авторская страница
www.ivleva.narod.ru

ПОЛДЕНЬ

Когда-нибудь это кончится. Например, когда кончится этот клятый техникум, ведь кончится же он хоть когда-нибудь. А чего бы ему и не кончиться, в самом деле? Нам с Дизелем осталось всего год с хвостиком, и все. И все.
Я незаметно сжимаю руку в кулак, нахожу на грязном дрожащем полу кусок вяло блестящего гвоздя и смотрю на этот гвоздь не отрываясь. Противно.
Сидящий напротив парень наконец перестал так горячо стрелять мне глазами. Парня зовут Белый Клык, я не знаю, как его зовут на самом деле. Он живет рядом с домом Дизеля, кажется, там дворы общие, и он является лучшим Дизелевым другом. А у этого лучшего друга есть еще лучший друг, а у друга дача, а на даче друг посадил травы, а мы ,значит, едем урожай снимать. Друзья же!
Дизель наконец уложил рюкзак на полку, сел, обнял за плечи.
--Ну чего ты опять дуешься, а?
--Да не дуюсь я, нормально все.-- буркаю я под нос. И тихонько облегченно вздыхаю.
Да конечно же они могли поехать и без меня. Разумеется. Только и тех трех-четырех раз, что я общалась с Клыком, мне было достаточно. Боюсь, я слишком хорошо знаю, что такое Клык. С Дизелем может случиться что угодно, а Клык, по-моему, и не почешется, пожмет плечами, да дальше пойдет.
Ехать долго, часа два с половиной, я смотрю в окно, сейчас раннее-раннее утро, холодно. Красиво. Красиво, даже несмотря на изобилие прибабахнутых дач. Путь в Джиннистан.
Клык и Дизель достали карты и раскладывают на двоих хитроумные комбинации. Я зеваю, утыкаюсь носом и плечом в Дизелево плечо, он не глядя еще раз чмокает в макушку, я засыпаю. Шесть утра все-таки.
Я сплю и не сплю одновременно. То есть я сплю, и довольно крепко, но все равно слышу, как движется электричка, голоса, даже где-то кто-то крякает-- из деревни кто. Дизелевая джинса пахнет стираным хлопком, табаком, почему-то корицей. Я улыбаюсь во сне. Дизель ведь на самом деле очень хороший. Дизель очень добрый, и даже-- Дизель честный. Когда рядом никого нет, я никогда не зову его Дизелем, я зову его только Димкой. И это он назвал меня "Крошка Енот". Вот так.

Два с половиной часа для хорошей игры-- это почти ничего. Барин всю ночь в карты играл.
Ноги! Ноги! Крошка Енотик, подъем. День будет богат на беду. Ну, встали, подняли бебехи, ничего не забыли, нет? Крошка Енот, тебе чего снилось? Ничего. Зачем тогда спать? Ну чего ты опять дуешься, а?
Кажется, нужно еще час куда-то в сторону чего-то идти. Через поля, а там ручей, а там поселок, вон там. Нам туда, или не туда... Найдем.

По этой траве еще никто сегодня не ходил. Мы первые. Первые. За нами сейчас даже следов не остается. Дорога. Дизель и Клык идут по холодному асфальту, а я не хочу. Шумя, пробираюсь среди мокрых стеблей по обочине. Отстаю.
Останавливается Дизель, оборачивается. Лохматая светло-рыжая башка, ничего не говорит, улыбается. Делаю вид, что догоняю. Здесь светло и тихо.

Над кроватью у Дизеля висит маленький казахский коврик. На нем бордово-красные-охровые полосы, суровая казахская космическая геометрия.
Я валяюсь на клечатом пледе, смотрю в потолок. Потолок невысокий, в моей комнате выше. Дизель спиной сидит. Читает. Он много читает, он раньше еще больше читал, он читать любит, а я нет.
Все, закрыл книгу, встал, подошел, сел на край. Молчит. Осторожно, как врач у грудного младенца поднял майку, положил теплую ладонь на солнечное сплетение. Тепло на солнышке.

Тепло на солнышке. Роса потихоньку высохла. Ну о чем таком они могут так увлеченно разговаривать? Дизель с Клыком? Интересно.
О педагогике они говорят, о воспитании детей, они говорят, вот.
На Клыке большая черно-белая клечатая рубаха. Длинная спина похожа на шахматную доску. А на шее, на шнуре огромная кожаная круглятина с кучей звезд и букв. Это бывшая Клыкова девочка сотворила, по книжке особо-магической. Девочка ушла, а круглятина осталась. Круглятина должна была принести Клыку счастье, радость и удачу в особо крупных размерах.

А у меня над кроватью никаго ковра нет. Но в изголовье в кувшинчике, стоит пучок вербы. Это с вербного воскресенья того года, этого и поза того тоже. Это все бабушка. Странно, но вот бабушке Димка нравится, она его и накормить всегда старается, да еще и чем-нибудь повкуснее.
Дизель любит спать на моей кровати. Не в каком-либо крамольном смысле, а просто спать. Мне кажеться, он не любит, когда ему что-то снится. Ему ведь кроме кошмара какого ничего, наверно, присниться не может. Хотя я не знаю, конечно. Он же никогда и ничего про такое не говорит.
Один раз, когда он спал, я встала на колени рядом с кроватью. Тихо коснулась лбом, губами рыжего затылка. А он проснулся. Я спросила-- что тебе снилось? А он сказал-- ничего.
Встал, цапнул какую-то книжку из рюкзака, сел читать.
Смятый плед на кровати я специально не трогала. Дождалась, когда он уехал к себе. Подошла к кровати, и провела ладонью по всем загибам и складкам.
И сна не было. Ему на самом деле ничего не снилось.
Только я теперь знаю, что когда он дома, ему снятся кошмары. Его кошмары из запутаных, длинных коридоров-лабиринтов-улиц. Ходить там можно только наощупь. А в лабиринтах должны жить чудовища. Страшно.

Так никогда не бывает, чтобы с этой стороны двери стояло чудовище с текущими по щекам слезами, а за дверью никого не было.
Так не бывает, кто- нибудь всегда есть.
Кто-нибудь стоит за дверью и прислушивается, и не шумит. Пусть на всякий случай думают, что дома никого. Вдруг, там за дверью--чудовище.
--А ты никогда не говори, что у тебя, что было.
--А я и не говорю.
--Вот и правильно.
Правильно, Белый Клык, правильно. А еще, Клык, ты заблудился. Или забыл, на какой станции надо было выйти. Или вообще не на ту электричку сел. Да и существует ли дача, на которой ты что-то сажал?
Официальная версия будет-- мы заблудились. Но это ведь не сейчас, а потом. И так даже лучше. Полежим на солнышке, головы отогреем. И Крошка Енот перестанет дуться и шипеть на каждый не такой взгляд.

Наверное я псих. Псих я, потому что по кайфу идти по пыльной дороге с кусками асфальта, и иногда шлепать рукою по высокой траве. Приятно это.
И странно, что это наиболее веская причина.
На самом-то деле ничего хорошего-то нет, совершенно ничего. Белый Клык вроде и по правде заблудился, но вида не подает. Ничего, это само всплывет и образуется. Енотик не злится, солнышко пригревает, лупит лучами по носу, на кого ж злиться?
Все Клыковы планы прокололись.
Оно и к лучшему. Планы и так к добру не привели. И противно-- привели в конец. Как едешь в той же самой электричке, иногда выходишь, осматриваешься, пьешь водичку из автомата и едешь дальше. Может, и рад бы не ехать, так ведь до дома еще вон сколько.
Вышли к некоему оврагу. Неглубокий, вряд ли ручей, но судя по камышам кой-какая вода присутствует. Короче--жидкость. Через жидкость перекинуты две доски, доски ездят вверх-вниз и не только, на чем они там держатся?
Клык уверенно тыкает рукой-- туда. За жидкость, значит. В принципе понятно, что Клыку хочется пробежаться по доскам. А кому ж не захочется?
Все в восхищении. Как же хорошо ты, Клык, на пересеченной местности ориентируешься. Ты, Клык, --следопыт!
Ну чего тут скажешь, пошли.
Кроссовки скользят по сухой глине спуска. Клык на ходу вытащил из рюкзака бутылку, пьет. Топая, пробегает по доскам. Брызги-- вода и самом деле присутствует.
--Игорь!-- укоряюще, спрашивающе окликает Дизель.
Клык оборачивается, улыбается. Приятно же,-- бежишь, а оно там хлюпает.
--Ну чего еще?
Дизель ничего не говорит, трогает доски ногой, убеждается-прочно, и идет.
И я иду.
Теперь подымаемся. Опять глина. Я уже видела такую. Только в той были выдолблены ступеньки. Неглубокие, но идти можно.
Проводы.
Сначала туда надо очень долго ехать, потом идти. Идти по пересохшей, перетоптанной тропинке. Овраг. Как этот.
Проводы-- по траве тогда прошла не одна тысяча ног, запах раздавленой травы, вдавленой в ту самую глину.
На крестах черные банданы с золотом. Банданы треплет теплый ветер, и они похожи на тонкие руки.
Свежие ямы-- ждут. Как спуски. Спуски туда. Дна не видно, да и глядеть не хочется, я и не гляжу. Еще очень много молоденьких деревьев, когда они вырастут, будет красиво.
На перекрестке большая лужа воды. Все кто проходят мимо, неизменно спрашивают: а откуда здесь вода, откуда вода?
Года два-три назад я слушала много металлической музыки и считала, что это очень эффектно-- заброшенная вся такая могила, заросшая травой и черная молчащая фигура на ней. За кадром торжественная, угрожающая музыка.
А сейчас я иду и думаю, как лечь на землю, обнять ее и лежать, и слушать.
Здесь земля очень говорящая, наполненная.
Здесь отовсюду тянутся руки, те самые, невидимые.
И эти руки тянутся тупыми иглами к сердцу, хотят, чтобы их слышали. И я теперь слышу. И за моей спиной кто-нибудь тоже слышит.

--Наташ?
Дизель остановился, тронул за руку, потянул.
--Все нормально?
Я киваю. Конечно, все нормально, просто вспомнила, как в мае ездили на проводы.
--Все нормально.
Если бы здесь не было Клыка, я бы Димку поцеловала, а так я провожу пальцем по щеке и шее, и все.
Идем.
Клык, оказавшийся Игорем, уверенно чешет вперед. Так уверенно. как будто бы в самом деле дорогу знает. Вокруг начались то ли большие огороды, то ли поля. Но в любом случае все это в прошлом, и сейчас куда ни глянь-- один буро-желтый бурьян. Признаться, я устала. Да и жарко уже.
Да не злюсь я. Я само спокойствие. Последний раз я была так спокойна давно-давно, тогда еще Дизеля не было.
Я умела не спать по ночам. Высовываюсь в окно. Там ночь и дождь. Я гляжу в окно только ночью, днем я боюсь. Днем видно двор-колодец, а живу на последнем и самом высоком этаже. И видно все, до самого маленького камешка. И асфальт внизу-- он зовет. На самом деле.
Асфальт, как одноразовое-одноклеточное существо, с одной мыслью: --Сюда. И чем выше, откуда смотришь, тем лучше это видно.
Но сейчас-тогда ночь. Ночь и дождь. И теплый-холодный ветер. Ветру я читаю стихи. Читать надо шепотом.
А днем, это днем, как сейчас-- все спокойно. И ветра нет. Да и зачем ветер?
Заблудились. Ну заблудились, не заблудились, но места незнакомые, неизведаные, можно сказать, места. Когда-нибудь и сюда придут исследователи этих мест, но день этот не сегодня.
--Есть хочется.
--Пошли в посадку. Чего на солнце-то...
Дошли, сели. Сели-упали. А чего? А ничего. Зато-- загородная прогулка. Прогулка-- это хорошо.
Наверно, могло бы и пораньше оказаться, что это прогулка, ну так уж... А не судьба им встретиться.
Бутерброды. Заботливые, нежные, женские ручки Крошки Енота. Теплый чай и теплое красное вино. И такая же теплая, царапающая ладонь кора на деревьях.
--Ну и как это?
--Ну ничего, бывает...
Вот так молчать-- и ничего. И ни на кого не злиться. Не злиться потому, что тепло и ноги тихо гудят. И тепло.

Я протягиваю руки и медленно тяну шнурки на кроссовках. Стаскиваю их с ног и пихаю под рюкзак. Дизель и Клык спят. Наверно устали, уснули. Хотя нет, Клык не спит и осторожно, из-подполья поглядывает, что я делаю. Спал бы ты, Клык, умаялся поди. Спи. Спи и молчи. Спит.
Высохшие кусочки чернозема легко крошатся под ступней. Трава мягко щекочет.
Я иду, в поле, в степь. Далеко, как можно дальше. Не спеша оглядываюсь назад.
Мне нужно дальше. Тогда я бегу. Я убегаю, не слыша под ногами ни камней, ни колосьев, ни земли-пыли. А потом я устала. И пошла медленно, очень-очень медленно.
Я уже далеко. По телу катится усталость. Кое-как стягиваю с себя майку, вытираю струйки пота на груди и шее. Ну и что с этой вонючей тряпкой теперь делать? Пожимаю плечами, хмыкаю, и не глядя швыряю ее за спину. Дальше, когда поднимаешь руки и закрываешь глаза, то кажется, будто летишь. Кожа высохла под ветром. Обнимаю себя руками, тыкаюсь носом в сведенные локти-- пахнет полынью.
Здесь. Опускаюсь на колени, веду рукой по земле. И опускаюсь-ныряю туда, ничком. Закрываю глаза, в сердце и плечи-- тепло. Там, вверху ветер, шутя проводит по голой спине холодным пальцем.
Я засыпаю.
Я засыпаю, и мне ничего не снится.
Под рукой короткая шерсть.
Я открываю глаза. Я свернулась клубком на спине огромного белого быка. Бык медленно и важно идет по пересохшей степи. У него большие загнутые лирой золотистые рога. Приподымаюсь, вокруг ничего и никого, только степь золотым блюдом. И белая шерсть пахнет горькой мятой. Я потягиваюсь затекшими плечами и засыпаю снова.

Дизель проснулся.
Никого. Из-под рюкзака выглядывают кроссовки Енотика, куда ее босиком унесло? А Клык где? Вот же...
Поднялся, еще огляделся-- все равно никого. Тихо. Можно сесть подождать, может, последуют перемены, кто знает? А мало ли... В порядке приличий, надо пойти поискать-глянуть. А куда? И солнце палит.
Вокруг одни поля позабытые-позаброшенные с самыми стойкими помидорами. И чахлые посадки с очень относительной тенью.
Дизель вернулся, прислонился спиной к дереву, стал думать. Надо пройтись, но выйти в степь почему-то страшно. Вполне возможно, что это скрытая боязнь открытого пространства. Значит, мне туда и не ходить. И хоть бы звук какой, хоть откуда-нибудь. Только солнце и ветер.
Все же решил просто обойти посадку. Сунул руки в узкие карманы, и, стараясь держаться в тени, пошел. Пошел не быстро, но и не медленно.
А за спиной все равно кто-то есть. Кто-то дышит в спину. Старается попасть в такт шагов, но это не надолго, сейчас осмелеет.
Дизель услышал. Остановился, обернулся. Ну ветки качаются, так сам только что шел, задел. Возвращаться? Из-за шороха?
А в шорохе мелькнула серая тень. Дизель наклонился, пригляделся. Опять качнулись ветки. На узенькую тропинку, осторожно ставя лапы, как будто смущаясь, вышла не такая уж большая собака. Уставилась внимательными янтарными глазищами. И застыла, не двигается, не шелохнется. Постояла, посмотрела, а потом-может, ей надоело, может, еще чего-нибудь, шагнула в сторону, и нет ее.
--Хоть бы хвостом вильнула, дура.-- подумал Дизель.-- Пройду еще немного и вернусь через поле, подумаешь.
Отвернулся, шагнул раз, два, три. В начале четвертого шага из-под другого куста опять вынырнула серая собака, которая собакой даже в самых крамольных волчьих своих мыслях быть и не думала. Слишком шумно шел Дизель. И прыгнула, точнее, прыгнул.
--Больно же!-- ударило Дизеля под затылок.

А Белый Клык на самом деле спать и не думал, и не хотел. Да и не был Клык негодяем, просто слегка легкомысленным. А буйная фантазия Енотика-- прямо ну неприлично даже, в какую степень все возвела.
Хорошо, что они все заснули, хорошо-- никто не бурчит, как забытая на кухне кастрюля, плохо-- когда-нибудь же они проснутся. А заснуть на солнцепеке, это--плохое настроение, головная боль, и еще какая нибудь отвратительная клыковая особенность, вовремя подмеченная Крошкой.
Енотик сняла кроссовки, вытянула босые ноги, и тихо во сне чего-то вздрагивает губами. По приколу было бы сорвать травинку и пощекотать босую пятку, но да ладно, ладно, и так понятно, что себе дороже.
Пройтись, может? Ну встал, прошелся. Тихо вокруг, только не спит барсук... Высоко, там совсем над деревьями гудит ветер. Тоже разуться? По травке, значит, пройтись. А вдруг тут змеи? Хотя недавно была передачка, там мужик один очень убедительно доказывал, что никаких ядовитых змей здесь водиться не должно. Полозы, ужи безобидные есть, а этих нет. А вдруг он ошибался? Ну а вдруг! Может, он псих, может, он псих-биолог, помешанный на змеях-- вот и усыпляет бдительность. И в кустах явно зашуршало не просто так. Ну-ка, ну-ка... Зато сзади сразу зашуршало,-- они!
Клык в два прыжка оказался на старом месте. Сел, поджал ноги, вздрогнул.
Сидящий напротив Дизель, морщась, поднял голову, проснулся.
--Слушай, а как ты думаешь, здесь змеи есть?
--А волки?
--Ну, это вряд ли. А змеи?
--Ну все может быть, может и есть.
--А чего же теперь делать?
--В смысле?
--Ну змеи.
--Ну змеи и змеи. Придумаем.
--Да что ж мы придумаем, Дизель! Все кусты так и кишат.
--Где?--Дизель заинтересовано приподнялся.
--Да везде.
--Пошли посмотрим.
Дизель вскочил, подошел к кустам, пошуровал ногой ветки, Клык остался онемело сидеть, наблюдая, как Дизель увлеченно рыскает по траве.
--Нет ничего. Где ж они все?
На секунду показалась рыжая голова, и исчезла. Клык сильнее поджал ноги. Сказать бы ему чего. Треск ломаемого дерева.
--Нашел! Есть! Вот она!-счастья-то.
Улыбающийся счастливый Дизель, в протянутой руке серо-зеленая кишка. Кишка время от времени дергается и выворачивается.
--Вот. Я ее стукнул, она уже не опасная.
Клык сглотнул холодный комок в горле.
--Знаешь что, Дизель? Сдурел!

--Ты чего орешь?-Дизель, морщась, поднял голову.
--Так получилось.-- Клык пожал плечами.
--Слушай, а как ты думаешь, здесь змеи есть?
--А волки?
--Ну это вряд ли. А змеи?
--Да есть, есть. Голова болит.
--Нет здесь никаких змей, а если и есть, то неядовитые.-- проснулась Крошка Енот.
--Нечего лазить там, где лазить никто не звал. Ну, что делать будем?-- Енотик потянулась, и довольно издевательски-- А мы, оказывается, змей боимся?
--Да, боюсь.-- сухо отрезал Клык.
--А чего их бояться?
--Боюсь, и все.--еще суше.
--А...
--Да откуда я знаю, чего делать!? Ничего не будем. Зануда. Можем и домой собираться. Кстати собираться можете, пожалуй, без меня.
--Фу.-- Енотик поморщилась--Тоже мне. Трудный подросток обиделся. Завел неизвестно куда и зачем, а потом обиделся. Все закончилось концертом по заявкам.
--Все замолчали. Сразу. Ничего не будет.-- Дизелю надоело первому-- Подышим воздухом. Осмотримся. Погуляем. Енот, отойдем на минутку, друг мой?
--Не отойдем.
--Енотик?
--Не отойдем.
--Было бы лучше, если бы мы были обкурены, Енот? Причем только я и Клык, заметь.
--Ты сам хорошо знаешь, как было бы. Ты хочешь из кого-то сделаать крайнего. По-моему из меня.
--Это неправда. Чего ты злишься?
--Не знаю.--Енотик вздохнула, и совершенно даже искренне вздохнула.
--Я сама отойду на пару минут, ладно?
--Ладно.-- буркнул Дизель. Енотик поднялась, и, не обуваясь, быстро почти что убежала к полю.
Помолчали, Клык вытащил сигареты.
--Ну чего она вечно на меня злится?
--Ну, у них это бывает. Не бери в голову. Она тебе еще не такие коленца выкинет. Вот увидишь.
Дизель расхохотался: Игорь, ну чья бы корова уже мычала, а?
Клык даже смутился: Нет, ну ты же в самом деле понимаешь про что я...
--Скажите пожалуйста!

Енотик шагала по полю, наступала на серые закаменевшие куски глины и чернозема. Успокаиваться все равно не получалось. Наверно, зря ходила.
Под ногами еще один кусок, большой, не обламывается, не крошиться. Пнуть его? Не стоит--пальцы можно отбить. Пора возвращаться.
Енотик постояла, закрыла глаза, подождала-- ничего.
Оглядела, обшарила небо, поле глазами-- все, ничего.
Повернулась и пошла.
Сидят докуривают. У Клыка на морде так и написано-- "Я все сказал", огромными буквами, как заголовок в передовице. Сейчас Клык старательно молчит. А Дизель улыбается.
--Ну все в порядке. Будешь жить?
--Буду.
И я тоже начинаю улыбаться. Наверно, выглядит это довольно дебильно, ну так что ж, и не улыбаться теперь никогда? Сажусь к Дизелю, беру за запястье, и укладываю его руку к себе на колени, ладонью вверх.
--А мне сон снился, кажется, хороший.
--Кажется? Это как?
--Ну, не очень понятный. Но мне понравилось.
--Мне тоже снился. Только мне совсем не понравилось.
--Расскажи.
--Неа. Лучше свой расскажи, у тебя ж лучше.
--Не расскажу. Он совсем страный, тебе еще больше чем твой не понравится.
--Вот даже как.
Дизель притворно вздыхает. Тянется к рюкзаку. Оказалось, у них там еще полбутылки вина есть.
--Жарко же, псих. Оно же теплое, противное.
--Вино должно быть теплое.
Я хочу поцеловать Дизеля, и целую. Дизель с удовольствием и некоторой долей старательности отвечает. Передает через мое плечо Клыку бутылку с вином.
Тот молча берет.

Целоваться им приспичило, видите ли. В самом деле, "у них это бывает". И теперь очередь Белого Клыка прогуляться в поле. Нельзя сказать, чтоб сильно хотелось, но прогуляться явно было необходимо. Может, Дизель ей заодно, между делом, и мозги хоть самую малость вправит? Неплохо бы. Два психа. Хотя нет, Дизель не псих. Хотя если нашел на свою голову такое счастье, может, и вправду псих?
Наверняка он ей дарит небольшие меховые игрушки, чаще всего это бывают медведи. Вот Клык ни одной своей девушке ничего такого плюшевого-мягкого не дарил. А порывался один раз, но не дарил.
Хорошо, что жарко, но не пекло. Не пекло, потому что есть едва заметный ветер, который чуть прохладнее пекла. Такой ветер слегка трогает траву под ногами и под рукой, и ощутимо ту, что далеко. И пробегает тепло-нежно-холодной волной по телу.
Такому ветру подходит название--страстный.
Сейчас, когда никто не видит и никого нет рядом, можно называть ветер страстным и пускать его между пальцев.
Клык оглянулся и пошел назад. Клык не разозлился, он вообще почти что ни на кого не злился, он играл, а иногда уставал играть. Сейчас он тоже слегка устал, но уже пришел в себя. Еще и Дизель со своими волками, интересно, а что такого чудного могло присниться Крошке Еноту?

--Ачего тебе снилось?
--Не скажу. Я же знаю, тебе не понравится.
Я лежу затылком на Дизелевом плече. Клык ушел настолько демонстративно, что и целоваться стало как-то стеснительно. Сидим, ждем, допиваем. Вино какое-то бесконечное, ан нет-- кончилось. У Дизеля не поднимается рука выбросить бутылку, и он аккуратно ставит ее под дерево.
Вернулся Клык. Дизель улыбается. Лучезарно и согревающе. Я знаю, как Дизель умеет улыбаться, он на эту улыбку кого захочешь купить может.
Клык сидит на корточках и внимательно смотрит на Дизелевую улыбку. Как ждет чего. Наверно, результатов проведенной со мной работы. Ну жди, жди. Хотя ладно, чего это я? Мало ли чего он ждет.
--Я хочу, чтобы вы прекратили мечтать перегрызть друг другу глотки.-- вот к чему эти лучезарные улыбки приводят. И всегда так, это Дизель тоже умеет.
Я вздыхаю, Клык тоже.
--Я кому сказал?--и улыбается еще лучезарнее.
--Да мы постараемся.--говорю я, стараясь придать голосу нужную интонацию.
--Угу.--многообещающе поддакивает Клык.
Дизель запускает руку в мои волосы, мягко треплет, а потом сжимает ладонь в кулак. Это все не больно, но что этим сказано, понятно. А так как буйные ветры кое-где все же поулеглись, я решительно киваю. И только поднимаю глаза, и быстро опускаю. Кулак разжат.
Все нормально. В порядке.
Клык сказал, что надо развести костер. По- моему он считает, если костер, то ни одна змея к нам близко не подползет. Но я тоже за костер, хотя его бесполезность очевидна, и вызываюсь его развести.
Костер разводит Дизель. Построил небольшое сооружение из веточек,-- горит. Наверняка ведь у меня бы не горело, и у Клыка бы не горело. А у Дизеля-- горит. А что, я не знаю, как эти костры разжигать? Вспомнила, действительно нужно через это сооружение действовать. Но горит-- у Дизеля.
Короче-- я поддерживаю огонь.
Дизель и Клык ушли, сказали-- покурить. Что покурить-- уточнять не стали. Сама догадаюсь. Но я поддерживаю огонь.

Отошли. Оперлись о стволы спинами. Клык покопался в карманах, вытащил два сичечных коробка, один со спичками, другой с травой. Протянул который со спичками:
--На, подержи.
Из кармана же вытащил кусок газеты, оборвал по краям, чтоб ровненький был. Свернул, забил траву, чуть примял.
--Ну, давай.
Осторожно затянулся и передал папиросу.
--Тяни.
Сначала рот наполняет вонь горелой бумаги, потом паленого веника. Потом нужно немного подождать.
Я тихо ползу позвоночником по коре и сижу на корточках, смотрю вверх. Дизель стоит. Протягиваю ему. Берет.
--Травовед-любитель, мститель-травитель, травоблин.--улыбается.
Прищуриваюсь, закрываю глаза, открываю. Это ж все едет! Все ж двигается! Кто там говорил, что все движется?
--Все движется!
--Не ори. Сам знаю.
--Дизель, хочешь прикол?
--Давай.
--Я на самом деле никаких змей не боюсь, Дизель. То есть боюсь. Но они же тоже движуться, Дизель! Вон трава! А змея, она ведь на самом деле не может не двигаться, она ж как трава. А я где? А я сейчас двигаюсь? А змея знает? Вот.
--Клык Травушкин.
--Ну ты, что сам не видишь?
Дизель хохочет или молчит. Наверное, и то, и другое сразу, он может. На две секунды откуда-то срывается холодный противный ветер, он сейчас пройдет, он на две секунды, не больше.
--А где ты траву брал?
--Да.. Ну там, ты в общем не знаешь.
--А не там где это все...
--Нет.
--Ну ладно. А то я даже типа испугался. Слышишь?
Дизель опять и молчит и хохочет, потом он тоже на корточках под деревом, а потом ничком на земле и траве, глаза открыты.
--Клык?
--А?
--А ты бы кого-то убить смог? Ну если очень надо?
--Неа, ну чего ты?
--Нет, честно?
--Да как я? Ну как? Как?
--А вот оно, что...-- и молчит.
Я и Дизель живем в одном дворе, я всегда жил, а Дизель с маменькой откуда-то приехали, уже очень давно, лет десять назад. Они живут на первом этаже-- невысоко от земли темные окна, как зеркальные, и никогда ничего не видно. Я живу на втором ( и последнем). Просто район, в котором мы живем, это очень интересный район, но район очень специфичный. Короче, через два квартала от нас можно круглосуточно купить траву, и не только ее, да траву там в общем-то и не берут, кроме, разве что, таких как я(хотя если честно, я и с травой на самом деле никак.) Там же в балках, по дворам, у всех местных и не местных наркоманов-- большие общие сборы. Особенно когда лето-- так каждые два-три дня. А лучше всех график этих сборов знают водители автобусов. Ну да ладно, чего уж там.
Ни я, ни Дизель там не были, ну почти не были, только видели, попробуй не увидь, общались иногда с народом, и все. И это не я, а Дизель один раз меня туда затащил. Ничего хорошего все равно не вышло, потому что я просто убежал-- страшно стало, и все. Ну чего? Действительно страшно. Я об этом всем забыл, забыл, потому что хотел забыть,-- и забыл.
Дизель ничего не сказал. Дизель ничего не сказал, он тогда остался. Пришел на другой день ко мне вечером, сел на подоконник и улыбнулся. Интересно, а такую его улыбку Крошка Енот видела?
Но мой лирический герой в Енотиковом воображении уже прочно занял свое место и позиций сдавать не намерен.
Ну а я... А чего сразу я? Дизель врет, но врет так, что понятно-- это его Дизелева жизнь, и я ведь тоже не знаю всех его улыбок.

Димка перевернулся на спину.
Все хрошо и прекрасно. Степь кругом, непролазная, необъезженая, рядом щенок этот валяется, тоже ведь пузыри пускает. Змеи у него. Да, не знает он всех Дизелевых улыбок, так на то они и улыбки, на то он и щенок.

По траве и листьям снова пробежалл холодный неизвестный ветер.
--Дизель!
Дизель молчит. Молчит, глаза закрыты, дергаю за рукав, плечо, молчит.
Я подползаю совсем, трясу за плечи, по пыли болтаются рыжие патлы. К скуле прилипли несколько уже желтых травинок-- скоро осень.
--Да Дизель, же!
И ничего. Тогда я лезу в карман Дизелевых джинсов, джинсы цвета хаки, очень в окружающую среду хорошо вписываются. Зажигаю одну спичку-- гаснет, это все тот же ветер. Вторую-- тоже. Горит, когда несколько спичек. Я подношу огонь к Дизелевой ладони.
(А то, что дальше, оно очень похоже на выстрел, хотя я никогда не слышал живого выстрела. Но все равно похоже на выстрел.)
Небо. Небо среди кружевных ветвей и листьев. Ладонь Дизель в сантиметре от моей щеки. А у Дизеля глаза злые.
--Дурак.
Бысто поднялся и ушел. Ну а я лежу. Небо. Лежишь вот так, и каждая клеточка спины как распластана-раскатана по земле. Поворачиваю голову. Раскуроченый спичечный коробок, паленые спички горой, маленький выгоревший кусок травы, с мою ладонь будет, обрывок газеты.
Надо встать и тоже идти. Хотя и не хочется. Даже не знаю, как я сейчас встану, ну да встану же как-нибудь.

Дизель очень быстро шел, почти что бежал, и если под рукой оказывались особо длинные-хлесткие ветки, сжимал в кулаке, дергал, в руках оставались охапками листья.
--Дурак. Даже и не объяснишь, почему дурак. Дурак, и все. Ну, а кто еще?
Выскочил, выбежал к костру. Правильно, Крошки нет, от костра осталась маленькая горстка углей с серым пеплом. Ее-то куда унесло?
Вышел к полю. Никого. И всегда так. Вернется. Что с ней случится? В общем-то ничего. Баба, чего ей сделается?
Обернулся. Вернулся к костру.
У холодных углей сидит Клык. Видно, что иногда охватывает его желание костер как-то восстановить. А не восстанавливается. Что-то его держало, наверное.
Глухим, уставшим, чуть виноватым:
--Почему я дурак?
Смешно.
На угли надо чуть подуть, и положить кусок бумаги или клок соломы. Должно заняться. Угли становятся ярче. Хорошо, что под рукой оказалась газета.
Клык молчит, сопит чего-то.
Костер ожил.
Клык все так же молча лезет куда-то за спину, в рюкзак. Чего-то тащит, старательно прикрывая рукой.
Дело в том, что у Клыка есть то ли старший брат, то ли еще какой кузен, короче родственник, лет тридцати, который раньше был хрошим токарем, а сейчас развлекается тем, что делает либо переделывает оружие. То, что получается, внешне выглядит совсем не внушительно-- обшарпаное, со всех сторон поцарапаное-попиленое, с заплатками из кусков красной меди. И что оно серьезно, понимаешь только после того, как возьмешь это в руку и почувствуешь вес.
И он это всю дорогу с собой пер? А если бы кому взбрело в голову нас обыскать? Мало ли на свете еще ревнителей порядка?
Этот агрегат маленький, размером с ладонь. Клык поднял руку. Пальцы, держащие пистолет над костром. Дуло в лицо.
Клык, не поднимая глаз, не глядя, выстрелил.

Одновремнно открыли глаза, поглядели друг на друга, в них:
--Клык?
--Дизель?
--Как?
--Все в порядке...
--Ну да.
И пожали плечами. А что здесь может быть в порядке? Степь? Она всегда такая. Море? Его не видно. Но есть, огромное и пасмурное.

Как я опять и снова шла по сухим комьям земли. Медленно.
Я же не помню, когда началась, за каким по счету шагом начинается эта дорога и земля, где живешь ты.
А на земле тебя не было.
Я долго шла, так долго можно искать и не найти во сне. Тебя не было.
Когда я проснусь, я забуду свое отчаянье.
Ия дошла до моря.
Белый, пустой, бесконечный пляж.
Я же глупая-- опускаю в воду руки и пытаюсь все еще поймать тебя, уловить. Улови.
Но если бы ты не ждал меня где-то здесь, я и не дошла бы сюда. До сих пор.
Когда я проснусь, я может быть вспомню как сидела на коленях и била кулаками по белому песку. Может, это потому, что я хотела выломать двери… но навряд ли.
А потом опять пошла к воде, отмыть горькие-соленые слезы, и увидела.
Да вот же ты.
Лежать на теплом песке раскинув руки, закрыв глаза. Слышать тебя, каждое твое движение, вздох-вскрик-всхлип ленивой волны. Каждое это движение-- вздох-крик, ты.
Рядом со мной обьявились две девицы, одна совсем без ничего, кроме тоненьких веревочных сандалий на смешных полных ножках. На другой, рыжей и зеленоглазой, по бедрам обернута тряпка серо-белого льна, а на мне из такого же серо-белого хламида-рубаха до колен. Девицы о чем-то между собой неслышно щебечут-шепчутся.
Потом мы поднимаемся к поросшим рыжей травой сыпучим обрывам. Девицы смеются, вверху мелькают загорелые пятки. Большие уютные яблони, яблоки кислые.
Когда я срываю еще одно яблоко,-- должно же быть хоть одно не такое кислющее, хотя навряд ли я его найду,-- из-под ближайшей ветви выглядывает на меня козлино-свинячья-человеческая рожа. Совсем не страшная, очень смешная, улыбается, гыгыкает, присвистывает, вообще издает массу звуков, только ни одного осмысленного. Я смеюсь и начинаю швырять в рожу все яблоки, которые есть в подоле рубахи и под рукой. Рожа в восторге.
Я смеюсь. И в который раз просыпаюсь.

Стало страшно. И страшно стало сейчас--днем. Когда страшно ночью, это фигня, это быстро пройдет. А вот днем я даже не знаю.
Можно посмотреть на все по-другому, можно еще проще--забыть. Можно изо дня сделать вечер, все станет серо-синее. Может, будет проще.
Странная получится картинка: темненький такой лесочек, потухший костер, у серых углей сидит серый мальчик. Невзрачно-серые вместо хаки джинсы, грязно-серые вместо рыжих волосы. Губы застыли сосульками. Мальчик живой, только все вокруг серое, и стало страшно.

--Теперь понял, чего ты сюда ехал?
--Нет.
--Да ладно тогда, хотя зря. Чего в пепле роешься?
--Так просто. То ли как листья горели или бумага... Не понять.
--Не отмоешься потом. Шкура там горела. Хочешь, скажу чья?
--Нет. Я сам. Волчья?
--Неа. Да чего ты на этих волках так? Ну хочешь скажу, чья?
--Нет. Я сам. А ты ко мне близко не подходи. Понял?
--Хм...
--Я буду сопротивляться.
--Очень хорошо.
--Я буду очень сопротивляться.
--Очень, очень хорошо. Замечательно.
--Мне страшно. Знаешь, да?
--Я в курсе.
--Чья шкура сгорела в костре?
--Рысья.-- сухо и без интереса ответила сидящая напротив Дизеля девушка.
--Енотик, мы уедем. Может, сейчас.
--Нет. Вечером.
--Да. Вот как. Ну как хочешь, Енотик.

Когда темным, холодным утром едешь в автобусе и смотришь в окно, то все время как будто ждешь, что автобус сейчас свернет в какой-нибудь неизвестный переулок, и ты воспримешь это как должное. И переулок появляется неожиданно, желательно там, где его никогда раньше не было. Вон там место хорошее, да и там тоже ничего будет.
Поехали!
А дальше шагаешь все по тем же коридорам,-- избито, ну а как же еще? Темно, серо. Дверь. Комната. Окно. Стол. На столе сидит ворон, поворачивается, у ворона человечье лицо с тупыми и пустыми глазами. Если я в него не выстрелю, я пропал.
Только пистолет-то игрушечный.
Нет, теперь настоящий.
Но я не могу никого убить. Не могу!
Все равно игрушечный.
И когда явный глюк потихоньку подбирается ко мне, я уже понимаю, что здесь никого кроме меня нет. Никого.
Но я не могу.
Под моими лопатками, шурша штукатуркой, едет стена. Я опять уткнул лицо в колени. Все.
Здесь уже пусто. Никого. Под ногами белый песок. Впереди море...
Дизель подошел к воде, тронул ногой. И не холодно и не жарко. Пошел вперед.
Плыть стало незачем. И еще он увидел плывущего мимо белого быка, на спине у которого сидела девушка, чем-то похожая на Крошку Енота, и что-то тихо напевала, поглаживая короткую шерсть.

--Ну, что у нас на этот раз?
--Да так. Ничего особенного. Нормально все.
--Да у нас всегда все нормально, по-другому и не бывает.
--Хватит.
--Довольно?
--Довольно.

Мы все должны были встретиться уже на вокзале. Дизель двинул за Натальей, я краем глаза увидел, как он пробежал по двору. Проснулся. Маменька уложила в рюкзак несметное количество булочек. Пора идти.
Холодно. Улицы пустые. До вокзала можно и пешком по шпалам.
У обочины валяется плоский рыже-красный пакет. Я чуть замедлил шаг, но увидев застылую кошачью голову, отпрыгнул в сторону. И пока шел дальше, по сторонам уже не смотрел, хотя чего-- осторожный стал.
Два дня назад шел дождь, и на асфальте заносы из желтого,-- отсюда видно-- грязного песка.
Вокзал.

Все я понимаю. И опять никого не вижу.
Ни на воде, ни на берегу, сомкнулись круги..
Все кончилось, и мне надо идти. На этот раз идти действительно к тебе. Не будет больше теплых волн, и ласковых подруг, смешных рож из-за угла. Мне пора идти.
Твоя тропинка.
Может показаться, что по этим камням больно ходить босиком. Неправда.
Неправда. Обрыв. Ты.
Ты стоишь спиной.
Улыбаясь, поворачиваешся.
--Привет.-- Рожденая лаской и яростью. Привет.
Я молчу. Ведь в твоем голосе можно услышать и невозможное. Ты серьезен, но я вижу, что тебе смешно. Ты смеешься, я наконец слышу смех минотавра. Кто-то там на берегу испугался.
Кому-то страшно, но я останусь жить. Я знаю. Неважно как, это уже не суть. Этого я не знаю. Но он это знает хорошо.
Он отсмеялся, слегка поклонился и отшагнул в сторону, приглашающе кивнув.
--Ну?
Я шагаю. Я буду жить.

Вечер. Даже прохладно.
Все молчат.
Где-то там, по краю степи уже ночь. Ее отсюда видно. И там уже летят лохматые ночные птицы, кого-то коварно выслеживая.
А здесь еще светло, и тепло от костра. И даже дым пахнет полынью и горькой мятой.
Клык курит. Дизель таращится в костер и все как будто чего-то думает. Чего?
Енотик молчит. Очень мрачно. Обидели?
Нет. Все путем.
А потом Дизель все понял. Дизель понял, что Енотик подняла руку для того, чтобы отвесить Клыку пощечину, понял, кто сжег рысью шкуру. Дизель все понял, положил голову на колени и умер. На этот раз по-настоящему.
Енотику страшно не нравилось, как Клык выпускает сигаретный дым в костер. Странно, но она опустила руку.
--Дизель? Дим?

Это по приколу, но я мало что помню. Я почти что ничего не помню. Помню, как мы волокли Дизеля, на руках. Почти все вещи, рюкзаки там, пооставались где-- теперь неизвестно. Волокли, короче, Дизеля неизвестно куда. Клык, который то крайне мужественный, то в истерике, даже чего-то там орал на меня. Потом, наконец, какие-то дома, огромная собака на цепи. Кто-то звонил, и воняло корвалолом, это Клыка спасали.
Да блин!
Потом говорили, что Дизель на самом деле кололся, и сильно, и что вообще он был сумасшедшим. Не знаю, я не видела.
Я же не говорю, что мне не жаль. Что там с Клыком, я не знаю. Он вроде как звонил пару раз, я с ним не говорила. Не хочу. Чего он хотел? Шел бы он. Ничего, все путем. Что-то же осталось? Да ладно... Все путем.