая девочка, стоящая, босыми ножками на цементном полу, явилась ему посреди белого дня и, падая, аптекарь Гольдберг успел содрогнуться от жалости – ножки, Муся, ножки, и жалость эта оказалась столь необычных размеров, что просто не уместилась во впалой аптекарской груди».

Удастся ли автору найти такие слова, чтобы читатель сразу не потерял интерес к повествованию?

Много надо пережить в жизни, пройти через испытания и боль, чтобы правдивая история главной героини Муси Гольдберг стала частью боли каждого из нас, каждого неравнодушного человека. Кто измерит меру страдания миллионов людей подобной судьбы?

От строчки к строчке, читая скорее новеллу, чем рассказ, начинаешь ощущать, что перед тобой мощнейший по своему психологизму текст, и пробираться тебе сквозь него придется медленными шажками, оставляя за собой прошлое, которое не стёрла память. Приходит понимание, что это фрагменты картины, собранные в целое умелой рукой художника. Каринэ Арутюнова – художник и её необыкновенная проза сродни её живописи, когда художник кладёт на холст ровно столько краски, сколько нужно, чтобы холст заговорил – красочно и громко.

Сюжет новеллы выстроен так, что в нём нет ничего второстепенного. Отец умирает, а дочь, пройдя через все круги ада, – возвращается. Она возвращается в свой дом, где живут чужие ей люди, и только подслеповатая старуха-соседка успевает шепнуть ей: «уходи». Она возвращается в мир, который для неё не стал своим. Порвана нить, самая главная нить её жизни. Уже нет того, что давало ей силы выжить – нет самого отца.

«За долгие годы Муся научилась держать удар».

И эта выносливость дала ей право на попытку начать жить заново. Её сипловатый голос завораживал. И в прокуренном кабинете начальника следствием этой завороженности стала новая жизнь Муси.

Яркие полутона в картине, показанной автором, дают моменты просветления. Героиня пыталась примерить на себя эту новую жизнь, она пыталась быть счастливой, она даже пыталась научиться варить борщи для своего нового мужа.

«Не ищите на картине птицу. Её там нет. Есть только тот самый момент (его всегда сложно уловить и уж тем более запечатлеть), когда самой птицы уже не видно, но есть ощущение, что она только что была здесь. Так и со счастьем. Сколько не сжимай пальцы, всё, чем мы владеем безраздельно (и навсегда), – это воспоминание о нём. Будто птица крылом задела…» – Каринэ Арутюнова.

Каждая минута прошлой лагерной жизни – это отравленная минута. Человек, возвратившийся оттуда, понимает, что он стал беднее душой, и только единицам удавалось сохранить степень духовной свободы и морали в этих бесчеловечных условиях.

Глубина вопросов, на которые ищет ответ автор, безмерна. Может ли человек, которого ломали, но так и не сумели победить, быть счастливым?

Наверное, это и было счастье, размеренное, ежедневное: есть досыта, не прикрывать от страха лицо руками.

«Как мог бы быть счастлив изголодавшийся и бездомный, которого посадили за стол и дали тарелку супа?».

Как увидеть в этой тарелке «морковные звездочки», те, что увидел автор?

Яркими сравнениями двух миров – мира сегодняшнего и мира утраченного, мира детства Муси – автор даёт нам ответ. Даже самые тёплые моменты настоящего вызывают у него боль и тоску по утраченному.

В доме не было покашливания за стеной, в нём не было отца.

Боль героини показана с такой щемящей откровенностью, что, казалось бы, для другого уже просто нет места. Но автор показывает, что жизнь Муси невозможна без её реального настоящего.

В рассказе нет ни одной лишней строчки.

Послевоенная жизнь в коммуналке, в которой оказалась Муся, – жизнь людей, искалеченных войной. Война и лагерь не выбирали, кто перед ними: Герой Советского Союза или пьяная соседка Нюся. По всем война прошла катком и надо было просто учиться жить. Страшные страницы рассказа повествуют о безвинных людях, доведённых до скотского существования, об общей беде и общей боли. Видения детства посещают мужа героини – обрывочные видения прошлой жизни. Муж – неплохой человек, и он пытался дать своей любимой жене, что мог.

«Но она всё время уходила от него, хоть и была рядом».

Его смерть была потерей, но по сути ничего не изменила. На похоронах она сидела как-то боком, будто не она была хозяйкой в этом доме. Её «спрут» сидел внутри, его так и не удалось убить. Все его щупальца были живы, они корчились и дышали, раскрывая жадные рты. Умерший отец, лагерь, переламывающий души людей, отнятый родительский дом.

Ей резонировал город, он наплывал на неё и куда бы она ни бежала, ей не скрыться было от своих воспоминаний. Нельзя убежать от самой себя.

Вокруг всё чужое, и здесь автор прибегает к сильнейшему символу: к образу отсыревших спичек, которые героиня пытается зажечь. Незажженные спички в руках Муси, – это путь, это выбор. Огонь – вечное движение, то, что человек всегда пытался найти. Здесь метафора того, что ты можешь вернуться в утраченное и осветить свой путь.

Её выбор – назажжённая спичка – указал ей путь, её искра была в прошлом, и возле зелёной стены она увидела своего отца, словно указывающего ей её путь к истокам. К тому, откуда всё начиналось.

В её видениях отец приходил к ней лишь ночью, та другая, прежняя Муся смеялась и была счастлива, это были моменты их безграничного единения. Две героини из разных времен соединились в любви к своему отцу.

А утром реальная жизнь возвращалась и снова спички, спички, спички…

И только образ отца заставлял её вновь возвращаться к жизни.

В этом главный, глубинный смысл текста.

Всё возвращается к истоку, всё возвращается на круги своя.

Картина почти дописана, но у этой истории есть финал, который ставит последнюю точку. Аэропорт, случайная встреча.

История Муси Гольдберг – «девочки, стоящей босыми ножками на цементном полу» – завершилась там, где должна была завершиться – на земле предков.

Так написано в одной таинственной Книге, которую никто никогда не видел…