СЛОВО О БУЛЬТЕРЬЕРАХ

Прогуливаясь однажды по Староконному рынку, я безоговорочно понял, что главное в жизни - успеть сделать три вещи. Три. Вещи. Посадить дом, построить дерево и убить бультерьера. Не заостряя внимания на первых двух, попытаюсь объяснить императивную ценность третьего пункта. Заблуждаются те, кто сравнивает бультерьеров с ветряными мельницами, а последние (верх дилетантства!) с водосточными трубами. Водосточные приспособления, товарищи, не могут рассматриваться, кроме как в контексте самих себя. Они вполне самодостаточны. Мельницы же, изначально задуманные в качестве атрибутов ада, но так и не прошедшие пробного испытания, навсегда обосновались в памяти человечества, как безобидное свидетельство несостоятельности Зла, порождаемого параноидальным мышлением, а потому неактуальны. Другое дело - бультерьеры. Вырванные из контекста действительности, они сразу же становятся нелепы, беспомощно подрыгивая лапками, парят в атмосфере и лопаются, словно мыльные пузыри. Впрочем ни сегодня, ни в ближайший день подобная участь им не светит. Ныне бультерьер весьма эмблематичен, он - один из несущих болтов, которыми плотно привинчена к земле так называемая "новая русская ментальность", он ещё не осознаёт своей мощи, он ещё контролируем, но общество, всё глубже проникаясь "эстетикой" хамских повадок этого четвероногого исчадия, постепенно расширяет реестр прощаемых ему шалостей, в которых всё меньше наблюдается невинности, подготавливая тем самым почву для совсем другой уже ситуации, о которой был мне дурной сон. Однако не буду его здесь приводить, даст Бог не сбудется. Да и суть проблемы не в этом, поскольку категория "убить бультерьера" лично для меня означает не просто механический акт, содействующий сокращению численности популяции данного вида (как в случае с тараканом на кухне), а прежде всего решение некоторой внутренней нравственной задачи, решение, находящееся вне рамок Общего. Убивая одного бультерьера, создавая прецедент, я как бы ставлю под вопрос правомерность существования всех остальных, одновременно освобождаясь от страха перед гидрой бультерьеризма в самом широком смысле этого слова, на внутреннем уровне становясь неуязвимым для её щупалец, вообще для всего, что может произойти. Начиная с этого момента, я уже не ищу себе места под тёпленьким одеялом соглашательской концепции "бультерьер, нюхающий бабочку", в которое сейчас так трусливо пытается завернуть свою несуществующую наготу всё то же новое искусство. Я свободен вызвать огонь на себя, красной дразнящей буквой размашисто написать на груди - "Бультерьеры, вперёд!", и пока они будут рвать меня на куски, вообразив себе, будто я их жертва, расслаблено насвистывать "риориту". Эта свобода будет носить исключительно сакральный характер, ведь я никому не скажу, что знаю кто был тот юноша в ухмыляющейся маске Пьеро, так ловко раскроивший череп бойцовой собаке в тёмном парке и там же изнасиловавший его хозяйку...